сон и два пробуждения
Даю ссылку на свой «доклад» в клубе театра «Около».
Но вот, что интересно. Схематически реконструируя в нем типологию состояний сознания по Шифферсу (из его лекции о самоубийстве ), я, оказывается, воспроизвел то, что обсуждал 11 лет тому назад в связи с переводимой тогда книгой Шуфрина о Клименте Александрийском.
У Шифферса рассматриваются три состояния сознания - «нормальное»; «катастрофическое», логический предел которого - кирилловская мысль о необходимости самоубийства; и то, к которому приходит человек «не укрывшийся от Божьей помощи»:
(1) Так называемое «нормальное состояние» здорового человека, которое научная психология и психиатрия противопоставляет катастрофе самоубийства. Это - иллюзия утверждает Ш., «нормальный» (снова можно вспомнить термин «средний») человек спит. И поэтому он слеп в отношении смерти, вытесняет ее. Механизм этого вытеснения - страх смерти. Это сновидческое состояние поддерживает вся современная культура, вытесняющая кладбища подальше от жилья, момент умирания из дома в больницу, а подготовку тела к погребению - в морг.
Смерть таки понуждает среднего человека увидеть ее, но только в самый момент неизбежного конца. Я позволю себе привести не встречающееся у ЕЛ стихотворение Георгия Иванова:
Этой жизни нелепость и нежность,
Проходя как под теплым дождем,
Знаем мы: впереди неизбежность,
Но ее наступленья не ждем.
Но проснувшись от яркого света,
Видим вдруг: неизбежность пришла,
Как в безоблачном небе комета,
Лучезарная вестница зла.
(2) От пребывающих в счастливом неведении смерти Ш. переходит к самоубийцам. Он цитирует Альбера Камю, который в «Мифе о Сизифе» назвал самоубийство «основной философской темой современности». Достоевский разглядел ту тенденцию, которая сделала эту тему основной для современного сознания.
В нашей современности кто-то сладко спит до самой смерти, тогда как некоторые просыпаются в ужасе и кончают с собой.
«Я думаю, говорит Ш., что всерьез уязвленных страданием (в социальном, психологическом и метафизическом горизонтах) травмирует прежде всего неучастие в выборе собственного рождения, несвобода жизни в самом начальном акте ее, в акте рождения в этот мир. … По мне именно это - «единственная философская проблема», ибо самоубийство -это уже собственно человеческий, внутричеловеческий ответ на нее». (Тема для Ш. давняя: первая фраза романа, название главы - Когда его спросили: Кем бы он хотел быть, он ответил, что хотел бы быть среди тех, кто не родился). Отказ рождаться равносилен самоубийству.
Ну и логически необходимый вывод: все должны бы убить себя. Когда тенденция современности реализуется в полноте, так и будет. Это - мысль Кириллова, героя обсуждаемой инсценировки.
3) И главная тема этого доклада - решение, альтернативное тому, которое провидел в современной тенденции Достоевский и нашел Кириллов. В этом решении скандалу смерти и соблазну самоубийства противопоставляет «скандал» Евангелия, «для иудеев соблазн, для эллинов безумие».
Ш. напоминает нам, что во всех древних традициях не физическое рождение считалось настоящим, а второе рождение, инициация. В христианстве - это таинства Церкви: «При этом соучастии в выборе рождения в Боге, я должен пройти - правильно пройти - «фазу самоуничтожения», во всяком случае во всем том, что касается моего наличного существования: я должен перестать отождествлять себя с этим телом, с этим именем, с этим горизонтом жизни - после этого я должен в молитвенном предстательстве попросить помощи о том, чтобы меня проводили отсюда; и затем я должен принять таинства церкви, т.е. родиться вновь от Бога: символически - через погружение в воду, причастие Телу и Крови; а реально - через смерть Христа».
А вот как об этом в том, давнем посте:
В книге рассматриваются несколько вариантов такого представления, различающиеся либо в самих источниках, либо за счет их современной интерпретации. Вот как можно, несколько упрощая и опуская - для выявления логического каркаса - некоторые извивы аргументации, представить эти варианты:
1. Жизнь - это сладкий сон, т.е. состояние самообмана, поддерживаемого приятными «сновидческими» образами. Соответственно, пробуждение достигается через познание истинной, т.е. дурной, природы происходящего, которое при этом теряет свою власть над нами, ибо никто не предпочитает зло как зло.
2. Пребывающие во сне захвачены кошмарными видениями, от которых не могут освободиться. Что же держит в таком случае человека в этом тягостном сне? Полное неведение самой идеи блага. Погруженность в эту ситуацию причинения зла и страдания от него столь полная, что никакого осознания того, что это зло, просто не может появиться, поскольку такое осознание подразумевало бы, по меньшей мере, некоторую степень отстранения от ситуации. Соответственно, и пробудиться, прозреть своими силами человек не может; пробудить его может только внешняя сила.
(В книге цитируется «Евангелие истины», которое, как принято считать вышло из среды валентиниан и в котором эта ситуация представлена очень красочно. Сходная картина - изображение девятой «казни египетской» - нарисована в 17-й главе Книги Премудрости Соломоновой. В обоих случаях смысл тот, что неведение Бога является причиной кошмара; таково состояние дохристианского человечества).
При этом рассматриваются, в свою очередь, два варианта описания пробуждения, различные по логико-временнОй структуре.
2.1. Некий «зов извне» сначала пробуждает от «глубокой дремоты мира», принося знание об отсутствии знания и тем самым приводя к осознанию нужды в знании и искуплении. Эмоциональным коррелятом этого пробуждения является ужас и отчаяние - самозащитой от которых (непреодолимой своими силами) и было состояние самообмана, «пробиваемое» зовом. Это негативное («привативное») знание о незнании есть необходимое условие для последующего радостного и благодарного отклика на зов и второго, высшего, пробуждения.
2.2. Согласно второму варианту никакой фазы промежуточного пробуждения и осознания неискупленной реальности нет; эта промежуточная фаза бесплодна с точки зрения возможности проснуться своими силами и избыточна для пробуждения извне, которое сразу приносит сознание иллюзорности сновидческого кошмара, освобождение от него и радость спасенности.
В книге приводятся доводы в пользу того, что этот пробуждающий внешний фактор - помощь Духа, нисходящего в крещении. И что такое понимание происходящего в крещении - как пробуждения от сна, внезапного прозрения и просветления - разделял с валентинианами, как показывает автор, и Климент Александрийский.
Если совместить перечни состояний сознания, выделяемые в этих двух текстах (это есть смысл сделать, так как выделение во всех случаях выглядит убедительно, реалистично), то мы получаем:
Надо бы еще сравнить это с буддизмом. Там тоже ведь речь о пробуждении, только о том ли?
Но вот, что интересно. Схематически реконструируя в нем типологию состояний сознания по Шифферсу (из его лекции о самоубийстве ), я, оказывается, воспроизвел то, что обсуждал 11 лет тому назад в связи с переводимой тогда книгой Шуфрина о Клименте Александрийском.
У Шифферса рассматриваются три состояния сознания - «нормальное»; «катастрофическое», логический предел которого - кирилловская мысль о необходимости самоубийства; и то, к которому приходит человек «не укрывшийся от Божьей помощи»:
(1) Так называемое «нормальное состояние» здорового человека, которое научная психология и психиатрия противопоставляет катастрофе самоубийства. Это - иллюзия утверждает Ш., «нормальный» (снова можно вспомнить термин «средний») человек спит. И поэтому он слеп в отношении смерти, вытесняет ее. Механизм этого вытеснения - страх смерти. Это сновидческое состояние поддерживает вся современная культура, вытесняющая кладбища подальше от жилья, момент умирания из дома в больницу, а подготовку тела к погребению - в морг.
Смерть таки понуждает среднего человека увидеть ее, но только в самый момент неизбежного конца. Я позволю себе привести не встречающееся у ЕЛ стихотворение Георгия Иванова:
Этой жизни нелепость и нежность,
Проходя как под теплым дождем,
Знаем мы: впереди неизбежность,
Но ее наступленья не ждем.
Но проснувшись от яркого света,
Видим вдруг: неизбежность пришла,
Как в безоблачном небе комета,
Лучезарная вестница зла.
(2) От пребывающих в счастливом неведении смерти Ш. переходит к самоубийцам. Он цитирует Альбера Камю, который в «Мифе о Сизифе» назвал самоубийство «основной философской темой современности». Достоевский разглядел ту тенденцию, которая сделала эту тему основной для современного сознания.
В нашей современности кто-то сладко спит до самой смерти, тогда как некоторые просыпаются в ужасе и кончают с собой.
«Я думаю, говорит Ш., что всерьез уязвленных страданием (в социальном, психологическом и метафизическом горизонтах) травмирует прежде всего неучастие в выборе собственного рождения, несвобода жизни в самом начальном акте ее, в акте рождения в этот мир. … По мне именно это - «единственная философская проблема», ибо самоубийство -это уже собственно человеческий, внутричеловеческий ответ на нее». (Тема для Ш. давняя: первая фраза романа, название главы - Когда его спросили: Кем бы он хотел быть, он ответил, что хотел бы быть среди тех, кто не родился). Отказ рождаться равносилен самоубийству.
Ну и логически необходимый вывод: все должны бы убить себя. Когда тенденция современности реализуется в полноте, так и будет. Это - мысль Кириллова, героя обсуждаемой инсценировки.
3) И главная тема этого доклада - решение, альтернативное тому, которое провидел в современной тенденции Достоевский и нашел Кириллов. В этом решении скандалу смерти и соблазну самоубийства противопоставляет «скандал» Евангелия, «для иудеев соблазн, для эллинов безумие».
Ш. напоминает нам, что во всех древних традициях не физическое рождение считалось настоящим, а второе рождение, инициация. В христианстве - это таинства Церкви: «При этом соучастии в выборе рождения в Боге, я должен пройти - правильно пройти - «фазу самоуничтожения», во всяком случае во всем том, что касается моего наличного существования: я должен перестать отождествлять себя с этим телом, с этим именем, с этим горизонтом жизни - после этого я должен в молитвенном предстательстве попросить помощи о том, чтобы меня проводили отсюда; и затем я должен принять таинства церкви, т.е. родиться вновь от Бога: символически - через погружение в воду, причастие Телу и Крови; а реально - через смерть Христа».
А вот как об этом в том, давнем посте:
В книге рассматриваются несколько вариантов такого представления, различающиеся либо в самих источниках, либо за счет их современной интерпретации. Вот как можно, несколько упрощая и опуская - для выявления логического каркаса - некоторые извивы аргументации, представить эти варианты:
1. Жизнь - это сладкий сон, т.е. состояние самообмана, поддерживаемого приятными «сновидческими» образами. Соответственно, пробуждение достигается через познание истинной, т.е. дурной, природы происходящего, которое при этом теряет свою власть над нами, ибо никто не предпочитает зло как зло.
2. Пребывающие во сне захвачены кошмарными видениями, от которых не могут освободиться. Что же держит в таком случае человека в этом тягостном сне? Полное неведение самой идеи блага. Погруженность в эту ситуацию причинения зла и страдания от него столь полная, что никакого осознания того, что это зло, просто не может появиться, поскольку такое осознание подразумевало бы, по меньшей мере, некоторую степень отстранения от ситуации. Соответственно, и пробудиться, прозреть своими силами человек не может; пробудить его может только внешняя сила.
(В книге цитируется «Евангелие истины», которое, как принято считать вышло из среды валентиниан и в котором эта ситуация представлена очень красочно. Сходная картина - изображение девятой «казни египетской» - нарисована в 17-й главе Книги Премудрости Соломоновой. В обоих случаях смысл тот, что неведение Бога является причиной кошмара; таково состояние дохристианского человечества).
При этом рассматриваются, в свою очередь, два варианта описания пробуждения, различные по логико-временнОй структуре.
2.1. Некий «зов извне» сначала пробуждает от «глубокой дремоты мира», принося знание об отсутствии знания и тем самым приводя к осознанию нужды в знании и искуплении. Эмоциональным коррелятом этого пробуждения является ужас и отчаяние - самозащитой от которых (непреодолимой своими силами) и было состояние самообмана, «пробиваемое» зовом. Это негативное («привативное») знание о незнании есть необходимое условие для последующего радостного и благодарного отклика на зов и второго, высшего, пробуждения.
2.2. Согласно второму варианту никакой фазы промежуточного пробуждения и осознания неискупленной реальности нет; эта промежуточная фаза бесплодна с точки зрения возможности проснуться своими силами и избыточна для пробуждения извне, которое сразу приносит сознание иллюзорности сновидческого кошмара, освобождение от него и радость спасенности.
В книге приводятся доводы в пользу того, что этот пробуждающий внешний фактор - помощь Духа, нисходящего в крещении. И что такое понимание происходящего в крещении - как пробуждения от сна, внезапного прозрения и просветления - разделял с валентинианами, как показывает автор, и Климент Александрийский.
Если совместить перечни состояний сознания, выделяемые в этих двух текстах (это есть смысл сделать, так как выделение во всех случаях выглядит убедительно, реалистично), то мы получаем:
- Жизнь как сладкий сон «нормального», среднего человека
- Жизнь в кошмарном сне, воспринимаемом как неизбежность в силу неведения блага (> отрицание жизни)
- Первое пробуждение (по зову) к «знанию о незнании» - ужас и отчаяние, но при открытости зову
- Второе пробуждение как отклик на зов (принятие помощи)…
Надо бы еще сравнить это с буддизмом. Там тоже ведь речь о пробуждении, только о том ли?