ОТЕЦ 5: окончание школьного дневника
2 декабря
Вчера убили Кирова. Это нечто непредвиденное, неожиданное, ужасное. Все давно забыли, что наши вожди рискуют своей жизнью.
Кто убил, еще неизвестно. Ходят слухи - какой-то матрос. Возмущены все. Даже мама удивляется, как можно было убить такого хорошего человека.
Но все-таки чувствуется, что идейны далеко еще не все. Смерть Кирова в обыденной жизни каждого человека чувствуется мало. Я специально следил за разговорами в трамвае, на улице. Разговаривают об обычных делах.
Во время же коммунизма смерть каждого большого человека будет горем каждого. И в день смерти горе будет чувствоваться на каждом шагу.
Была траурная линейка. Прошла очень выдержанно. Г.Д. даже заплакал (искренно ли?).
Но даже среди нас несчастье чувствовалось слабо. Все продолжали жить своею жизнью.
Даже то, что я пишу спокойно об этом - тоже признак этого.
Когда несчастье всей страны будет личным несчастьем каждого - будет коммунизм.
Кстати, я бы на месте газет посвятил бы весь номер Кирову, а не помещал бы на одной странице Кирова и хлеб. Это разбивает впечатление.
Между прочим: слышал такой разговор:
- Что ты с утра до вечера на работе? Сверхударничаешь?
- Нет, так себе.
- Знаю, знаю. Деньгу зашибаешь!
Ударничество и деньги очень близкие понятия. Это покамест необходимо. Но очень плохо. Когда люди будут ударниками без связи с деньгами, будет коммунизм. Это несколько идеалистично, но это верно.
Лучше всех написал письмо о смерти Кирова Горький. Он хорошо написал: убийство свидетельствует о нашей слабой бдительности, а не только о мерзости врага.
Расстреляли около 70 белогвардейцев. И очень хорошо. Николаева бы следовало четвертовать.
Мне рассказали очень интересный факт. Мать одной нашей знакомой (70 лет) так была восхищена Кировым (по газетам), что заказала панихиду «о убиенном Сергии». Замечательно! Так было лишь с Лениным.
Был в Колонном зале. Не заметил никаких орденов, подробностей лица, кроме лица Феликса Кона [1] (как каменного), венок от Сталина, белые колонны с черной материей, оркестр и слабо видное лицо Кирова.
Перед залом сильный запах смолы и лампы в виде свеч - завешанные крепом.
Мне Киров из всех вождей, кроме Сталина, нравился больше всех.
Вчера ходили и с жутью думали, что бы было, если бы погибло все ЦК. Конечно, появились бы другие (интересно: кто?). Но некоторый период был бы жуткий по трудности.
P.S.
Сейчас прочитал еще воспоминания о Кирове. Исключительный человек. И, по-видимому, действительно талантливый. Все подчеркивают исключительный дар слова. Я читал речь на XVII съезде. Действительно блестящая.
Пишут: друг Сталина. Интересно: правда? Вообще, интересны личные взаимоотношения вождей.
Вообще, меня очень интересует личная жизнь и личная работа их. Насколько они отличаются от простых людей.
Как переживают смерть Кирова его друзья? Насколько принципиально разнятся скорбь массы о нем и скорбь друзей? То, что представители массы не умеют себя вести, это отчасти (только лишь отчасти) понятно. Большинство не склонно к большим чувствам.
Я, например, в это время часто не чувствовал смерти Кирова. Но я ее ощущал, когда слушал радио, читал газеты, был в Колонном зале, на Красной площади. Другие ее не ощущали и там. Это же объясняется и личными качествами, и общей невоспитанностью в коммунистическом духе.
5 января 1935 года
Каникулы. Сегодня на комитете стоял отчет нашего отряда. Решалась его судьба.
Пишу уже вечером, через 5 часов, успокоившимся.
Я понаслышке знал, что ставится вопрос о расформировании отряда. Меня как «подсудимого» не предупредили об этом официально. На комитет я пришел с намерением отряд отстоять.
Отчитался. Отчет построил как бы оппозиционно по отношению к мнению комитета.
Потом вопросы. Да, перед этим начал Федя (содоклад группорга) критику отряда: «Отряд работать не может. Надо перемешать со 2-м. Славка работает без интереса».
Вопросы сводились (спрашивали только непионеры) к плохой работе отряда.
1) Чувствуется ли отряд как единица?
2) Как вырос актив? И т.д.
На вопросы ответил спокойно и большинство их аргументов отразил.
Последние вопросы были насчет меня:
«Интересует ли пионерская организация и т.д.».
На это я ответил с трудом. И под конец даже заплакал (3-й раз на собрании). Было очень обидно. Здесь, конечно, в основном самолюбие. Началось дело давно.
Я работал как мог (говорю объективно). Работал, как в прошлом году, даже лучше. Но получилось так, что создавшиеся условия определяли меньшие результаты. Ребята, по-видимому, оценивали причины по-другому.
Валя, например, когда обсуждали кандидатов на премирование, отклонила меня как имеющего шероховатости по комсомольской линии (какие, я до сих пор не понял, по-видимому, работа).
И вообще, вечные жалобы на плохую работу отряда (а отсюда и на мою) мне были очень тяжелы.
<…>
Мне это все очень надоело. Здесь и личная, и общественная боль. Затронуто личное самолюбие. Работа, так сказать, осталась без должной оценки. Затронута честь отряда целиком. И т.д.
<...>
У меня все это в совокупности создало мысль об откреплении. Хорошо, что только на мгновение. У меня после всей руготни создалось настолько плохое настроение, что недавно была мысль совершенно бросить всю общественную работу, уединиться.
Это жуткая мысль. Но она у меня была. Я только понял, что я тогда пропаду. И бросил ее.
Думаю, как-нибудь обойдется. Как обходилось всю 2-ю четверть, когда был поглощен работой. <…>
Вчера открепился Федька. «Последний из могикан» (Кирилла Кузмина не считаю, он давно вожатый).
Открепился вовремя. Даже надо было раньше. Групоргом временно выбрали меня.
Каникулы проходят неважно. Хотя сам не скучаю. Организовать трудно: определенно барское отношение ребят.
Морозы жуткие. 30-350С.
Посмотрим, как будет дальше.
16-ое января
Каникулы прошли.
Самые лучшие дни - последние, 13-ое, 14-ое, 15-ое. Жили 3 дня (2 ½) в Котуаре. Маленький срок - но так отдохнули (с ребятами, в коллективе, без Москвы), что возвращались как из лагеря.
Я сам чувствовал себя очень хорошо. Не был никем. Не надо было беспокоиться, чувствовал себя только исполняющим. Единственное, что делало мне неприятно, это то, что я знал, зачем я не сделан командиром взвода и т.д. Когда-то я Вале сказал, что, если в зимнем лагере нашу верхушку оставить рядовой (в частности меня), мы бы чувствовали себя хорошо. Валя не поверила. И 13-ого, когда говорила о списках, сказала мне, зачем я оставлен рядовым. Это меня немного стесняло, неприятно, когда тебя изучают.
Чувство же очень хорошее. Хотя говорят, что после большой работы на маленькой трудно.
За эти три дня сильно спаялись. Спайка чувствуется сейчас (надеюсь, продолжится дальше). Все приблизились друг к другу. Шли после лагеря домой, очень мило, как никогда, прощались.
Я думаю, что я открыл (открытый вообще-то ранее) секрет, что нужно нашему отряду. Ребятам нужно много петь, бузить вместе, часто встречаться, а не так, как делал раньше я - только серьезные вопросы. Думаю, что этот секрет не забуду, и тогда будет легче работать, ребята сами тоже больше заинтересовались.
Сегодня исключили Тамару Власову (больше ее историю с Девисом и Совковым) терпеть нельзя было, хотя она отрицает). Я был лично за открепление, но так как мы решили об исключении раньше, молчал. В общем, обсуждение прошло хорошо.Между прочим, она перед этим подала заявление об откреплении.
На днях открепили приблизительно за то же Виноградову.
Исключили Купермана. Открепились, кроме Федьки, Прокофьева и Авдеев, так что только объявляю и объявляю.
Учиться неохота. Лень. Ребята в классе резко отличны от комсомольцев и пионеров. Похабные (втихомолку) разговоры. Нечистые мысли. Буза.
Хотя сегодня хорошо пели классом. Историк опоздал. Пели более или менее средний репертуар между ними и нами. С нашим перевесом.
Ю.Зуев решил сделаться писателем. Пишет роман из шпионской жизни. Подражает большим писателям, завел записные книжки, героям отвел страницы и т.д.
Кстати. Федька сегодня отдал нечаянно салют. Смеялись. Но это хорошо.
2 марта
28-го была комсомольская группа. Договорились с Валей, что будем ставить вопрос о смене совета.
Сказал об этом. Через минут 10 выступает Валя. Говорит:
Предлагаю создать 2 звена по 14-15 человек и присоединить ко 2-ому отряду.
Я был раньше знаком с этой идеей. Все время противился.
Молчу. Есть аргументы за, есть - против.
Действительно, поле работы расширится, но как-то это бьет по самолюбию (и личному, и коллективному).
Ребята с Валей согласились (не знаю, вполне ли так).
До сих пор не знаю, согласен ли я с этим или нет.
Примешивается личное. У меня будет очень тяжелое положение. Председатель будет Толька Кириллов (это сказала Валя), я останусь групоргом, но это меня не удовлетворяет. Я люблю и привык работать практически, привык быть занятым, я себя чувствую хорошо, когда у меня весь день насыщен. Буду чувствовать себя наверно неважно. То, что останется председателем Толька со стороны общественной, с одной стороны, хорошо, с другой - плохо.
Хорошо. 70 человек из 100 - бывш. 2-го отряда. Он им ближе. Я был бы несколько сверху.
Плохо. У 30 человек наших Толька авторитетом не пользуется, получается отряд с 30-ю комсомольцами, а председатель - не комсомолец. Будет неестественно.
Сейчас чувствую себя ничего, но как вспомню, что скоро не потребуется ежедневная мысль об отряде (в смысле практической работы, а не только состояния), портится настроение. Ведь большинство времени и мыслей занято отрядом.
Посмотрим, как будет.
Когда В. говорила о слиянии отрядов, у меня мелькнула мысль. Кому из нас необходимо быть пионером? Нашел, что никому. Спросил Валю. Говорит, что большинству именно необходимо. Не согласен. Говорил с Федькой. Он согласен (как говорит) со мной.
Когда говоришь о мнении Федьки, приходится добавлять: «как говорит». Ибо то, что он думает, он говорит редко. И вообще, несмотря на его симпатичность, у него есть нехорошая черта. Он не показывает своего истинного отношения к человеку. С Аллкой в хороших отношениях, а за глаза называет карьеристкой. Со мной ничего, но я почти уверен, что такого мнения обо мне, что не дай боже. Я предпочел [бы] ясно выраженную нелюбовь, чем это.
[Прим. августа 1938 г.: А писал бы дневник теперь, сколько личного было бы в дневнике.
Мое мнение, что это нормально дневниковое время. Это время прыжка с одной ступени на другую, а во время прыжка тратится наибольшая энергия. [Приписка 1938 г.: и прыжок надо делать выше, чем уровень, на который прыгаешь].
Чтобы из Славика, воспитанного дома мамой, занятого собой, сделаться комсомольцем, надо было один период быть целиком отданным работе, чтобы вырасти умеющим совмещать.
Так бы я написал со стороны, прочтя дневник другого человека, примерно того же содержания. О себе, конечно, трудно судить].
[Прим. 3 января 1939 г.: Нет ли теперь другой крайности?].
[1] Партийный деятель. В описываемое время - зав. отделом наркомата просвещения.