Мигунов - о "Крокодильцах" - 2
В этой части - единственные в подборке фрагменты, уже публиковавшиеся ранее. Весь остальной материал обнародуется впервые.
Евгений МИГУНОВ
[О Крокодильцах и сатириках]
2.
О РОТОВЕ
Дмитрию Наумовичу [Бабиченко] я обязан кратким знакомством с совершенно легендарной личностью…
Однажды, году в 1948-1949-ом, в дверь комнатки, где располагалась наша режиссёрская группа и я трудился над компоновками (по-моему, фильма «Чемпион»), заглянул Бабиченко.
- Смотри, кто к нам пришел! - провозгласил он. И, обернувшись к спутнику, пригласил его в комнату.
- Знаешь, кто это?.. - с торжеством превосходства произнёс он. И выждав паузу, объявил: - Сам Константин Павлович!
- Ротов? - обалдел я.
Невысокий рыжеватый человек с добрым пухлогубым лицом и невероятно широкой улыбкой как-то неуверенно протянул мне руку.
- Неужели меня кто-то знает? - горестно обратился он к Бабиченко.
Дмитрий Наумович хлопнул ладонями по коленям и хохотнул, довольный произведённым эффектом.
- А это - наша смена! - представил он меня. - Молодой кадр!.. - и он назвал мою фамилию.
Я смотрел, разинув рот, на Ротова, хорошо, до последнего штриха, знакомого мне по рисункам, потом куда-то сразу исчезнувшего, как бы умершего…
- Константин Павлович! - собравшись с мыслями, произнёс я. - Кто же Вас не знает? Я могу перечислить и нарисовать по памяти схемы всех Ваших рисунков! Знаете, какой мой любимый с детства?..
Ротов насторожился, прищурив глаз.
- Рисунок на зелёном фоне, где щенку Мурзилке щёлкнула в нос пробка из-под шампанского. Его уморительные, скошенные к носу глаза. Его подскок!..
- Ну, у меня было кое-что и получше… - чуть обиженно произнёс он. - А впрочем, помню: это - из «Приключений Мурзилки»? - припомнил он.
Мне очень хотелось сказать: «А где Вы были?», но я догадался и смолчал, не зная к тому же, как продолжить разговор.
- Вот, знакомлю Костю с нашим производством, - сказал Д.Н., - агитирую его, чтобы он помог нам прославиться…
- Не советую! - нахально сказал я. - Видите, какой я худой? Тут даже с Вашим терпением и мастерством будет туговато!
Константин Павлович дружелюбно улыбнулся. Впрочем, он и не прекращал улыбаться. Доброта так и сквозила, сочилась из него.
- Ну, теперь можно и умирать спокойно! - польстил я. - Сподобился!
- На старости лет! - поддержал шутку Д.Н.
- Константин Павлович! - спросил я. - Тут нас обвиняют в подражании Диснею. Ходят слухи, что его «Трёх поросят» Вы иллюстрировали раньше, чем он вообще стал заниматься мультипликацией. Так ли это?
Ротов задумался…
- Да, я рисовал трёх поросят. Только это была несколько другая сказка. Правда, Волка я впервые нарисовал не серым, а чёрным. И поставил его на задние ноги. А что?
- Да так! - закруглил я разговор, боясь, что момент для выяснения истины неподходящ.
Это понял и Бабиченко, ибо назревали события по «борьбе с космополитизмом», и он что-то знал об этом.
- Ну, что ж! - сказал он Ротову. - Поплюхтим дальше.
И оба бесшумно испарились…
Работая параллельно в «Веселых картинках», оскверняя своими рисунками странички журнала, я не встречал на заседаниях редколлегии Константина Павловича. Его рисунки или подхватывались курьером, или приносились им (что вряд ли!) в редакцию в моё отсутствие. Но сознание сотрудничества всё-таки помогало моему становлению, росту уверенности и пижонства. И веры в себя.
Правда, когда я осознал, с кем меня на миг столкнула судьба, и как я не воспользовался в полной мере этим случаем, у меня появилось ощущение досады и своей дурости. Но тут и другой, более нахальный, мог бы растеряться от неожиданности.
Но судьба, словно играя, снова нас объединила (на этот раз-заочно)!
Саша Митта - находчивый, талантливый и веселый очкарик, подрабатывающий к своей студенческой «стипухе» темами и карикатурами в «Веселых картинках», «Мурзилке» и «Детском мире», придумал сюжет и стишки к «Чудо-кровати», которые понравились Ротову и были заказаны В.Стацинским (редактором «ВК») ему для журнала. Ротов сделал рисунки для журнала «ВК». Но Саша Митта ухитрился продать их ещё издательству «Детский Мир» (впоследствии «Малыш») для книжки. Эта возможность для опубликования оказалась для Константина Павловича последней…
Завершать книжку, делая её полной, без иллюстраций ко всем строфам (как и оформить обложку, форзацы, титулы и пр.) было некому. Художественный редактор «Малыша» Тамара Михайловна (жена М.Скобелева) упросила меня выполнить эту работу. Я, включившись в неё, справился с обложкой и многофигурными форзацами и титулами. Вроде неотличимо выглядела и подделка под Ротова в двух цветных иллюстрациях. Правда, знатоки могли узнать чужую руку (может быть, оттого, что я-левша).
А потом, когда «Малыш» решил издать повторно «Три поросёнка» и не имел пригодной обложки (в первом издании была использована иллюстрация из текста), мне поручили изготовить новую обложку со спинкой и титульный лист с форзацем. До сих пор никто и не подозревает, что это «вспомоществование» было произведено человеком, разделяющим графические идеалы знаменитого страдальца Ротова, но не самим маэстро. И оно было издано на многих языках.
Конечно, на старости лет безоговорочное обожание Ротова претерпело изменение и мне стали заметнее огрехи и промахи великого иллюстратора и любимца детворы.
Но общее значение Константина Павловича Ротова [для эстетики книжной графики] неоценимо.
(Публикация - «Киноведческие Записки» № 56, стр. 320-321).
Е.Т. Мигунов. Иллюстрация к книге "Тяпа, Борька и ракета", изображающая К.П. Ротова.
3.
БОРИС ЕФИМОВ
В.А. Громов затеял «Мистера Уолка». Нужны были гротесковые, похожие на политшаржи, типажи. В.А. пригласил Б.Ефимова - «специалиста по капиталистам». Верняк - прикрыться именем. Можно было взять художника и из своего арсенала. Но - «нет пророка в своём отечестве».
Впервые столкнувшись с незнакомой спецификой, Борис Ефимович стал в тупик.
На помощь и консультацию В.Громов пригласил меня, ибо сам разбирался в этом плоховато (тоже был актёр из неудачников - полумхатовец-полумейерхольдовец).
Невысокий, полноватый и отдававший благополучием и благодушием, а также благорасположением и прочими достоинствами, начинавшимися с приставки (?) «благо», Борис Ефимович, которому меня представил В.Громов, сразу повёл разговор с подкупающей прямотой и откровенностью.
Страшно вежливо, что всегда было его бросающейся в глаза чертой, он попросил меня помочь в деле, о котором он «понятия не имеет». (Благо, что опытный Громов оставил нас для беседы-лекции наедине).
Я принял тон, предложенный Бор.Ефимовым, и охотно раскрыл перед ним всё, что я знаю о человеческих типажах, и чему меня научил опыт.
Б.Е. внимательно слушал, иногда похмыкивая и ласково улыбаясь.
По его контрвопросам я понял, что в своей работе он опирается на (как он сам сформулировал) «иероглифы» начертаний подбородков, носов, рук, глаз и т.д.
Я с удивлением понял, что, казалось бы, пространственно-объёмные персонажи его карикатур были плодом обдуманного и проверенного опытом плоскостного расположения определённых штрихов (ничего лишнего!), образующих физиономии или жесты фигур. Нельзя это назвать «набором штампов», но и нельзя назвать это ежеразовым созданием новых типажей. (Я имею в виду его ежедневные карикатуры в центральной прессе). Во всяком случае, все свои персонажи он рисовал в строго установленном ракурсе согласно его выразительности для персонажа.
Например, длинноносого он не рисовал в фас, а выбирал для него наиболее выгодный ракурс. И найдя его, выражал в лаконичных, «с нажимом», штрихах, стилизованных и каллиграфических.
Говоря «по-нашему», он рисовал «компоновки», а не фазы. Как должны будут выглядеть его персонажи с изменением ракурса или поворота, он не представлял. Поняв его проблемы, я, насколько мог точно и уверенно, это объяснил. Он был обрадован, что я «усёк» точно то, что его волновало.
Я слабо помню содержание картины (кажется, по сценарию Е.Петрова «Остров» или «М[исте]р Уолк»). Но там были «капиталист», «его ледя» и «dauther».
Не знаю, помогла моя консультация или нет. Только здравомыслящий Борис Ефимыч, изобразив на трёх планшетах с минимумом поворотов и ракурсов три персонажа, бросил на плечи трудолюбивого Коли Фёдорова (ассистента В.Громова) все остальные заботы. Прикоснувшись к мультипликации, он бочком прирос к ней в качестве члена худсовета. На заседаниях его мы встречались часто и дружно.
Был однажды смешной эпизод. Обсуждали сценарий Б.Ласкина «Дедушка и внучек». Схематический и общий, он не заключал в себе ничего, из чего бы мог вырасти тут же фильм. Хороший знакомый Бориса Савельевича, Борис Ефимович тут же, весьма лестно отозвавшись о творцах (включая и нас с Ал.Вас.Ивановым - режиссёром), выразил уверенность, что в «таких руках профессионалов этот превосходный сценарий засверкает, как алмаз в дорогой оправе...» и т.д. После чего он, вежливо извинившись, ушёл «по делам».
Худсовет после его ухода ожесточился и в течение трёх выступлений стёр в порошок даже замысел Бориса Ласкина. Причём это было сделано в резких сатирических тонах. Еще во время чтения, которое, в порядке исключения, проделал сам автор - Ласкин своим бархатным, акающим, чувственным голосом, вдохновенно и с энтузиазмом смакующим литературные «жемчужины» типа «зверушки разбиваются на два пёстрых круга - наружный и внутренний. Наружный едет по часовой стрелке, внутренний - ...». И тут его обрезал, как ножом, Давыдов, закончив за него: «…по минутной!». Стало ясно, что из сценария ничего не получилось! Была предложена коренная переработка.
...Мы возвращались, не очень расстроенные, с А.В. домой по Каляевской. Навстречу нам попался «спешащий по делам» Б.Е. Под мышкой он нёс бутылку «шампузы», в руке - огромный пакет с виноградом. Увидев нас, он, несколько смутившись, спросил, отводя наш вопрос: «Ну как, всё в порядке?». «Да, - ответил я. - Зарубили!» И тут щепетильный, как оказалось, Б.Е. вытянулся, как его физиономия. «Что-о-о?» - преувеличенно изумился он. «Совсем!» - безжалостно подтвердил я. «Что вы говорите? - жалобно произнёс Бор. Ефимович - Вот не ожидал!..»
Как-то в марте 1985 г. в коридоре «Крокодила» в ожидании заседания редколлегии Б.Е., наклонившись ко мне, интимно-таинственно спросил: «Скажите, Евгений Тихонович! А вы не хотели бы прокатиться в Габрово на фестиваль юмора?». Я объяснил ему, что из-за моей инвалидности мне затруднительно оформление документов и хождение по комиссиям. «Что же делать?» - почёсывая подбородок и посасывая нижнюю губу, задумался Б.Е. Я, тоже с подчёркнутой таинственностью и несколько в нос, «интимничая», негромко предложил: «А может быть... не ехать!?..»
И мы весело рассмеялись.
Возвращались из «Крокодила» на «пятерке» (троллейбус № 5). Я сказал: «Борис Ефимович! Дозвольте для истории заплатить за Вас пятачок? Ведь редкий шанс! А?». Он милостиво согласился. Мы поехали «ухо к уху». Я сдуру завёл разговор об атмосфере, царящей в «Крокодиле». Уловив сверхъестественную осторожность Б.Е. в оценках и взглядах на проблемы, касающиеся редакционных дел, и объяснив это для себя его недоверием, перевёл разговор на поверхность. Теоретические взгляды на отсутствие теории он поддержал и даже благословил меня на попытки разобраться в ней. Потом спросил у меня, не вернулся ли я в мультипликацию. Я в двух словах объяснил ему свои на это взгляды. Во время разговора он был напряжён и думал о чём-то своём. Наверное - о болезни жены. Слово за слово - симпатичная поверхностная беседа и расставание после мягкого рукопожатия.
Вообще, ему было свойственно не обострять ничего в обычной жизни. Этакое вежливое стремление обходить острые углы. Я не слышал, чтобы он плохо отозвался о ком-нибудь. Наоборот, некая елейность и излишняя доброжелательность тона всегда сопутствовала его высказываниям о собратьях.
Ко мне он всегда относился с большой внешней симпатией (это было в его обычае). Однажды они вместе с Леонидом Ленчем подарили мне плод совместного труда: книжку «Библиотеки Крокодила» «Нечистая сила», где я тоже приложил руку, добавив недостающие рисунки, которые не доделал Б.Ефимов. К подписи Ленча Бор.Ефимыч приписал: «Бороду Мигунова одобряю, и его самого тоже. Хороший человек» - и подписался.
P.S. Между прочим, когда мне понадобилась рекомендация в МОСХ, Бор.Ефимыч очень вежливо, под очень уважительным предлогом (каким - уже не помню), но совершенно правильно мне её не дал.
(Публикация - «Киноведческие Записки» № 56, стр. 313-316).
Продолжение следует
Евгений МИГУНОВ
[О Крокодильцах и сатириках]
2.
О РОТОВЕ
Дмитрию Наумовичу [Бабиченко] я обязан кратким знакомством с совершенно легендарной личностью…
Однажды, году в 1948-1949-ом, в дверь комнатки, где располагалась наша режиссёрская группа и я трудился над компоновками (по-моему, фильма «Чемпион»), заглянул Бабиченко.
- Смотри, кто к нам пришел! - провозгласил он. И, обернувшись к спутнику, пригласил его в комнату.
- Знаешь, кто это?.. - с торжеством превосходства произнёс он. И выждав паузу, объявил: - Сам Константин Павлович!
- Ротов? - обалдел я.
Невысокий рыжеватый человек с добрым пухлогубым лицом и невероятно широкой улыбкой как-то неуверенно протянул мне руку.
- Неужели меня кто-то знает? - горестно обратился он к Бабиченко.
Дмитрий Наумович хлопнул ладонями по коленям и хохотнул, довольный произведённым эффектом.
- А это - наша смена! - представил он меня. - Молодой кадр!.. - и он назвал мою фамилию.
Я смотрел, разинув рот, на Ротова, хорошо, до последнего штриха, знакомого мне по рисункам, потом куда-то сразу исчезнувшего, как бы умершего…
- Константин Павлович! - собравшись с мыслями, произнёс я. - Кто же Вас не знает? Я могу перечислить и нарисовать по памяти схемы всех Ваших рисунков! Знаете, какой мой любимый с детства?..
Ротов насторожился, прищурив глаз.
- Рисунок на зелёном фоне, где щенку Мурзилке щёлкнула в нос пробка из-под шампанского. Его уморительные, скошенные к носу глаза. Его подскок!..
- Ну, у меня было кое-что и получше… - чуть обиженно произнёс он. - А впрочем, помню: это - из «Приключений Мурзилки»? - припомнил он.
Мне очень хотелось сказать: «А где Вы были?», но я догадался и смолчал, не зная к тому же, как продолжить разговор.
- Вот, знакомлю Костю с нашим производством, - сказал Д.Н., - агитирую его, чтобы он помог нам прославиться…
- Не советую! - нахально сказал я. - Видите, какой я худой? Тут даже с Вашим терпением и мастерством будет туговато!
Константин Павлович дружелюбно улыбнулся. Впрочем, он и не прекращал улыбаться. Доброта так и сквозила, сочилась из него.
- Ну, теперь можно и умирать спокойно! - польстил я. - Сподобился!
- На старости лет! - поддержал шутку Д.Н.
- Константин Павлович! - спросил я. - Тут нас обвиняют в подражании Диснею. Ходят слухи, что его «Трёх поросят» Вы иллюстрировали раньше, чем он вообще стал заниматься мультипликацией. Так ли это?
Ротов задумался…
- Да, я рисовал трёх поросят. Только это была несколько другая сказка. Правда, Волка я впервые нарисовал не серым, а чёрным. И поставил его на задние ноги. А что?
- Да так! - закруглил я разговор, боясь, что момент для выяснения истины неподходящ.
Это понял и Бабиченко, ибо назревали события по «борьбе с космополитизмом», и он что-то знал об этом.
- Ну, что ж! - сказал он Ротову. - Поплюхтим дальше.
И оба бесшумно испарились…
Работая параллельно в «Веселых картинках», оскверняя своими рисунками странички журнала, я не встречал на заседаниях редколлегии Константина Павловича. Его рисунки или подхватывались курьером, или приносились им (что вряд ли!) в редакцию в моё отсутствие. Но сознание сотрудничества всё-таки помогало моему становлению, росту уверенности и пижонства. И веры в себя.
Правда, когда я осознал, с кем меня на миг столкнула судьба, и как я не воспользовался в полной мере этим случаем, у меня появилось ощущение досады и своей дурости. Но тут и другой, более нахальный, мог бы растеряться от неожиданности.
Но судьба, словно играя, снова нас объединила (на этот раз-заочно)!
Саша Митта - находчивый, талантливый и веселый очкарик, подрабатывающий к своей студенческой «стипухе» темами и карикатурами в «Веселых картинках», «Мурзилке» и «Детском мире», придумал сюжет и стишки к «Чудо-кровати», которые понравились Ротову и были заказаны В.Стацинским (редактором «ВК») ему для журнала. Ротов сделал рисунки для журнала «ВК». Но Саша Митта ухитрился продать их ещё издательству «Детский Мир» (впоследствии «Малыш») для книжки. Эта возможность для опубликования оказалась для Константина Павловича последней…
Завершать книжку, делая её полной, без иллюстраций ко всем строфам (как и оформить обложку, форзацы, титулы и пр.) было некому. Художественный редактор «Малыша» Тамара Михайловна (жена М.Скобелева) упросила меня выполнить эту работу. Я, включившись в неё, справился с обложкой и многофигурными форзацами и титулами. Вроде неотличимо выглядела и подделка под Ротова в двух цветных иллюстрациях. Правда, знатоки могли узнать чужую руку (может быть, оттого, что я-левша).
А потом, когда «Малыш» решил издать повторно «Три поросёнка» и не имел пригодной обложки (в первом издании была использована иллюстрация из текста), мне поручили изготовить новую обложку со спинкой и титульный лист с форзацем. До сих пор никто и не подозревает, что это «вспомоществование» было произведено человеком, разделяющим графические идеалы знаменитого страдальца Ротова, но не самим маэстро. И оно было издано на многих языках.
Конечно, на старости лет безоговорочное обожание Ротова претерпело изменение и мне стали заметнее огрехи и промахи великого иллюстратора и любимца детворы.
Но общее значение Константина Павловича Ротова [для эстетики книжной графики] неоценимо.
(Публикация - «Киноведческие Записки» № 56, стр. 320-321).
Е.Т. Мигунов. Иллюстрация к книге "Тяпа, Борька и ракета", изображающая К.П. Ротова.
3.
БОРИС ЕФИМОВ
В.А. Громов затеял «Мистера Уолка». Нужны были гротесковые, похожие на политшаржи, типажи. В.А. пригласил Б.Ефимова - «специалиста по капиталистам». Верняк - прикрыться именем. Можно было взять художника и из своего арсенала. Но - «нет пророка в своём отечестве».
Впервые столкнувшись с незнакомой спецификой, Борис Ефимович стал в тупик.
На помощь и консультацию В.Громов пригласил меня, ибо сам разбирался в этом плоховато (тоже был актёр из неудачников - полумхатовец-полумейерхольдовец).
Невысокий, полноватый и отдававший благополучием и благодушием, а также благорасположением и прочими достоинствами, начинавшимися с приставки (?) «благо», Борис Ефимович, которому меня представил В.Громов, сразу повёл разговор с подкупающей прямотой и откровенностью.
Страшно вежливо, что всегда было его бросающейся в глаза чертой, он попросил меня помочь в деле, о котором он «понятия не имеет». (Благо, что опытный Громов оставил нас для беседы-лекции наедине).
Я принял тон, предложенный Бор.Ефимовым, и охотно раскрыл перед ним всё, что я знаю о человеческих типажах, и чему меня научил опыт.
Б.Е. внимательно слушал, иногда похмыкивая и ласково улыбаясь.
По его контрвопросам я понял, что в своей работе он опирается на (как он сам сформулировал) «иероглифы» начертаний подбородков, носов, рук, глаз и т.д.
Я с удивлением понял, что, казалось бы, пространственно-объёмные персонажи его карикатур были плодом обдуманного и проверенного опытом плоскостного расположения определённых штрихов (ничего лишнего!), образующих физиономии или жесты фигур. Нельзя это назвать «набором штампов», но и нельзя назвать это ежеразовым созданием новых типажей. (Я имею в виду его ежедневные карикатуры в центральной прессе). Во всяком случае, все свои персонажи он рисовал в строго установленном ракурсе согласно его выразительности для персонажа.
Например, длинноносого он не рисовал в фас, а выбирал для него наиболее выгодный ракурс. И найдя его, выражал в лаконичных, «с нажимом», штрихах, стилизованных и каллиграфических.
Говоря «по-нашему», он рисовал «компоновки», а не фазы. Как должны будут выглядеть его персонажи с изменением ракурса или поворота, он не представлял. Поняв его проблемы, я, насколько мог точно и уверенно, это объяснил. Он был обрадован, что я «усёк» точно то, что его волновало.
Я слабо помню содержание картины (кажется, по сценарию Е.Петрова «Остров» или «М[исте]р Уолк»). Но там были «капиталист», «его ледя» и «dauther».
Не знаю, помогла моя консультация или нет. Только здравомыслящий Борис Ефимыч, изобразив на трёх планшетах с минимумом поворотов и ракурсов три персонажа, бросил на плечи трудолюбивого Коли Фёдорова (ассистента В.Громова) все остальные заботы. Прикоснувшись к мультипликации, он бочком прирос к ней в качестве члена худсовета. На заседаниях его мы встречались часто и дружно.
Был однажды смешной эпизод. Обсуждали сценарий Б.Ласкина «Дедушка и внучек». Схематический и общий, он не заключал в себе ничего, из чего бы мог вырасти тут же фильм. Хороший знакомый Бориса Савельевича, Борис Ефимович тут же, весьма лестно отозвавшись о творцах (включая и нас с Ал.Вас.Ивановым - режиссёром), выразил уверенность, что в «таких руках профессионалов этот превосходный сценарий засверкает, как алмаз в дорогой оправе...» и т.д. После чего он, вежливо извинившись, ушёл «по делам».
Худсовет после его ухода ожесточился и в течение трёх выступлений стёр в порошок даже замысел Бориса Ласкина. Причём это было сделано в резких сатирических тонах. Еще во время чтения, которое, в порядке исключения, проделал сам автор - Ласкин своим бархатным, акающим, чувственным голосом, вдохновенно и с энтузиазмом смакующим литературные «жемчужины» типа «зверушки разбиваются на два пёстрых круга - наружный и внутренний. Наружный едет по часовой стрелке, внутренний - ...». И тут его обрезал, как ножом, Давыдов, закончив за него: «…по минутной!». Стало ясно, что из сценария ничего не получилось! Была предложена коренная переработка.
...Мы возвращались, не очень расстроенные, с А.В. домой по Каляевской. Навстречу нам попался «спешащий по делам» Б.Е. Под мышкой он нёс бутылку «шампузы», в руке - огромный пакет с виноградом. Увидев нас, он, несколько смутившись, спросил, отводя наш вопрос: «Ну как, всё в порядке?». «Да, - ответил я. - Зарубили!» И тут щепетильный, как оказалось, Б.Е. вытянулся, как его физиономия. «Что-о-о?» - преувеличенно изумился он. «Совсем!» - безжалостно подтвердил я. «Что вы говорите? - жалобно произнёс Бор. Ефимович - Вот не ожидал!..»
Как-то в марте 1985 г. в коридоре «Крокодила» в ожидании заседания редколлегии Б.Е., наклонившись ко мне, интимно-таинственно спросил: «Скажите, Евгений Тихонович! А вы не хотели бы прокатиться в Габрово на фестиваль юмора?». Я объяснил ему, что из-за моей инвалидности мне затруднительно оформление документов и хождение по комиссиям. «Что же делать?» - почёсывая подбородок и посасывая нижнюю губу, задумался Б.Е. Я, тоже с подчёркнутой таинственностью и несколько в нос, «интимничая», негромко предложил: «А может быть... не ехать!?..»
И мы весело рассмеялись.
Возвращались из «Крокодила» на «пятерке» (троллейбус № 5). Я сказал: «Борис Ефимович! Дозвольте для истории заплатить за Вас пятачок? Ведь редкий шанс! А?». Он милостиво согласился. Мы поехали «ухо к уху». Я сдуру завёл разговор об атмосфере, царящей в «Крокодиле». Уловив сверхъестественную осторожность Б.Е. в оценках и взглядах на проблемы, касающиеся редакционных дел, и объяснив это для себя его недоверием, перевёл разговор на поверхность. Теоретические взгляды на отсутствие теории он поддержал и даже благословил меня на попытки разобраться в ней. Потом спросил у меня, не вернулся ли я в мультипликацию. Я в двух словах объяснил ему свои на это взгляды. Во время разговора он был напряжён и думал о чём-то своём. Наверное - о болезни жены. Слово за слово - симпатичная поверхностная беседа и расставание после мягкого рукопожатия.
Вообще, ему было свойственно не обострять ничего в обычной жизни. Этакое вежливое стремление обходить острые углы. Я не слышал, чтобы он плохо отозвался о ком-нибудь. Наоборот, некая елейность и излишняя доброжелательность тона всегда сопутствовала его высказываниям о собратьях.
Ко мне он всегда относился с большой внешней симпатией (это было в его обычае). Однажды они вместе с Леонидом Ленчем подарили мне плод совместного труда: книжку «Библиотеки Крокодила» «Нечистая сила», где я тоже приложил руку, добавив недостающие рисунки, которые не доделал Б.Ефимов. К подписи Ленча Бор.Ефимыч приписал: «Бороду Мигунова одобряю, и его самого тоже. Хороший человек» - и подписался.
P.S. Между прочим, когда мне понадобилась рекомендация в МОСХ, Бор.Ефимыч очень вежливо, под очень уважительным предлогом (каким - уже не помню), но совершенно правильно мне её не дал.
(Публикация - «Киноведческие Записки» № 56, стр. 313-316).
Продолжение следует