Сирена (морская байка). Часть 2 - окончание
Женщинам мы ничего не сказали. Впрочем, они и не спрашивали. Только Маша, подошедшая нас проводить, сказала, как всегда, не к месту.
- Мама в море.
- Не мама, а папа, - поправил я.
Она не согласилась.
- Мама. Я слышала.
- Чего слышала?
Она молчала, потом неохотно выдавила, когда наш баркас стал сползать с берега:
- Ночью.
Я не стал допытываться дальше.
У Большой банки калканы вышли на мелководье. Их было очень много.
- Видишь, острогой бить можно, - показал серб.
Рыбы лежали на дне, пошевеливая боками. Некоторые были просто огромны.
- Янчо их набил пол-баркаса, - сказал Радован., - Каких в засол, каких коптить будет. Он и ночевал здесь.
- Где же он?!
Море было совершенно безлюдно, плоское, как сковорода. Серб опять о чем-то задумался.
- Или он пошел к камням? - произнес он в раздумье, - А куда еще? На берегу нет. Здесь нет. Только у камней, больше негде.
И мы пошли к камням.
Северные камни - место весьма неприглядное. Теплое течение с юга огибает их с одной стороны, холодная Студеница вплотную подходит к другой. Подводный хребет с плоской вершиной, образующей большую и малую банки, здесь щетинится гребнем скал, которые выходят наружу цепочкой крохотных островков, мелей и камней. В ветреную погоду здесь бывают водовороты, но даже в тихий, как сейчас, штиль, у камней вода всегда кипит, бурлит и бросается на берег.
На некоторых островках есть песок, есть даже места, где можно было бы переночевать. Но сюда редко кто ходит. Слишком уж опасно это место для судов. Останки более чем тридцати рыбачьих баркасов, яхт и катеров разбросаны вдоль этой страшной косы - и это только крупные останки - корпуса, мачты. А сколько здесь разбилось мелких посудин, не сосчитать.
Мы медленно продвигались вдоль юго-западного побережья, вглядываясь сквозь пену и круговерть. С высоты баркаса невозможно было сразу оглядеть всю панораму, приходилось, как в лабиринте, поминутно поворачивать, огибать скалы, вплывать в неспокойные бухточки и заливчики, ежеминутно рискуя пропороть дно.
- Днем не так, - недовольно бормотал мой приятель, - Днем здесь все понятно. А во тьме поди разбери. Куда его черт понес…
Выбившись из сил, мы пристали к берегу где-то в центре каменной гряды, чтобы отдохнуть и перекусить. Это был, пожалуй, самый крупный остров, в центре его возвышалась остробокая скала, возле которой ржавел на боку довольно большой прогулочный катер, полностью выкинутый на берег. В боку катера зияла дыра, в которую можно было войти, не нагибая головы. Он был практически разрезан острой скалой надвое.
Мы пожевали холодной жареной рыбы, запили ее водой.
Солнце уже перевалило далеко за полдень. На небе не было никаких признаков непогоды. Даже тучи, так хорошо видные с утеса, отсюда, с низенького островка, видны не были. Мы лежали на песке в маленькой бухточке и совещались. Почему-то мы оба были согласны, что особых поводов для беспокойства нет. Янчо - опытный рыбак, к тому же сто лет живет на Долгом и все тут знает. А при таком штиле это надо очень постараться, чтобы затонуть. Правда, туман… Но что ему туман, что он, маленький?
И все же, оставалось это странное исчезновение на пути домой. Что ему пришло в голову?
- Знаешь, как будто… - Радован пожевал губами, подбирая слово, - Как будто кто его позвал.
- А ты что-нибудь слышал?
- Да я тут все время что-то слышу, - раздраженно сказал он, - Каждый вечер сижу - слушаю, а что - непонятно. Здесь очень плохая вода.
- Какая? Что это значит?
Он махнул рукой.
- Не знаю. Не умею объяснить. Эти звуки - они от воды. Их почти не слышно. А ты разве не чуешь?
- Чую. Это инфразвуки.
Он подозрительно покосился на меня.
- Инфра… что?
- Ну, понимаешь…
И я, как мог, объяснил ему, что человеческое ухо не может слышать всех звуков. Что есть из них настолько низкие, или настолько высокие, что превосходят возможности нашего слуха. Их могут слышать некоторые животные, например, собаки, или слоны, дельфины или киты.
- Низкие звуки называются инфразвуки, а высокие - ультразвуки, - втолковывал я. - Вот собаки у Янчо недаром вечером завывают. Они слышат сверхвысокие звуки. А сверхнизкие вызывают беспокойство, даже панику…
- Откуда ж они берутся?
Этого я не знал.
- Может, ты прав, от колебания волн. А может, от каких-то морских животных…
И мы замолчали, прислушиваясь к воде. Впрочем, здесь-то как раз вода вела себя нормально: билась о камни, шипела, плевалась брызгами. Если и были какие-то еле слышные звуки, то они тонули в шуме прибоя.
- Нет, здесь не слышно, - сказал он, - А стоит отплыть к мысу, где потише - там начинается. Особенно когда туман. Вчера вот…. О ЧЕРТ!!!
Я тоже увидел это и вскочил на ноги.
В нашу маленькую бухту медленно и торжественно вплывал рыбацкий челн Янчо Кирова. Нос его был измочален, борта изгрызены камнями, выше ватерлинии виднелась пробоина. Впрочем, на воде он держался неплохо, даже здесь, в кипящей круговерти у камней не крутился, лишь слегка покачивался, груженый рыбой.
Весел не было. Не было и хозяина. Если не считать камбалы, баркас был пуст.
Пока Радован матерился и затаскивал его на песок, я попытался залезть на скалу, чтобы оглядеться. Должно быть, с перепугу, мне удалось забраться на самую вершину.
Остров походил на морскую звезду, протянувшую лапы во все стороны. Одна лапа была намного длиннее других, длинной песчаной косой уходя далеко на север, к соседнему острову, тоже довольно большому, покрытому скалами.
- Ну что? - крикнул снизу Радован.
- Пусто, - ответил я, - Правда, тут кругом скалы..
- Залезай!!! - Он уже сталкивал наше суденышко в воду.
Мы нашли его под вечер на самом краю Северных камней, на почти таком же клочке песчаной суши. Он лежал в тени камня, весь какой-то черный. Я соскочил с баркаса и подлетел к нему. Он был жив.
Я дал ему воды, а Радован достал бутыль крепчайшей сербской серебряной водки. Через пару минут Янчо уже мог говорить.
- Что случилось? - спросили мы.
- Налетел на камни, - объяснил он, хрипло и тяжело дыша. - Туман, ни черта не видно. Баркас застрял на мелководье. Хотел его столкнуть, спрыгнул в воду, и тут он как даст!
- Кто? - хором спросили мы. Янчо приподнял ногу. Она была жутко распухшей и почернела.
- Скат, - уверенно сказал серб, осмотрев лодыжку, - Орляк или, скорее, хвостокол, они крупнее. Ого, смотри, у него два жала!
На ноге виднелись две раны - одна поменьше, как прокол, вроде укуса гигантской осы, а другая узкая, длинная, рваная - едва не разорвавшая сухожилия. Кровь уже не текла, Янчо перехватил ее оторванным от штанов лоскутом.
- Они ядовиты, - объяснил серб, - Иногда бывает - паралич, и все. Не дрейфь, если сразу не откинулся - выживешь.
Вдвоем мы втащили болгарина на свой баркас, а его посудину на буксире потянули следом. Уже вечерело.
- А зачем ты сюда поплыл? - спросил Радован.
Вместо ответа Янчо глотнул еще водки.
- Сейчас вот возьми влево, - попросил он, утирая губы. Мы стали огибать островок. В этом месте камни похожи на акульи зубы, или гребень крокодила - они все натыканы в море с некоторыми интервалами, но похожи друг на друга. Этакие треугольные зубья, высотой от пяти до девяти саженей. И вот мы как раз проплыли вокруг нашего зубца.
- Ух ты, - сказал Радован.
С обратной стороны по скале змеилась длинная вертикальная трещина. В ней, примерно посередине, был укреплен черный от времени, обшитый позеленевшей медью форштевень корабля, украшенный резьбой и фигурами. Даже я узнал его, благодаря необычной форме.
- Лежнева ладья, - заметил серб.
- Обломки здесь нашли, - подтвердил Киров, - Вот я и устроил памятник. А недавно стал замечать, что-то странное творится.
- Что же? - спросил я. Он медлил с ответом, поглядывая вдаль.
«Памятник» удалялся от нас. Мы медленно плыли к дому. Там, вдалеке у берега, уже потихоньку стал скапливаться туман. В открытом море его еще не было.
- Вот так и вчера, - говорил Радован. - Уже пошли домой, а он вдруг отстал - и назад. Куда тебя понесло?
- А ты глянь, - вдруг хрипло сказал Янчо.
Мы подняли головы.
Остров Лежнева был уже далеко. И там, где-то в районе треугольной скалы загорелся огонек. Он неуверенно мигал, слабел и снова разгорался, пока, наконец, не превратился в маленькую, но явственно видную звездочку. Как будто там развели костерок. На совершенно пустой, голой скале, где остался лишь остов ладьи Ивана Лежнева, про которого на побережье шла недобрая молва.
Мне стало не по себе, а серб только пожал плечами.
- Удивляюсь тебе, - сказал он, - Сколько в море ходишь, а этого не видал?
- Это не они, - возразил Янчо.
- Кто «они»? - спросил я.
- Их по-разному называют, - объяснил болгарин, - Огни святого Мартина, или святого Эльма. Они от электричества. Только это не они. Не бывает их в такую погоду.
- Почему это не бывает? - сказал мой друг, - Там у тебя деревянный брус, обшитый медью. А электричества в воздухе сейчас хоть отбавляй. Погода, говоришь? За полночь сегодня знаешь, что начнется?
Янчо спорить не стал, но не выглядел убежденным.
Мы тихо плыли вперед. Солнце уже давно скрылось за горами, берег впереди уже плотно затянул туман, только небо еще светлело.
- А на это что скажешь? - спросил Янчо, неотрывно глядя назад. Серб взглянул только на миг. Потом пожал плечами и снова опустил голову. А я сначала не понял, что случилось, и только в следующий момент до меня дошло, что огонек уже был не на островке. Он как будто сошел с него, почти скрывшего за водной рябью, и теперь тихо плыл за нами.
Некоторое время шли молча. Мы с Радованом гребли, он склонив голову, а я - не отрывая взгляда от огонька. По-моему, он медленно приближался. Я приналег на весло.
- Не рвись, баркас развернешь, - тихо сказал серб, - лучше следи за этим…
Он кивнул на Кирова. Тот, лежа на животе, отвернувшись от нас, глядел только назад.
- Ты слышишь? - прошептал я. Он кивнул. Опять начиналось.
Понемногу нас стало обволакивать туманом. Звуки весел по воде стали чавкающими, искаженными, к ним примешивалось эхо и еще что-то, на грани слуха, неясное, но очень неприятное. Звездочка позади стала размытым желтым пятнышком. И пятнышко росло.
- Слышите? - спросил и Киров. Мы слышали.
Эхо от ударов наших весел по воде двоилось во мгле, и казалось, что за нами плывет еще одна лодка. И как будто огонек горит на ней.
- Так ты вчера на огонек поплыл? - спросил Радован.
- Не только.
- А на что еще?
- Подожди… Может, увидишь.
- Ну, и когда доплыл - был там огонь?
- Нет. Пропал. А я на мель налетел.
Мы уже двигались в сплошном тумане, и я стал опасаться, что этак мы развернемся и заплывем в открытое море. Правда, я надеялся на чутье Радована, который лучше всякого компаса держал направление. Туман наполнялся плеском, скрипами, чавканьем, все повторялось, как и в прошлые ночи, только много сильнее.
Янчо приподнялся на локтях, весь обратившись в слух. Радован толкнул меня локтем.
- Следи за ним, - прошипел он мне в ухо, - У него с головой нелады.
Болгарин, и правда, вел себя странно. Помогая себе здоровой ногой, он подполз на локтях к самой корме, сел в позе охотничьей собаки, делающей стойку.
Он слышал что-то, пока не слышное нам. И, как бы в подтверждение этого, сзади, с берега, донесся заунывный вой собак. Странным образом, он меня отчасти успокоил: во-первых, раздался оттуда, куда мы плыли, то есть мы не сбились с курса, во-вторых, стало ясно, что берег недалеко.
Правда, и бледное желтое пятно тоже как будто приблизилось. И еще, я опять, как и вчера, стал принимать эхо за звук шагов по болоту. Чем дальше, тем отчетливей. Даже Радован напрягся, хоть до сих пор не показывал виду, стараясь сохранить невозмутимость.
- Давай-ка вместе, побыстрей: раз-два, раз-два… - скомандовал он вполголоса. Мы еще приналегли на весла.
Кто-то шел за нами, шел прямо по воде.
И тут я услышал голос. Нежный, тихий женский голос, который звал. Звал меня.
Я повернул голову к сербу. Тот изо всех сил греб, и ответил мне яростным взглядом. Работай, работай, говорил этот взгляд.
А голос звал. Не по имени, но так, что не откликнуться было все трудней.
И тут канат, который тащил за нашим баркасом лодку Янчо с камбалой, натянулся и я почувствовал несколько толчков, как будто кто-то залез в невидимое за туманом судно. Грести стало еще тяжелей.
А болгарин поднявшись еще выше, уже стал клониться через борт.
- Держи, держи его! - крикнул Радован.
Я бросил весло и обхватил Янчо за пояс. Тот рвался за борт, забыв про все. Я тянул изо всех сил, но чувствовал, что не удержу. Пришлось слегка пнуть его по больной ноге. Он взвыл, и мы оба рухнули на дно лодки, барахтаясь, как дерущиеся дети.
Радован теперь греб один, пенил воду без толку. Баркас еле полз. Я держал рвущегося Янчо и с ужасом смотрел, как опять натягивается канат за кормой.
Собачий вой становился громче. Болгарин крутился подо мной как заведенный. А я все громче слышал призывы, слышал их и Радован, который уже просто бесился с веслами.
Бледно-желтое пятно в тумане разрослось до размеров вертикального овала, мерцающего за кормой. Берег был все ближе, но мы ползли слишком медленно, и я понимал, что не успеем. Это желтое светящееся нечто настигнет нас раньше.
Не зная, что еще придумать, я дотянулся до валявшегося на снастях широкого ножа и одним ударом перерубил канат, связывавший нас с задней лодкой. Это помогло. Мы рванулись вперед и через несколько минут ткнулись носом в почти невидимый берег. Но этого было мало. Нам еще предстояло выгрузить почти невменяемого болгарина и отнести его в дом.
Радован рывком втащил баркас на сушу и поспешил ко мне на помощь. Вдвоем мы скрутили Янчо, который как-то сразу обмяк, и вынули его из лодки. Вокруг нас крутились собаки. Они перешли с воя на лай. Ощетинив загривки, они яростно рычали и гавкали на туман за нашими спинами.
Я держал Янчо за колени, Радован подхватил его за плечи, он обвис как мешок и был страшно тяжелый. Подбежали Анна и Маша. Анна жутко вскрикнула, увидев, что мы несем ее мужа.
- Да жив он, жив! - орал серб. - Давай тащи, не стой столбом!
Втроем мы поволокли несчастного к дому. Шагов через пять он вдруг резко дернулся в наших руках, тело его выгнулось. От неожиданности Анна споткнулась и сильно толкнула серба, который тоже потерял равновесие. Мы бестолково закрутились на месте.
- Господи Боже, что это такое? - выдохнула вдруг Анна. Мы оглянулись.
Маша стояла на берегу, раскинув руки крестом. Перед ней была стена тумана, в котором становилось все ярче желтое пятно. На нас опять надвинулись неслышные звуки - точнее, грозная, давящая тишина. И в этой тишине - помимо того, что она в себе несла - теперь уже совсем отчетливо раздались шаги по воде.
Мы замерли, и Анна, и обычно решительный Радован, даже Янчо перестал дергаться. С моря навалилась такая волна напряжения, что тело отказывалось слушаться. Краем глаза я видел, что Анна сделала медленный, неуверенный шаг вперед, а серб поднял руку.
И тут Маша закричала.
Начала она с самой высокой ноты, и это был не визг, а нечто куда более мощное. Этот звук взорвал страшную, давящую тишину, ударил по барабанным перепонкам. Мне показалось, что я оглох, ибо звук оборвался, и все остальные слышимые и неслышимые звуки тоже. Не было шагов, не было чавканья, не было плеска волн и рычания собак. Потом звуки вернулись, почти все, кроме жутких шагов по воде и Машиного крика. Но девчонка продолжала кричать. Она стояла, раскинув руки и поводя головой из стороны в сторону. Рот ее был широко открыт, но из него не доносилось ни звука.
Девчонка кричала выше порога слуха. Казалось даже, что туман перед ней расступается, его буравит незримый плотный поток.
И желтое пятно в тумане погасло. Все кончилось.
За полночь, как и предсказывал серб, разразилась буря. Она обрушилась на побережье внезапно, стеной ветра и сплошным потоком дождя. Постылый серый туман даже не успел убраться - ветер разорвал его в клочья, а дождь прибил к земле. Море вспенилось яростными волнами, которые становились все выше и выше. Вода наступала на берег, она подошла вплотную к калитке сада наших хозяев.
Янчо, раздетый, вымытый, намазанный мазями и напоенный снадобьями, лежал на низком топчане у очага. Некоторое время он участвовал в беседе, но потом мирно задремал. Нога его все еще была сильно опухшей, но стало ясно, что все самое страшное позади.
Анна сидела рядом на стуле, Маша на полу возле ее ног, положив ей голову на колени. Девчонка была бледной как смерть, но, кажется, довольной. За весь вечер она не промолвила ни слова. Анна говорила не намного больше. Да и мы были немногословны. Разговор вился вокруг калканов, ската, больной ноги, Северных камней и непогоды. Как только кто-нибудь заговаривал о звуках или огоньках - беседа затухала. О Маше не говорил никто, с общего молчаливого согласия. Я первое время даже побаивался глядеть в ее сторону, пока не понял, что никого, кроме меня, случившееся на берегу не удивило.
Мы успели до шторма вытащить на берег лодки, перенести рыбу под навес, укрыть все, что можно укрыть, запереть все, что можно запереть. Так что все было в порядке. А если я что-то не понимал - это были мои проблемы.
- Домой вернулся моряк, домой с моря, - сказал я вполголоса своему приятелю, кивая на Янчо. Он хмыкнул и подошел к окну. Стекло дрожало под ударами ливня, вспышки молний озаряли сад и седое, безумное море. Радован стоял долго, смотрел куда-то вдаль.
Вскоре засобирались и ушли за перегородку Анна и ее приемная дочь. Мы остались одни, я тоже подошел к окну. В любых других обстоятельствах было бы даже очень здорово наблюдать за такой круговертью из теплого, уютного дома. Но сейчас мне было немного не по себе. Серб, как всегда молчал. Иногда хочется его просто убить за молчаливость.
- Ты слышал, что она кричала? - спросил он, видимо, почувствовав мое настроение.
- Она разве кричала что-то конкретное? - удивился я.
- Да. Она кричала «мама».
- Да ну? И что же?
- Она считает, что ее мама - в море. Она ее никогда не видела.
Он опять замолчал. А я опять стал потихоньку закипать.
- А еще она считает, что ее отца - настоящего отца, Лежнева, убила именно она.
Тут я вспомнил ее странные слова, насчет того, что папу съела мама. И что она все время смотрит в море. И ее любимую пословицу.
- Да мало ли что она считает! Что на самом-то деле было?
Он ответил не сразу и, к тому же, вопросом на вопрос:
- Огонек видел? Что это такое, по-твоему?
- Не знаю.
- И я не знаю.
- А про звуки что скажешь? Ты чувствовал, что кто-то зовет?
- Все чувствовали. Янчо, вон, чуть за борт не сиганул.
- И ты тоже не знаешь, что это такое?
- Нет.
Он еще помолчал, потом сказал неохотно:
- Разное болтают. Но точно не знает никто. То ли это зверь, то ли природное явление, вроде электричества, огней Эльма или, как вот ты говорил… инфразвук, ультразвук. Здесь это называют сиреной, но никто не любит об этом говорить. Считают, что это приносит несчастье.
- А Маша, стало быть, дочка сирены?
Он хмыкнул.
- Да не бери ты в голову. Просто несчастная дурочка.
- Но я же слышал, как она кричала! Люди так кричать не могут.
- Откуда ты знаешь, что люди могут?
Я понял, что больше от него ничего не добьюсь. Мы стояли и молчали. Буря за окном бесновалась, ветер мотал из стороны в сторону кроны старых деревьев.
- Задержалась здесь зима в этом году, - сказал Радован. - Уже пора бы о весне думать, а тут… Нет, такое скоро не кончится. Еще месяц будет бушевать.
Я тоже чувствовал, что это надолго.
- Что будем делать?
Он все медлил и медлил.
- От моря жди горя… - сказал он, наконец. - Уходим в холмы, брат. На море нам больше делать нечего.
ЮД
Сирена (морская байка). Часть 1
14 октября 2004, Покров