Возьми в дорогу Платона 5-5
Попробую дочитать - медленно и «с костылями» - ранее прочитанный 5-й кусок «Парменида»:
- Но каждая приобщающаяся [к идее] вещь приобщается к целой идее или к ее части? Или возможен какой-либо иной вид приобщения, помимо этих?
- Как так? - сказал Сократ.
- По-твоему, вся идея целиком - хоть она и едина - находится в каждой из многих вещей или дело обстоит как-то иначе?
- А что же препятствует ей, Парменид, там находиться? - сказал Сократ.
- Ведь оставаясь единою и тождественною, она в то же время будет вся целиком содержаться во множестве отдельных вещей и таким образом окажется отделенной от самой себя.
- Ничуть, - ответил Сократ, - ведь вот, например, один и тот же день бывает одновременно во многих местах и при этом нисколько не отделяется от самого себя, так и каждая идея, оставаясь единою и тождественною, может в то же время пребывать во всем.
- Славно, Сократ, - сказал Парменид, - помещаешь ты единое и тождественное одновременно во многих местах, все равно как если бы, покрыв многих людей одною парусиною, ты стал утверждать, что единое все целиком находится над многими. Или смысл твоих слов не таков?
- Пожалуй, таков, - сказал Сократ.
- Так вся ли парусина будет над каждым или над одним - одна, над другим - другая ее часть?
- Только часть.
- Следовательно, сами идеи, Сократ, делимы, - сказал Парменид, - и причастное им будет причастно их части и в каждой вещи будет находиться уже не вся идея, а часть ее.
- По-видимому, так.
- Что же, Сократ, решишься ты утверждать, что единая идея действительно делится у нас на части и при этом все же остается единой?
- Никоим образом, - ответил Сократ.
- Смотри-ка, - сказал Парменид, - не получится ли нелепость, если ты разделишь на части самое великость и каждая из многих больших вещей будет большой благодаря части великости, меньшей, чем сама великость?
- Конечно, получится нелепость, - ответил Сократ.
- Далее, если каждая вещь примет малую часть равенства, сделает ли ее эта часть, меньшая самого равного, равным чему-нибудь?
- Это невозможно.
- Но, положим, кто-нибудь из нас будет иметь часть малого: малое будет больше этой своей части; таким образом, само малое будет больше, а то, к чему прибавится отнятая от малого часть, станет меньше, а не больше прежнего.
- Но этого никак не может быть, - сказал Сократ.
- Так каким же образом, Сократ, - сказал Парменид, - будут у тебя приобщаться к идеям вещи, коль скоро они не могут приобщаться ни к частям [идей], ни к целым [идеям]?
- Клянусь Зевсом, - сказал Сократ, - определить это мне представляется делом совсем не легким.
Итак, Парменид предлагает Сократу выбрать из трех возможностей: (1) причастность вещи целому, (2) причастность части или - (3) нечто третье.
И «Стэнфордская энциклопедия», и Прокл, разбирая этот аргумент, видят здесь обсуждение природы самой «причастности». При этом и авторы из СЭ, и Прокл отождествляют первые два (критикуемые Парменидом) варианта с материальным, телесным пониманием причастности, которое в СЭ названо «моделью пирога». Согласно этой модели вещь, обладающая свойством F, получает его за счет того, что включает в себя F - целиком (вариант «целого пирога») или частью.
(1) Если идея как целое включена в состав разных (находящихся в разных местах) вещей, то она, говоря словами Парменида, оказывается «отделенной от себя». Прокл специально подчеркивает (860.30 - 861.10) строгость используемой Парменидом терминологии: он не забыл указать на все аспекты этого варианта, делающие его абсурдным: тождество эйдоса (иначе мы могли бы предполагать его присутствие в разных вещах в различных отношениях), его единство и одновременность присутствия.
(2) Причастность части эйдоса предполагает его делимость. Можно, конечно, сказать, что делимость противоречит единству - и Парменид вынуждает Сократа увидеть здесь противоречие.
- Что же, Сократ, решишься ты утверждать, что единая идея действительно делится у нас на части и при этом все же остается единой?
- Никоим образом, - ответил Сократ.
Мы, однако, вспомним, что раньше Сократ уже отвечал Зенону в том смысле, что его, Сократа, единство в одном отношении не противоречит его множественности (многочастности), в другом. Может быть, он и сейчас поторопился сдаться? СЭ указывает на имплицитно принимаемы собеседниками принцип «чистоты»: идея не может иметь тех самых различных (контрарных) свойств, которые бы обусловили причастной этой идее, соответственно, разных вещей.
Принцип, если выяснять не что имел здесь в виду Платон (тем более, имплицитно, сам не до конца этого додумав), а как можно вообще мыслить отношения между идеями и вещами, вовсе не очевидный. Почему бы, к примеру, не мыслить идею человека как сумму идей мужчины и женщины и нас, конкретных мужчин и женщин, обретающих своответствующие гендерные качества через причастность к этим половинкам единого эйдоса человечности?
Возвращаясь к диалогу, и СЭ, и Прокл легко показывают, что приведенный Сократом пример дня критики не выдерживает - как бы ни понимать «день» - как интервал времени или как освещенность солнцем. В первом случае этот интервал подобен парусине (контр-пример Парменида), этот день разновременен, нетождественен себе в разных местах. Во втором нужно говорить об освещенности разными порциями солнечной радиации.
Для авторов СЭ результат анализа - выявленные скрытые предпосылки собеседников (и, соответственно, Платона). Для Прокла - вывод о нетелесности, непространственности и вневременности идей.
Что же касается способа причастности, то Прокл, как я понял, склоняется к парадигматическому (по образцу) ее пониманию. Но, поскольку, далее Сократ сам высказывает эту мысль, этот вариант наверняка будет подробно обсужден.
- Но каждая приобщающаяся [к идее] вещь приобщается к целой идее или к ее части? Или возможен какой-либо иной вид приобщения, помимо этих?
- Как так? - сказал Сократ.
- По-твоему, вся идея целиком - хоть она и едина - находится в каждой из многих вещей или дело обстоит как-то иначе?
- А что же препятствует ей, Парменид, там находиться? - сказал Сократ.
- Ведь оставаясь единою и тождественною, она в то же время будет вся целиком содержаться во множестве отдельных вещей и таким образом окажется отделенной от самой себя.
- Ничуть, - ответил Сократ, - ведь вот, например, один и тот же день бывает одновременно во многих местах и при этом нисколько не отделяется от самого себя, так и каждая идея, оставаясь единою и тождественною, может в то же время пребывать во всем.
- Славно, Сократ, - сказал Парменид, - помещаешь ты единое и тождественное одновременно во многих местах, все равно как если бы, покрыв многих людей одною парусиною, ты стал утверждать, что единое все целиком находится над многими. Или смысл твоих слов не таков?
- Пожалуй, таков, - сказал Сократ.
- Так вся ли парусина будет над каждым или над одним - одна, над другим - другая ее часть?
- Только часть.
- Следовательно, сами идеи, Сократ, делимы, - сказал Парменид, - и причастное им будет причастно их части и в каждой вещи будет находиться уже не вся идея, а часть ее.
- По-видимому, так.
- Что же, Сократ, решишься ты утверждать, что единая идея действительно делится у нас на части и при этом все же остается единой?
- Никоим образом, - ответил Сократ.
- Смотри-ка, - сказал Парменид, - не получится ли нелепость, если ты разделишь на части самое великость и каждая из многих больших вещей будет большой благодаря части великости, меньшей, чем сама великость?
- Конечно, получится нелепость, - ответил Сократ.
- Далее, если каждая вещь примет малую часть равенства, сделает ли ее эта часть, меньшая самого равного, равным чему-нибудь?
- Это невозможно.
- Но, положим, кто-нибудь из нас будет иметь часть малого: малое будет больше этой своей части; таким образом, само малое будет больше, а то, к чему прибавится отнятая от малого часть, станет меньше, а не больше прежнего.
- Но этого никак не может быть, - сказал Сократ.
- Так каким же образом, Сократ, - сказал Парменид, - будут у тебя приобщаться к идеям вещи, коль скоро они не могут приобщаться ни к частям [идей], ни к целым [идеям]?
- Клянусь Зевсом, - сказал Сократ, - определить это мне представляется делом совсем не легким.
Итак, Парменид предлагает Сократу выбрать из трех возможностей: (1) причастность вещи целому, (2) причастность части или - (3) нечто третье.
И «Стэнфордская энциклопедия», и Прокл, разбирая этот аргумент, видят здесь обсуждение природы самой «причастности». При этом и авторы из СЭ, и Прокл отождествляют первые два (критикуемые Парменидом) варианта с материальным, телесным пониманием причастности, которое в СЭ названо «моделью пирога». Согласно этой модели вещь, обладающая свойством F, получает его за счет того, что включает в себя F - целиком (вариант «целого пирога») или частью.
(1) Если идея как целое включена в состав разных (находящихся в разных местах) вещей, то она, говоря словами Парменида, оказывается «отделенной от себя». Прокл специально подчеркивает (860.30 - 861.10) строгость используемой Парменидом терминологии: он не забыл указать на все аспекты этого варианта, делающие его абсурдным: тождество эйдоса (иначе мы могли бы предполагать его присутствие в разных вещах в различных отношениях), его единство и одновременность присутствия.
(2) Причастность части эйдоса предполагает его делимость. Можно, конечно, сказать, что делимость противоречит единству - и Парменид вынуждает Сократа увидеть здесь противоречие.
- Что же, Сократ, решишься ты утверждать, что единая идея действительно делится у нас на части и при этом все же остается единой?
- Никоим образом, - ответил Сократ.
Мы, однако, вспомним, что раньше Сократ уже отвечал Зенону в том смысле, что его, Сократа, единство в одном отношении не противоречит его множественности (многочастности), в другом. Может быть, он и сейчас поторопился сдаться? СЭ указывает на имплицитно принимаемы собеседниками принцип «чистоты»: идея не может иметь тех самых различных (контрарных) свойств, которые бы обусловили причастной этой идее, соответственно, разных вещей.
Принцип, если выяснять не что имел здесь в виду Платон (тем более, имплицитно, сам не до конца этого додумав), а как можно вообще мыслить отношения между идеями и вещами, вовсе не очевидный. Почему бы, к примеру, не мыслить идею человека как сумму идей мужчины и женщины и нас, конкретных мужчин и женщин, обретающих своответствующие гендерные качества через причастность к этим половинкам единого эйдоса человечности?
Возвращаясь к диалогу, и СЭ, и Прокл легко показывают, что приведенный Сократом пример дня критики не выдерживает - как бы ни понимать «день» - как интервал времени или как освещенность солнцем. В первом случае этот интервал подобен парусине (контр-пример Парменида), этот день разновременен, нетождественен себе в разных местах. Во втором нужно говорить об освещенности разными порциями солнечной радиации.
Для авторов СЭ результат анализа - выявленные скрытые предпосылки собеседников (и, соответственно, Платона). Для Прокла - вывод о нетелесности, непространственности и вневременности идей.
Что же касается способа причастности, то Прокл, как я понял, склоняется к парадигматическому (по образцу) ее пониманию. Но, поскольку, далее Сократ сам высказывает эту мысль, этот вариант наверняка будет подробно обсужден.