Вчера прочитали. И этот рассказ потеснил в мысли все другие, даже солнечную "Июльскую грозу" (кто хочет немедленной и беспримесной радости - читайте ее
( Read more... )
И если смотреть в этом свете на Чевенгур, Котлован - там ведь то же самое, в смысле - главная тема (Платонов удивительно цельный писатель, да). А не антиколхозная агитка. В Котловане есть совершенно изумительное место, я не давно его цитировал в тредах.
Приходило утро зимнего дня, и обычный свет сплошь распространялся по всему району. Лампа же все еще горела в Оргдворе, пока Елисей не заметил этого лишнего огня. Заметив же, он сходил туда и потушил лампу, чтоб керосин был цел. Уже проснулись девушки и подростки, спавшие дотоле в избах; они, в общем, равнодушно относились к тревоге отцов, им было неинтересно их мученье, и они жили как чужие в деревне, словно томились любовью к чему-то дальнему. <...> Прушевский опустил руки от глаз. Стороною шли девушки и юношество в избу-читальню. Одна девушка стояла перед ним - в валенках и в бедном платке на доверчивой голове; глаза ее смотрели на инженера с удивленной любовью, потому что ей была непонятна сила знания, скрытая в этом человеке; она бы согласилась ...
Тут фишка в том, что это утро зимнего дня - после предшествовавшего дня и ночи, после "мух на снегу", после "ликвидации кулачества как класса". Вот после этого.
Вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник, и Жачев начал терять видимость классового врага. - Эй, паразиты, прощай! - закричал Жачев по реке. - Про-щай-ай! - отозвались уплывающие в море кулаки. С Оргдвора заиграла призывающая вперед музыка; Жачев поспешно полез по глинистой круче на торжество колхоза, хотя и знал, что там ликуют одни бывшие участники империализма, не считая Насти и прочего детства.
А что касается Июльской грозы, то да, это вещь космическая, Платонов вообще наверное единственный из наших писателей в двадцатом веке "выходил в открытый космос", и без скафандра...
Приходило утро зимнего дня, и обычный свет сплошь распространялся по всему району. Лампа же все еще горела в Оргдворе, пока Елисей не заметил этого лишнего огня. Заметив же, он сходил туда и потушил лампу, чтоб керосин был цел.
Уже проснулись девушки и подростки, спавшие дотоле в избах; они, в общем, равнодушно относились к тревоге отцов, им было неинтересно их мученье, и они жили как чужие в деревне, словно томились любовью к чему-то дальнему.
<...>
Прушевский опустил руки от глаз. Стороною шли девушки и юношество в избу-читальню. Одна девушка стояла перед ним - в валенках и в бедном платке на доверчивой голове; глаза ее смотрели на инженера с удивленной любовью, потому что ей была непонятна сила знания, скрытая в этом человеке; она бы согласилась ...
Тут фишка в том, что это утро зимнего дня - после предшествовавшего дня и ночи, после "мух на снегу", после "ликвидации кулачества как класса".
Вот после этого.
Вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник, и Жачев начал терять видимость классового врага.
- Эй, паразиты, прощай! - закричал Жачев по реке.
- Про-щай-ай! - отозвались уплывающие в море кулаки. С Оргдвора заиграла призывающая вперед музыка; Жачев поспешно полез по глинистой круче на торжество колхоза, хотя и знал, что там ликуют одни бывшие участники империализма, не считая Насти и прочего детства.
А что касается Июльской грозы, то да, это вещь космическая, Платонов вообще наверное единственный из наших писателей в двадцатом веке "выходил в открытый космос", и без скафандра...
Reply
Платонов - единственный, да.
Reply
Leave a comment