Дюла Круди. Город болен. Перевод с венгерского
Дюла Круди
Город болен
Перевод: Ольга Балла
Иностранная литература. - №9. - 2021.
Не всякий год случается в Венгрии такая красивая осень, как теперь, когда лютует испанка. Мягкая, мечтательная погода, по улицам задумчиво бродит октябрьский свет, ветер сеет из золотого сита сияющую муку нам на головы - опрокидывая древние человеческие поверья. До сих пор мы не сомневались: для распространения эпидемий нужна погода промозглая, мрачная, полная усталости и хандры. Насморк, думали мы, капает с навесов, лихорадка крадётся в мантилье сырого тумана. Чтобы привести организм в расстройство, требуются враждебные дождевые тучи, которые закрыли бы от наших глаз солнце, а ночью - влажный кладбищенский ветер, в облике которого вздыхала бы под нашими окнами осенняя смерть. Для болезни - думали мы - необходим скрытый внутренний разлад, меланхолия, дурные предчувствия, не находящая себе имени тоска и изрядная доля усталости от жизни, под влиянием которых человек поневоле напишет завещание. А тут - обворожительная погода, какой со времён моего детства не бывало в середине октября, - чуть ли не весна трепещет стрекозьими крыльями над золотыми тропинками парков, под сенью незабываемых крон городского леса и острова Маргит каждый прохожий делается поэтом; и кротко лучится Дунай…
А в Пеште уже едва хватает гробов, в столярной мастерской с утра до вечера, с вечера до утра строятся домовины, могильщики, вернувшись с полей сражений, обрели нежданную занятость на пештских кладбищах, и, обычно такая блистательная, приумолкла речистая медицина… С начала эпидемии не было в Пеште такой печальной недели, как минувшая. На лице города наконец обнаружилось трупное пятно, которое все четыре военных года и стар и млад тщательно скрывали. Бившие себя в грудь от скорби, друзья печали, мрачные приверженцы уныния, плакальщики, носившие траур, пока люди вокруг как ни в чём не бывало наслаждались жизнью, - оказались правы. Пешту не удалось пройти войну, избежав ужаса. Посреди кошмара, поразившего все большие города Европы, Пешт не смог остаться исключением. Радость выскользнула из рук города, пришёл конец праздникам, дух роскоши, расточительности, полноты жизни, годами красивший здешних женщин и уродовавший мужчин, бежал из города, подобно бродячему актёру. В ужасе спешат по охваченным заразой улицам врачи, содрогаются от страха медицинские сёстры, не справляются с работой аптекари. В отчаянии сокрушаются и всякое суеверие, и всякая наука, которые возвёл человек в защиту своего здоровья.
Мрачный, неумолимый дух шатается по пештским улицам, - такого мы не знали за все четыре военных года: равнодушная, естественная, будничная смерть, уже не оставляющая нам времени на то, чтобы оплакать умерших любимых, чтобы проститься со знакомыми подле гроба, чтобы надолго задуматься над уходом друзей, - смерть поражает нас снова и снова. Господи, четыре года подряд, во время самого чудовищного побоища, какое только знала история, никто в Пеште и не думал о смерти! Нам казалось, умирать должны только те, с кем мы и так уже простились, и смерть солдат никого уже не удивляла. Смерть вилась по окраинам города, уже выдохнувшись к тому времени, как - подобно издалека посланному проклятию - добиралась с театра военных действий до Пешта. Мы совсем уж было уверились в том, что теперь наша жизнь будет исключительно успешным предприятием. После великолепных лет ценового ажиотажа и ростовщичества накопленные деньги пустились по всей стране в сумасшедшую пляску, в равной степени готовые к риску как близкого мира, так и бесконечной войны. Один покупал театр, другой открывал магазин, третий спекулировал оружейными акциями.
Нам и в голову не приходило, что богатству города, его фонтанирующему настроению, распирающей его радости и полноте жизни что бы то ни было способно положить конец. Жизнь длится вечно, удача служит, как послушный пудель. Поезда надрываясь возят в столицу богатых провинциалов, швейцару в отеле надо целовать руку, за билет в театр платят чуть ли не женской честью, лавочники грызутся за старую обувь и поношенную одежду, кошельки торговцев девушками и хозяев злачных мест трещат по швам, человеческое неистовство не знает границ в погоне за удовольствиями, радость мчится в автомобиле, и неправ всегда тот, кто плетется пешком…
Ну вот, теперь всем хватит и старых штанов, и бесхозных ботинок. На сценах театров пищат крысы. Поистрепались яркие тряпки увеселительных заведений. Хмельная радость свалилась в канаву, у неё уже нет сил звать на помощь. Дамы в шубах, на которых еще вчера улица смотрела с завистью, пропали из вида. Гордые, напыщенные кавалеры в ужасе сжимают в руках градусники. Счастливые, разбогатевшие люди, заламывая руки, тщетно умоляют домашнего врача, и провинция не мчится уже в опьянении на свет фонарей пештской ночи. Поникнув головой, стоит счастливый житель столицы. На такое в городе никто ставку не делал.
справка
Дьюла Круди (Krúdy Gyula, 1878, Ньиредьхаза - 1933, Будапешт) - венгерский писатель и журналист, «венгерский Пруст», автор 60 романов (среди них: Az aranybánya / Золотое дно (1900); Francia kastély / Французский дворец (1912), A vörös póstakocsi / Красный дилижанс (1913), Napraforgó / Подсолнух (1918), N. N. / Аноним (1920), Nagy kópé / Большая шельма (1921), Az utitárs / Попутчик (1922), Purgatórium / Чистилище (1933), Rezeda Kázmér szép élete / Чудесная жизнь Казмера Резеды (1933) и др.) и 3000 рассказов. Лауреат венгерской литературной премии Баумгартена (1930). Публикации на русском языке: Избранное. Роман, повести / Пер. с венг. М.: Художественная литература, 1987.
Перевод выполнен по изданию: Krúdy Gyula. Magyar tükör. Publicisztikai írások 1894-1919 / Válogatta és sajtó alá rendezte Barta András. - Budapest, Szépirodalmi Kiadó, 1984.
Город болен
Перевод: Ольга Балла
Иностранная литература. - №9. - 2021.
Не всякий год случается в Венгрии такая красивая осень, как теперь, когда лютует испанка. Мягкая, мечтательная погода, по улицам задумчиво бродит октябрьский свет, ветер сеет из золотого сита сияющую муку нам на головы - опрокидывая древние человеческие поверья. До сих пор мы не сомневались: для распространения эпидемий нужна погода промозглая, мрачная, полная усталости и хандры. Насморк, думали мы, капает с навесов, лихорадка крадётся в мантилье сырого тумана. Чтобы привести организм в расстройство, требуются враждебные дождевые тучи, которые закрыли бы от наших глаз солнце, а ночью - влажный кладбищенский ветер, в облике которого вздыхала бы под нашими окнами осенняя смерть. Для болезни - думали мы - необходим скрытый внутренний разлад, меланхолия, дурные предчувствия, не находящая себе имени тоска и изрядная доля усталости от жизни, под влиянием которых человек поневоле напишет завещание. А тут - обворожительная погода, какой со времён моего детства не бывало в середине октября, - чуть ли не весна трепещет стрекозьими крыльями над золотыми тропинками парков, под сенью незабываемых крон городского леса и острова Маргит каждый прохожий делается поэтом; и кротко лучится Дунай…
А в Пеште уже едва хватает гробов, в столярной мастерской с утра до вечера, с вечера до утра строятся домовины, могильщики, вернувшись с полей сражений, обрели нежданную занятость на пештских кладбищах, и, обычно такая блистательная, приумолкла речистая медицина… С начала эпидемии не было в Пеште такой печальной недели, как минувшая. На лице города наконец обнаружилось трупное пятно, которое все четыре военных года и стар и млад тщательно скрывали. Бившие себя в грудь от скорби, друзья печали, мрачные приверженцы уныния, плакальщики, носившие траур, пока люди вокруг как ни в чём не бывало наслаждались жизнью, - оказались правы. Пешту не удалось пройти войну, избежав ужаса. Посреди кошмара, поразившего все большие города Европы, Пешт не смог остаться исключением. Радость выскользнула из рук города, пришёл конец праздникам, дух роскоши, расточительности, полноты жизни, годами красивший здешних женщин и уродовавший мужчин, бежал из города, подобно бродячему актёру. В ужасе спешат по охваченным заразой улицам врачи, содрогаются от страха медицинские сёстры, не справляются с работой аптекари. В отчаянии сокрушаются и всякое суеверие, и всякая наука, которые возвёл человек в защиту своего здоровья.
Мрачный, неумолимый дух шатается по пештским улицам, - такого мы не знали за все четыре военных года: равнодушная, естественная, будничная смерть, уже не оставляющая нам времени на то, чтобы оплакать умерших любимых, чтобы проститься со знакомыми подле гроба, чтобы надолго задуматься над уходом друзей, - смерть поражает нас снова и снова. Господи, четыре года подряд, во время самого чудовищного побоища, какое только знала история, никто в Пеште и не думал о смерти! Нам казалось, умирать должны только те, с кем мы и так уже простились, и смерть солдат никого уже не удивляла. Смерть вилась по окраинам города, уже выдохнувшись к тому времени, как - подобно издалека посланному проклятию - добиралась с театра военных действий до Пешта. Мы совсем уж было уверились в том, что теперь наша жизнь будет исключительно успешным предприятием. После великолепных лет ценового ажиотажа и ростовщичества накопленные деньги пустились по всей стране в сумасшедшую пляску, в равной степени готовые к риску как близкого мира, так и бесконечной войны. Один покупал театр, другой открывал магазин, третий спекулировал оружейными акциями.
Нам и в голову не приходило, что богатству города, его фонтанирующему настроению, распирающей его радости и полноте жизни что бы то ни было способно положить конец. Жизнь длится вечно, удача служит, как послушный пудель. Поезда надрываясь возят в столицу богатых провинциалов, швейцару в отеле надо целовать руку, за билет в театр платят чуть ли не женской честью, лавочники грызутся за старую обувь и поношенную одежду, кошельки торговцев девушками и хозяев злачных мест трещат по швам, человеческое неистовство не знает границ в погоне за удовольствиями, радость мчится в автомобиле, и неправ всегда тот, кто плетется пешком…
Ну вот, теперь всем хватит и старых штанов, и бесхозных ботинок. На сценах театров пищат крысы. Поистрепались яркие тряпки увеселительных заведений. Хмельная радость свалилась в канаву, у неё уже нет сил звать на помощь. Дамы в шубах, на которых еще вчера улица смотрела с завистью, пропали из вида. Гордые, напыщенные кавалеры в ужасе сжимают в руках градусники. Счастливые, разбогатевшие люди, заламывая руки, тщетно умоляют домашнего врача, и провинция не мчится уже в опьянении на свет фонарей пештской ночи. Поникнув головой, стоит счастливый житель столицы. На такое в городе никто ставку не делал.
справка
Дьюла Круди (Krúdy Gyula, 1878, Ньиредьхаза - 1933, Будапешт) - венгерский писатель и журналист, «венгерский Пруст», автор 60 романов (среди них: Az aranybánya / Золотое дно (1900); Francia kastély / Французский дворец (1912), A vörös póstakocsi / Красный дилижанс (1913), Napraforgó / Подсолнух (1918), N. N. / Аноним (1920), Nagy kópé / Большая шельма (1921), Az utitárs / Попутчик (1922), Purgatórium / Чистилище (1933), Rezeda Kázmér szép élete / Чудесная жизнь Казмера Резеды (1933) и др.) и 3000 рассказов. Лауреат венгерской литературной премии Баумгартена (1930). Публикации на русском языке: Избранное. Роман, повести / Пер. с венг. М.: Художественная литература, 1987.
Перевод выполнен по изданию: Krúdy Gyula. Magyar tükör. Publicisztikai írások 1894-1919 / Válogatta és sajtó alá rendezte Barta András. - Budapest, Szépirodalmi Kiadó, 1984.