играть актера
Второй раз возвращаюсь к этой теме.
Это - по мотивам ОДИ-16. Там в замысле - имитация предыдущих игр. И это задача очень трудно дается участникам - то ли вспоминать и рассказывать (никуда не годится), то ли воспроизводить то, что делали тогда, то ли... Решение, которое, как я понимаю, находится - это решать сейчас тогда стоявшие, но не решенные задачи. "И дальше вы забываете все, опыт у вас есть, но опыт - это вообще не то, что помнят, а опыт - то, что есть в вас".
А я снова вспоминаю тот свой актерский опыт пятидесятилетней (!) давности. Этюд. Сцена из Ричарда III, когда он объясняется в любви Анне, у которой перед этим убил мужа и еще кого-то из близких. Я уже и тогда по наитию вполне следовал правилу "решать поставленную задачу" и пылко объяснялся в любви. Режиссер пенял мне, что я играю не злодея и циника Ричарда, а влюбленного юнца, каковым и являлся. Но сейчас я вижу проблему не там, где ее видел светлой памяти режиссер Никита.
Все дело - в "предлагаемых обстоятельствах", не только внешних, но и внутренних. Я сам (Ричард) есть для меня (ВР) "обстоятельство". Я ей говорю... - чего там он ей о любви пел? А у самого, помимо горба на спине, "горб" в сознании: щас я тебя, сучка, охмурю, это мне надо - политическая целесообразность! И вот этот внутренний горб, панцырь сковывает, оформляет, канализирует мои любовные излияния, добавляя шумовые призвуки, скрежет...
Но возможно ли это как непосредственное, с тою же искренностью, с какой я тогда исповедовал влюбленность?
Или все-таки тут уже приемчик нужен? Скажем, жестик какой, как бы "ненароком" случающийся, или присвист, хрип, прерывающие соловьиные трели? Словом, может ли Станиславский совсем без Мейерхольда? Или, чтобы случился гений, как Михаил Чехов, нужно к "усам Константина Сергеича" добавить "горбинку носа" Всеволода Эмильича?
Это - по мотивам ОДИ-16. Там в замысле - имитация предыдущих игр. И это задача очень трудно дается участникам - то ли вспоминать и рассказывать (никуда не годится), то ли воспроизводить то, что делали тогда, то ли... Решение, которое, как я понимаю, находится - это решать сейчас тогда стоявшие, но не решенные задачи. "И дальше вы забываете все, опыт у вас есть, но опыт - это вообще не то, что помнят, а опыт - то, что есть в вас".
А я снова вспоминаю тот свой актерский опыт пятидесятилетней (!) давности. Этюд. Сцена из Ричарда III, когда он объясняется в любви Анне, у которой перед этим убил мужа и еще кого-то из близких. Я уже и тогда по наитию вполне следовал правилу "решать поставленную задачу" и пылко объяснялся в любви. Режиссер пенял мне, что я играю не злодея и циника Ричарда, а влюбленного юнца, каковым и являлся. Но сейчас я вижу проблему не там, где ее видел светлой памяти режиссер Никита.
Все дело - в "предлагаемых обстоятельствах", не только внешних, но и внутренних. Я сам (Ричард) есть для меня (ВР) "обстоятельство". Я ей говорю... - чего там он ей о любви пел? А у самого, помимо горба на спине, "горб" в сознании: щас я тебя, сучка, охмурю, это мне надо - политическая целесообразность! И вот этот внутренний горб, панцырь сковывает, оформляет, канализирует мои любовные излияния, добавляя шумовые призвуки, скрежет...
Но возможно ли это как непосредственное, с тою же искренностью, с какой я тогда исповедовал влюбленность?
Или все-таки тут уже приемчик нужен? Скажем, жестик какой, как бы "ненароком" случающийся, или присвист, хрип, прерывающие соловьиные трели? Словом, может ли Станиславский совсем без Мейерхольда? Или, чтобы случился гений, как Михаил Чехов, нужно к "усам Константина Сергеича" добавить "горбинку носа" Всеволода Эмильича?