Даю
ссылку на свой «доклад» в клубе театра «Около».
Но вот, что интересно. Схематически реконструируя в нем типологию состояний сознания по Шифферсу (из его
лекции о самоубийстве ), я, оказывается, воспроизвел то, что обсуждал 11 лет тому назад в связи с переводимой тогда книгой Шуфрина о Клименте Александрийском
(
Read more... )
В реализме "Смерти Ивана Ильича" самое "страшное" едва ли заключается в том, на что указывают.
<...>
...не оценено то, что из всего реально выставленого автором есть самое ужасное. Всего ужаснее в этой истории едва ли не безучастие так называемых образованных людей русского общества к несчастию, происходящему в знакомом семействе. Люди не только совсем потеряли уменье оказать участливость к больному и его семейным, но они даже не почитаютэто за нужное, да и не знают, как к этому приступить и чем тронуться. Не будь у них слуг для посылки "узнать о здоровье", не будь панихид, при которых можно "сделать визит умершему", - все знакомые решительно не знали бы, чем показать, что усопший был им знаком и что они хотя сколько-нибудь соболезнуют о горе, постигшем знакомое семейство.
Эта скудость чувства и умения сделать что-либо лучшее так ужасна, что и человек, свободный от славянофильского романтизма, невольно обращает свою мысль к простонародной среде и с отрадою говорит себе:
- Да, слава Богу, там это лучше.
В самом деле, как это в простонародье? Там, когда узнают о тяжело заболевшем знакомом, не идут только "узнать" о переменах в его здоровье, но идут "послужить" ему. Люди приходят переночевать, сменить усталых родственников, ухаживать вместо них за больным или идут вместо них "поработаться" во дворе, чтобы тем "развязать руки".
<...>
Словом, в простонародье еще до сих пор многое при смерти ближних облегчается усердием знакомых. Иначе нельзя: "Сами помирать будем".
Reply
Leave a comment