Христианство, коммунизм и народная мечта
Неутомимый в поисках истины (и этим очень милый моему сердцу) rechi_k_bogu, вырулил на тему «христианство и социализм», и очень обрадовался цитатам из свв. Иоанна Златоуста и Симеона Нового Богослова, где осуждается накопление богатств - как христианскому подкреплению своих социалистических симпатий. Я уже привел в его ЖЖ общеизвестные доводы против отождествления христианского и социалистического идеалов. Для ясности повторю суть. Христианство не обещает осуществления на земле справедливого общества и не учит борьбе за его осуществление. Оно всегда обращено к конкретному, индивидуальному человеку. Оно всех учит любить ближних и искать Царства Небесного; поэтому богатого оно призывает как минимум делиться, а как максимум вообще отказываться от богатства, а бедного (увы, тов. социалисты!) оно призывает терпеть свое положение и жалеть богатого, что он лишает себя Царства, да и на земле не имеет покоя. Мне это представляется очевидным.
Но, высказав только это, я чувствовал, что сказал неполную правду, что чего-то важного не договорил. Помог Платонов, которого опять вчера вечером читали.
Приведу большой кусок - уж больно хорош!
На краю города открылась мощная глубокая степь. Густой жизненный воздух успокоительно питал затихшие вечерние травы, и лишь в потухающей дали ехал на телеге какой-то беспокойный человек и пылил в пустоте горизонта. Солнце еще не зашло, но его можно теперь разглядывать глазами - неутомимый круглый жар его красной силы должно хватить на вечный коммунизм и на полное прекращение междоусобной суеты людей, которая означает смертную необходимость есть, тогда как целое небесное светило помимо людей работает над рощением пищи. Надо отступиться одному от другого, чтобы заполнить это междоусобное место, освещенное солнцем, вещью дружбы.
Чепурный безмолвно наблюдал солнце, степь и Чевенгур, и чутко ощущал волнение близкого коммунизма. Он боялся своего поднимавшегося настроения, которое густой силой закупоривает головную мысль и делает трудным внутреннее переживание. Прокофия сейчас находить долго, а он бы мог сформулировать, и стало бы внятно на душе.
- Что такое мне трудно, это же коммунизм настает! - в темноте своего волнения тихо отыскивал Чепурный.
Солнце ушло и отпустило из воздуха влагу для трав. Природа стала синей и покойной, очистившись от солнечной шумной работы для общего товарищества утомившейся жизни. Сломленный ногою Чепурного стебель положил свою умирающую голову на лиственное плечо живого соседа; Чепурный отставил ногу и принюхался - из глуши степных далеких мест пахло грустью расстояния и тоскою отсутствия человека.
От последних плетней Чевенгура начинался бурьян, сплошной гущей уходивший в залежи неземлеустроенной степи; его было уютно в теплоте пыльных лопухов, по-братски росших среди прочих самовольных трав. Бурьян обложил весь Чевенгур тесной защитой от притаившихся пространств, в которых Чепурный чувствовал залегшее бесчеловечие. Если б не бурьян, не братские терпеливые травы, похожие на несчастных людей, степь была бы неприемлемой; но ветер несет по бурьяну семя его размножения, а человек с давлением в сердце идет по траве к коммунизму. Чепурный хотел уходить отдыхать от своих чувств, но подождал человека, который шел издали в Чевенгур по пояс в бурьяне. Сразу видно было, что это идет не остаток сволочи, а угнетенный: он брел в Чевенгур как на врага, не веря в ночлег и бурча на ходу. Шаг странника был неровен, ноги от усталости всей жизни расползались врозь, а Чепурный думал: вот идет товарищ, обожду и обнимусь с ним от грусти - мне ведь жутко быть одному в сочельник коммунизма!
Чепурный пощупал лопух - он тоже хочет коммунизма: весь бурьян есть дружба живущих растений. Зато цветы и палисадники, и еще клумбочки, те - явно сволочная рассада, их надо не забыть выкосить и затоптать навеки в Чевенгуре: пусть на улицах растет отпущенная трава, которая наравне с пролетариатом терпит и жару жизни, и смерть снегов. Невдалеке бурьян погнулся и кротко прошуршал, словно от движения постороннего тела.
… Горе было Чепурному и его редким товарищам - ни в книгах, ни в сказках, нигде коммунизм не был записан понятной песней, которую можно было вспомнить для утешения в опасный час; Карл Маркс глядел со стен, как чуждый Саваоф, и его страшные книги не могли довести человека до успокаивающего воображения коммунизма; московские и губернские плакаты изображали гидру контрреволюции и поезда с ситцем и сукном, едущие в кооперативные деревни, но нигде не было той трогательной картины будущего, ради которого следует отрубить голову гидре и везти груженые поезда. Чепурный должен был опираться только на свое воодушевленное сердце и его трудной силой добывать будущее, вышибая души из затихших тел буржуев и обнимая пешехода-кузнеца на дороге.
Последняя фраза цитаты напоминает о том, что по приказу этого человека недавно «вышибли души» из состоятельных горожан, а сейчас выгоняют из «остаток буржуазии» - в общем-то, ни в чем не повинных людей. Повинных только в том, что держались за свой благополучный быт и домашний уют и не мечтали о коммунизме. Чудовище, изверг. Но разве не очевидно сочувствие, с которым пишет о нем Платонов, и разве мы ему не сочувствуем. У меня так точно этот герой вызывает немалую симпатию, как и рыцарь Розы Люксембург Копенкин, не говоря уже о Саше Дванове. В чем дело?
Я думаю, что дело именно в мечте. Беда и преступление коммунистов (у кого больше беда, у кого - преступление) в том, что они, превратив мечту в формулу, кроили по жизнь по этой формуле (ну, и дальше всем известное, о чем уже скучно и говорить).
Но когда сталкиваешься с миром вообще без мечты - невольно потянешься к Чепурному как брату.
Сентиментально? Да. Но это то, что должно, по-моему, забредать в душу и выправляться уже тем, что в аскетике называется, кажется, трезвением.
Но, высказав только это, я чувствовал, что сказал неполную правду, что чего-то важного не договорил. Помог Платонов, которого опять вчера вечером читали.
Приведу большой кусок - уж больно хорош!
На краю города открылась мощная глубокая степь. Густой жизненный воздух успокоительно питал затихшие вечерние травы, и лишь в потухающей дали ехал на телеге какой-то беспокойный человек и пылил в пустоте горизонта. Солнце еще не зашло, но его можно теперь разглядывать глазами - неутомимый круглый жар его красной силы должно хватить на вечный коммунизм и на полное прекращение междоусобной суеты людей, которая означает смертную необходимость есть, тогда как целое небесное светило помимо людей работает над рощением пищи. Надо отступиться одному от другого, чтобы заполнить это междоусобное место, освещенное солнцем, вещью дружбы.
Чепурный безмолвно наблюдал солнце, степь и Чевенгур, и чутко ощущал волнение близкого коммунизма. Он боялся своего поднимавшегося настроения, которое густой силой закупоривает головную мысль и делает трудным внутреннее переживание. Прокофия сейчас находить долго, а он бы мог сформулировать, и стало бы внятно на душе.
- Что такое мне трудно, это же коммунизм настает! - в темноте своего волнения тихо отыскивал Чепурный.
Солнце ушло и отпустило из воздуха влагу для трав. Природа стала синей и покойной, очистившись от солнечной шумной работы для общего товарищества утомившейся жизни. Сломленный ногою Чепурного стебель положил свою умирающую голову на лиственное плечо живого соседа; Чепурный отставил ногу и принюхался - из глуши степных далеких мест пахло грустью расстояния и тоскою отсутствия человека.
От последних плетней Чевенгура начинался бурьян, сплошной гущей уходивший в залежи неземлеустроенной степи; его было уютно в теплоте пыльных лопухов, по-братски росших среди прочих самовольных трав. Бурьян обложил весь Чевенгур тесной защитой от притаившихся пространств, в которых Чепурный чувствовал залегшее бесчеловечие. Если б не бурьян, не братские терпеливые травы, похожие на несчастных людей, степь была бы неприемлемой; но ветер несет по бурьяну семя его размножения, а человек с давлением в сердце идет по траве к коммунизму. Чепурный хотел уходить отдыхать от своих чувств, но подождал человека, который шел издали в Чевенгур по пояс в бурьяне. Сразу видно было, что это идет не остаток сволочи, а угнетенный: он брел в Чевенгур как на врага, не веря в ночлег и бурча на ходу. Шаг странника был неровен, ноги от усталости всей жизни расползались врозь, а Чепурный думал: вот идет товарищ, обожду и обнимусь с ним от грусти - мне ведь жутко быть одному в сочельник коммунизма!
Чепурный пощупал лопух - он тоже хочет коммунизма: весь бурьян есть дружба живущих растений. Зато цветы и палисадники, и еще клумбочки, те - явно сволочная рассада, их надо не забыть выкосить и затоптать навеки в Чевенгуре: пусть на улицах растет отпущенная трава, которая наравне с пролетариатом терпит и жару жизни, и смерть снегов. Невдалеке бурьян погнулся и кротко прошуршал, словно от движения постороннего тела.
… Горе было Чепурному и его редким товарищам - ни в книгах, ни в сказках, нигде коммунизм не был записан понятной песней, которую можно было вспомнить для утешения в опасный час; Карл Маркс глядел со стен, как чуждый Саваоф, и его страшные книги не могли довести человека до успокаивающего воображения коммунизма; московские и губернские плакаты изображали гидру контрреволюции и поезда с ситцем и сукном, едущие в кооперативные деревни, но нигде не было той трогательной картины будущего, ради которого следует отрубить голову гидре и везти груженые поезда. Чепурный должен был опираться только на свое воодушевленное сердце и его трудной силой добывать будущее, вышибая души из затихших тел буржуев и обнимая пешехода-кузнеца на дороге.
Последняя фраза цитаты напоминает о том, что по приказу этого человека недавно «вышибли души» из состоятельных горожан, а сейчас выгоняют из «остаток буржуазии» - в общем-то, ни в чем не повинных людей. Повинных только в том, что держались за свой благополучный быт и домашний уют и не мечтали о коммунизме. Чудовище, изверг. Но разве не очевидно сочувствие, с которым пишет о нем Платонов, и разве мы ему не сочувствуем. У меня так точно этот герой вызывает немалую симпатию, как и рыцарь Розы Люксембург Копенкин, не говоря уже о Саше Дванове. В чем дело?
Я думаю, что дело именно в мечте. Беда и преступление коммунистов (у кого больше беда, у кого - преступление) в том, что они, превратив мечту в формулу, кроили по жизнь по этой формуле (ну, и дальше всем известное, о чем уже скучно и говорить).
Но когда сталкиваешься с миром вообще без мечты - невольно потянешься к Чепурному как брату.
Сентиментально? Да. Но это то, что должно, по-моему, забредать в душу и выправляться уже тем, что в аскетике называется, кажется, трезвением.