Возьми в дорогу Платона 6
Продолжаю читать "Парменида":
Парменид: Ну, а какого ты мнения о том, что я сейчас скажу?
Сократ: О чем же?
- Я думаю, что ты считаешь каждую идею единою по следующей причине: когда много каких-нибудь вещей кажутся тебе большими, то, окидывая взглядом их все, ты, пожалуй, видишь некую единую и тождественную идею и на этом основании само великое считаешь единым.
- Ты прав, - сказал Сократ.
- А что, если ты таким же образом окинешь духовным взором как само великое, так и другие великие вещи, не обнаружится ли еще некое единое великое, благодаря которому все это должно представляться великим?
- По-видимому.
- Итак, откроется еще одна идея великости, возникающая рядом с самим великим и тем, что причастно ему; а надо всем этим опять другая, благодаря которой все это будет великим. И таким образом, каждая идея уже не будет у тебя единою, но окажется бесчисленным множеством.
Лосев прав, что слово «единое», традиционно употребляемое переводчиками (hen значит и «единое», и «одно»), затемняет простую мысль: теория идей предполагает одну идею для множества вещей с общим свойством, которое они и получают через причастность этой идее.
В отрывке высказан аргумент, который у Аристотеля в «Метафизике» назван аргументом «от третьего человека» (1.9, 990b16): должна быть идея, общая для чувственно воспринимаемого человека и «человека вообще» и т.д. до бесконечности; получается бесконечное множество идей, надстроенных над каждой вещью. В главе 9 первой книги «Метафизики» вообще коротко перечислены основные доводы против теории идей, к которым пришел Аристотель. По существу, это - не опровержения теории, а вопросы, которые требуют ответа. Ниже я пытаюсь выделить (на основе уже прочитанного в «Пармениде» и этой главы «Метафизики»), пополнить и сгруппировать круг такого рода вопросов.
1. У всякого ли из чувственно воспринимаемых сущих есть идея? Этот вопрос подымался Парменидом выше, когда он спрашивал об идее «всякой дряни». Аристотель в этой связи вроде бы резонно задается вопросом: если у каждой вещи есть своя идея как ее причина, то идей будет не меньше, чем вещей, и чем тогда обращение к идеям облегчает понимание вещей?
2. Есть ли идеи у идей? Дело в том, что идеи (эйдосы, виды) сродни родам в том, что могут рассматриваться как общее для групп индивидуальных вещей (а роды - для групп видов). Тогда, значит, мы получаем иерархию идей разной степени общности.
3. Об эйдосах говорится как о сущностях вещей. Но каждая вещь причастна разным идеям. Пример Аристотеля (990b30): нечто причастно идее двоичности, но (привходящим образом, как пишет Аристотель) и идее вечности, ибо двоичность вечна. Он видит здесь неразрешимое противоречие, но надо бы подумать о системном многообразии типов идей и типов причастности к ним вещей.
4. Есть ли идеи, общие для вещей и идей - на признании такой возможности держится парадокс из цитированного отрывка? По существу, это вопрос о границе между идеями и вещами: идеи ведь существуют, значит, они в некотором роде тоже вещи (сущие).
5. Отдельный вопрос стоит поставить об идее отдельной вещи и идее лица (отдельного человека, которого можно попытаться рассматривать просто как индивида, принципиально не отличая его от вещи, а можно усматривать здесь качественную специфику)? Как разграничить суждения об индивиде (вещи, лице) и об идее индивида? К чему относится имя? (Я практически столкнулся с невнятностью в этом вопросе, когда составлял предметный и именной указатели к одной богословской книге и вдруг удивился тому, что Бога и дьявола принято помещать в предметный, а не именной указатели. Почему?!).
Пока остановлюсь. Я понимаю, конечно, что один дурак может наставить столько вопросов, что и тысяча умных не ответят. Но я ведь в данном случае и среди спрашивающих дураков и среди тех, кому отвечать…
Парменид: Ну, а какого ты мнения о том, что я сейчас скажу?
Сократ: О чем же?
- Я думаю, что ты считаешь каждую идею единою по следующей причине: когда много каких-нибудь вещей кажутся тебе большими, то, окидывая взглядом их все, ты, пожалуй, видишь некую единую и тождественную идею и на этом основании само великое считаешь единым.
- Ты прав, - сказал Сократ.
- А что, если ты таким же образом окинешь духовным взором как само великое, так и другие великие вещи, не обнаружится ли еще некое единое великое, благодаря которому все это должно представляться великим?
- По-видимому.
- Итак, откроется еще одна идея великости, возникающая рядом с самим великим и тем, что причастно ему; а надо всем этим опять другая, благодаря которой все это будет великим. И таким образом, каждая идея уже не будет у тебя единою, но окажется бесчисленным множеством.
Лосев прав, что слово «единое», традиционно употребляемое переводчиками (hen значит и «единое», и «одно»), затемняет простую мысль: теория идей предполагает одну идею для множества вещей с общим свойством, которое они и получают через причастность этой идее.
В отрывке высказан аргумент, который у Аристотеля в «Метафизике» назван аргументом «от третьего человека» (1.9, 990b16): должна быть идея, общая для чувственно воспринимаемого человека и «человека вообще» и т.д. до бесконечности; получается бесконечное множество идей, надстроенных над каждой вещью. В главе 9 первой книги «Метафизики» вообще коротко перечислены основные доводы против теории идей, к которым пришел Аристотель. По существу, это - не опровержения теории, а вопросы, которые требуют ответа. Ниже я пытаюсь выделить (на основе уже прочитанного в «Пармениде» и этой главы «Метафизики»), пополнить и сгруппировать круг такого рода вопросов.
1. У всякого ли из чувственно воспринимаемых сущих есть идея? Этот вопрос подымался Парменидом выше, когда он спрашивал об идее «всякой дряни». Аристотель в этой связи вроде бы резонно задается вопросом: если у каждой вещи есть своя идея как ее причина, то идей будет не меньше, чем вещей, и чем тогда обращение к идеям облегчает понимание вещей?
2. Есть ли идеи у идей? Дело в том, что идеи (эйдосы, виды) сродни родам в том, что могут рассматриваться как общее для групп индивидуальных вещей (а роды - для групп видов). Тогда, значит, мы получаем иерархию идей разной степени общности.
3. Об эйдосах говорится как о сущностях вещей. Но каждая вещь причастна разным идеям. Пример Аристотеля (990b30): нечто причастно идее двоичности, но (привходящим образом, как пишет Аристотель) и идее вечности, ибо двоичность вечна. Он видит здесь неразрешимое противоречие, но надо бы подумать о системном многообразии типов идей и типов причастности к ним вещей.
4. Есть ли идеи, общие для вещей и идей - на признании такой возможности держится парадокс из цитированного отрывка? По существу, это вопрос о границе между идеями и вещами: идеи ведь существуют, значит, они в некотором роде тоже вещи (сущие).
5. Отдельный вопрос стоит поставить об идее отдельной вещи и идее лица (отдельного человека, которого можно попытаться рассматривать просто как индивида, принципиально не отличая его от вещи, а можно усматривать здесь качественную специфику)? Как разграничить суждения об индивиде (вещи, лице) и об идее индивида? К чему относится имя? (Я практически столкнулся с невнятностью в этом вопросе, когда составлял предметный и именной указатели к одной богословской книге и вдруг удивился тому, что Бога и дьявола принято помещать в предметный, а не именной указатели. Почему?!).
Пока остановлюсь. Я понимаю, конечно, что один дурак может наставить столько вопросов, что и тысяча умных не ответят. Но я ведь в данном случае и среди спрашивающих дураков и среди тех, кому отвечать…