Сирена (морская байка). Часть 1
Мыс Долгий находится на противоположной стороне залива от Змеиного мыса. Там мы были той же зимой, поселившись у Янчо Кирова, чья избушка одиноко стояла на самой дальней его оконечности.
Янчо жил вместе с женой и дочерью Машей, про которую я сначала думал, что она глухонемая, а потом понял, что это аутизм, не самая сильная, но довольно серьезная стадия. Меня заинтересовала девчонка, абсолютно не реагировавшая ни на вопросы, ни на обращения, способная иной раз часами глядеть в море, как бы выжидая чего-то или кого-то. Так и просилась она в романтическую историю, только слишком уж была молода, не более пятнадцати. Белокурая и голубоглазая, она резко отличалась от болгарина Янчо и его жены Анны, то ли румынки, то ли молдаванки.
- Приемная, - буркнул невзначай Радован, заметив мое любопытство. Он, кстати, не обращал никакого внимания на это существо, что было совсем не в его натуре, обычно падкой на всякую особу женского пола, почти независимо от возраста и наружности. Ее он как женщину просто не воспринимал.
Я, конечно, насел на него, и кое-что раскопал.
***
Высоко над мысом, возле маяка, стоят каменный крест и часовня. В ней на деревянных досках вырезаны имена пропавших в море рыбаков, для молитвы и поминания. Но есть и другая доска, поставленная снаружи, на которой значатся имена некрещеных, иноверцев и умерших «неправильной» смертью, которых неудобно упоминать в часовне, но и без помина оставить как-то не по-людски.
Последним на этой доске вырезан Иван Лежнев, про которого я знал пару необычных вещей. Он пропал в море лет десять назад.
«Сгинул» - сказал Радован непочтительно. - «Он и есть отец этой девки. А кто мать, неведомо». «Как это?» - удивился я, ибо обычно бывает наоборот. «Привез ее Бог весть откуда. Сам пропадал три года, вернулся и ее привез из моря». «Из моря?» «Ну, или не знаю откуда. Не с нашего побережья, точно».
Иван был владельцем самой необычной лодки в заливе. Она очень походила на ладью или челн, с несколькими веслами, высоким носовым украшением и местом для кормщика, которого называли старшим. Иван и был старшим, а в команду себе набирал всякую шваль. Ни один из порядочных рыбаков с ним дела не имел, только самые пропащие пьяницы. Всего в команде Ивана было не более восьми человек, которые часто менялись, то ли Иван их выгонял на берег, то ли… Всякое могло говориться, но по пропавшим никто розыск не объявлял.
Промышлял он у Северных камней, там, куда никто не ходит. Это настоящий лабиринт из скал и крошечных островов в море. Течение и волны там такие, что надо быть очень уверенным в себе шкипером, чтобы отважиться хоть на полдня забрести туда. Место это представляет собой просто-напросто старое корабельное кладбище. Чем он там занимался, никто не знает. Не рыбной ловлей, разве что для пополнения провианта. Но и вряд ли он обшаривал затонувшие суда в поисках сокровищ - это занятие для богатых бездельников, пустое и безнадежное. В общем, темная он был личность.
Пропал вместе со своей лодкой и командой. А дочку его усыновил Янчо, наиболее близкий ему человек. Когда-то они были кумовья, или свойственники.
Что ж, тоже романтическая история. Сиротка, ждущая от моря ответа, не может не вызывать сочувствия. Она помогала нам распутывать, сушить и чинить сети.
А мы занимались, как говорил Радован, разведкой. На севере всегда было богато калканом, большой, круглой как колесо и очень вкусной камбалой, которую здесь ловят все, кому не лень. Для местного люда эта рыба составляет один из источников дохода. Калкан может достигать до метра в длину (или, точнее, в диаметре, поскольку почти совершенно круглый) и килограммов пятнадцати-семнадцати весом. Его мясо пользуется огромным спросом у гурманов. Поймав всего пару больших калканов на продажу, рыбак может обеспечить себя на месяц вперед.
Поэтому ловить их там, где ловят все, стало просто невозможно. Поговаривали даже, что большую рыбу всю извели. Радован полагал, что она меняет место обитания. Это как-то нехарактерно для камбалы, но я привык прислушиваться к его идеям и поэтому покорно проводил в «разведке» вечера и даже ночи. Мы проверяли его догадку, что рыба, возможно, потихоньку перекочевывает вдоль мыса на спокойные подводные пажити у малой банки.
Разведку мы проводили не торопясь, осторожно. У Радована была своя технология, возможно, странноватая для непосвященных. Заключалась она в том, что каждый день мы тихо дрейфовали вокруг одного определенного по каким-то тайным приметам места, закинув хитро сконструированную донную сеть. Конструкция сети тоже является личной разработкой моего друга, поэтому я описывать ее здесь не буду. Скажу только, что если бы я не знал, какое сверхчеловеческое чутье у этого немногословного парня, я, возможно, на второй же вечер бросил бы непонятное занятие. Ловить камбалу я вообще не собирался - ну разве разок-другой, для развлечения. Мне было интереснее наблюдать за действиями серба.
Надо сказать, по сравнению со Змеиным мысом, северная часть залива очень спокойна. Той зимой, если опустить неизбежные, но довольно редкие шквалы и пару-тройку штормов, вода была просто как зеркало. Мы тихонько покачивались в баркасе - я валяясь на снастях, Радован задумчиво глядя в воду - и лениво переговаривались. Поскольку следовало производить разведку на зорьке - восходе или закате - мы делали это в основном вечером. Вставать спозаранку было бы слишком утомительно. После заката Радован не спешил возвращаться на берег, продолжая что-то сосредоточенно наблюдать. Полагая, что с наступлением ночи вся рыба предпочитает не миграцию, а бай-баиньки, я начал догадываться, что, возможно, не только калкан является предметом разведки. Спрашивать напрямик не хотелось. Я поэтому продолжал, как ни в чем не бывало, травить баланду, зная, что рано или поздно все выплывет.
Мы говорили о снастях и рыбах, о разных морских диковинах и приключениях. Молчаливый Радован, если его разговорить, рассказывает образно и увлекательно. Я все еще никак не мог отойти от пережитого в поездке на Змеиный мыс.
- Какая же гадость кракен, - говорил я, - гранатой бы его…
- Не надо, - ответствовал Радован, - Уникальное живое существо. Пусть живет. Знаешь, сколько чудес на свете?
Его незлобивость умиляла меня. Вообще-то он не такой уж безобидный. В «Мелузине» как-то раз успокоил двоих, а третий убежал. Но что касается зверья и природы, тут он просто святой.
Мы поговорили о морских существах и редких видах, о гигантской жемчужине и кораллах, о приливах и отливах, о мелях, дюнах и волнах. А потом о странных звуках моря.
Поют киты, поют дельфины, «поют» даже некоторые рыбы и моллюски. Радован рассказал мне, как однажды он оказался в океане совершенно один.
Он был на небольшом парусном ялике, который унесло течением довольно далеко. Как назло, наступил мертвый штиль. А к ночи небо затянуло плотной пеленой, сквозь которую не проглядывало ни единой звезды, и кругом пала кромешная тьма. Не видно было ни зги. «Протянешь руку - и руки не видно» - объяснил Радован.- «Борта лодки не видно, своего носа не видно. И такая тишина, что в ушах звенит».
Он человек неробкий, но и ему стало не по себе. Во тьме стали раздаваться какие-то звуки. Сначала совсем негромкие, как бы шум в ушах. И одновременно он ощутил, как далеко он ушел от людей. Кругом на многие, может быть, мили - вода, вода под днищем на глубину тоже, может быть, в мили.
Потом ему показалось, что рядом, в темноте, проплыло какое-то огромное существо, причем совершенно бесшумно. Я заметил Радовану, что это довольно-таки странно: если оно проплыло совершенно бесшумно, откуда же ему знать, что оно огромное? Он ответил, что и сам не знает, почему это так, только вот у него была абсолютная уверенность, что именно какой-то морской гигант очень тихо, беззвучно идет рядом. «Вода, что ли, тряслась?» попытался объяснить он, но и сам запутался.
А потом в темноте раздался человеческий голос. Очень невнятный, то ли пел, то ли плакал, то ли жаловался, и был он высокий, тонкий, вроде детского или женского. И звучал он то далеко, то близко, то слева, то справа.
- Как я дожил до утра - не знаю. С тех пор держусь к берегу поближе, - закончил рассказ Радован.
- Ну, и что же это могло быть?
- Не знаю. Сейчас я все больше думаю, что шум в ушах. Знаешь, в тишине ухо голодает и само начинает придумывать звуки, а тебе кажется, что ты их слышишь.
Надо сказать, что, пока он все это рассказывал, вокруг нас сгустилась самая настоящая кромешная темнота. Не хуже той, о которой он говорил. Только вдобавок к ней присоединился белесый как молоко туман, как губка, впитавший в себя все звуки и выдававший вместо них какую-то кашу. «Давай-ка домой» - сказал я, должно быть, немного нервно, потому что Радован насмешливо ухмыльнулся.
На берегу нас тоже ждала тишина, только, пока мы швартовали баркас, в доме Янчо скрипнула дверь, а потом с шумом захлопнулись ставни.
- Не видели никого на берегу? - спросил наш хозяин за ужином, как бы невзначай.
- Да нет, - ответил я неуверенно, поглядев на серба. Тот с непроницаемым видом жевал луковицу.
Перед сном я распахнул окно своей комнаты, высунул голову наружу и как следует прислушался. Через какое-то время мне уже казалось, что я слышу чьи-то шуршащие галькой шаги у самой воды. Должно быть, ухо стало придумывать звуки.
Наутро, как ни в чем не бывало, светило солнце, а на море стоял полный штиль. Мне даже показалось, что неожиданно вернулось лето.
- Что творится с погодой? - спросил я у Кирова. - Это зима или что?
Тот отмахнулся:
- Здесь такое бывает. Дня три подержится, потом ливень как даст… Пользуйся жизнью, пока не жахнуло.
Он собирался за мыс, в какую-то свою заветную бухту.
- Если туман будет, сегодня не вернусь, - предупредил он. - Не раньше, чем завтра к утру… или к вечеру.
Тихий душный день тянулся долго как смола. Мы просмотрели снасти, приготовили баркас. Радован сунулся что-то там чинить, негромко постукивая молотком. Я наблюдал, как Маша кормит собак - черного огромного лабрадора Бояна и белоухую вертлявую Зару.
- Будет сегодня дождь? - спросил ее, зная, что ответа, скорее всего, не дождусь.
Она поглядела на горизонт, словно поняла, о чем я. Солнце, как желток в стакане, висело в мутном мареве невысоко над скалами.
Я подождал ответа, из вежливости, что ли. Подождал еще и еще, потом мысленно плюнул и пошел мешать Радовану. Она все смотрела на горизонт, будто что-то видела там, далекое, как судьбу.
- Зачем тебе поплавки? - донимал я серба. Тот не отвечал на праздные вопросы, или, вернее, отделывался неопределенным мычанием. Поплавки и вправду были у него чудные. В каждый из них была вставлена длинненькая тростинка с деревянным колокольцем на конце. Когда сеть находится в воде, палочки эти покачиваются на воде, как мачты лилипутского флота, производя негромкий, но явственный деревянный перестук. Впрочем, последние два дня длилось такое затишье, что перестука почти не было.
- Ужинать будем? - спросил Радован вместо того, чтобы объяснить, чем донная сеть отличается от обычной, в ответ на мой третий или четвертый безуспешный вопрос.
- После, - ответил я, радуясь, что, наконец, он заговорил. Я имел в виду - после разведки.
- Тогда поплыли.
Я запрыгнул на баркас, оглянулся и увидел Машу. Она стояла на берегу неподалеку и, когда я поглядел на нее, сказала:
- Будет потом.
- Что-что? - переспросил я, полностью забыв, о чем это. Потом вспомнил.
Она, должно быть, хотела объяснить, что сегодня дождя не будет, он придет завтра или послезавтра. Только вот эти понятия - завтра, послезавтра - для нее не существовали.
- Спасибо, - сказал я.
- Чего это она бормочет? - подозрительно спросил Радован, как только мы отплыли на порядочное расстояние от берега.
Я объяснил. Он только хмыкнул.
В этот раз мы стали дрейфовать на полпути к Малой банке, в виду берега. Товарищ мой был что-то совсем неразговорчив, все горбился и смотрел на воду. А я долго наблюдал за ползущим к горизонту солнцем, удивлялся горящим в неимоверной вышине перистым облакам, и размышлял о том, что такие затишья в природе, особенно в штормовой сезон, совсем не к добру.
Главное, где-то по небесным околицам бродили-таки тучи, как стаи голодных волков, и где-то на горизонте слуха прокатывалось тихое эхо грома. Зимние грозы беспокоили там землю, жаля ее паутинками молний, там вовсю бушевал ветер, рокотало сердитое море.
Здесь оно было как лужа оливкового масла. «Точно в оке циклона» - думал я лениво, начиная задремывать. Во сне виделись мне бури и всякие ненастья. А проснулся я уже на закате.
Радован все так же, сгорбившись, сидел на корме и о чем-то думал, или чего-то ждал. Небо, отбушевав сумасшедшими закатными красками, быстро покрывалось золой, из моря уже тянул свои седые сети туман. Мы погружались во мглу.
- Ну, и где же твои калканы? - спросил я.
Он вздохнул и ответил:
- Нет здесь никаких калканов.
Потом подумал и зачем-то добавил:
- И никогда не было.
- Зачем же мы тогда сюда приплыли?
Он промолчал.
Вокруг сгущался туман. Солнце село.
- Поплыли домой? - спросил я.
- Погоди еще немного.
Так мы и ждали, сами не зная чего. Радован взялся было за весло, но передумал.
- Ты ничего не слышишь?
Я вслушался. Всяких разных звуков вокруг было достаточно: чуть плескалась вода, постукивали Радовановы колокольцы, где-то за скалами покрикивали чайки, устраиваясь на ночлег, еще какие-то обрывки звуков доносились с берега и из моря, донельзя искаженные туманом. Вдруг мне показалось, что туман запах морской травой.
Где-то на берегу, в стороне дома нашего хозяина опять вроде как хлопнула ставня или дверь. И почти тут же завыли собаки: сначала низко, в басовом регистре, начал черный лабрадор Боян, потом тоненько, высоко и очень грустно подхватила белоухая Зара. Их дуэт пронесся над волнами, аукнулся в невидимых скалах. Они замолкли на миг, потом продолжили свою песню - все громче, выше, тоскливей.
И вместе с тем я начал чувствовать кое-что еще. Это был не звук, а некое подрагивание воздуха, вибрация воды, колыхание тумана. Радован схватил меня за плечо, указывая за борт.
Не так уж много было там видно: прежде чем исчезнуть в белесой пелене, от кормы нашего баркаса отходила, покачиваясь в водной ряби, верхняя кромка сети с колокольцами. Всего три или четыре колокольца, дрожавшие, как от холода. Дрожь их была непонятна: мелкая, частая, никак не согласующаяся с рябью волн.
И тут же какая-то странная тревога навалилась на меня, и вспомнился вчерашний вечер. Только сегодня это было сильнее, много сильнее. Я оглянулся, потому что мне почудилось, как кто-то смотрит на меня сзади из тумана.
- Точно, это как тогда было, - сказал Радован, - Помнишь, я говорил? В океане.
- Как будто кто-то есть в тумане, кто-то большой, да?
- Да.
Он был прав. В тумане кто-то был, этот кто-то… кричал? Плакал? Ни звука, похожего на крик или плач, не доносилось из тумана. Только дрожание воздуха, вибрация воды, дробь колокольцев.
Звук был, просто мы его не слышали.
Янчо не вернулся в среду. Анна с виду не беспокоилась: что с ним будет! Но я заметил, что она просто скрывает чувства. Несмотря на всю свою невозмутимость, она чуть более сердито покрикивала на собак, почти не разговаривала с приемной дочерью. И та тоже беспокоилась, бродила по берегу, вглядывалась в море.
Мы предложили Анне свои услуги - сплавать на баркасе за мыс, поискать Янчо. Она наотрез отказала, почти рассердилась.
- Думает, у него шуры-муры в Рыбачьем, - пояснил Радован вполголоса, - Не хочет, чтобы еще кто-то знал.
Я пожал плечами. Люблю не сплетни, а слухи. Янчо еще очень даже статный, если у него и вправду кто-то есть, какое нам дело? Тут ничем не поможешь. Главное - вряд ли с ним что-то случилось, в такую-то погоду. Надо подождать, пока он вернется, да и отваливать, предоставить им самим решать свои семейные сложности.
Маша как будто что-то хотела мне сказать. Наверное, я был единственным, кроме приемных родителей, кто пытался с ней общаться, вот и она старалась пойти мне навстречу. У нее плоховато получалось.
- Там… там… - лепетала она, показывая на море, - Там море.
- Ну конечно, - легко соглашался я. Действительно, что тут возразишь?
Она что-то выдавливала из себя, то ли вспоминала, то ли пыталась выговорить. Наконец, у нее получилось очень хорошо:
- От моря - жди горя.
- Да! - обрадовался я, - А от воды жди беды. Я знаю эту поговорку. От папы слышала?
Она кивала головой, не слушая меня, просто радуясь, что у нас получилось общение.
- Не повторяй ее, - предупредил ее, - а то накликаешь. Ждешь папу?
Она все кивала, не понимая.
- Вот и жди. Он вернется.
Она замотала головой, улыбаясь. И неожиданно у нее опять получилось:
- Нет. Он умер.
- Типун тебе на… - Вдруг пришло на ум, что Янчо ведь не отец ей, и, выходит, она помнит своего настоящего папу.
- Как умер? - спросил я на всякий случай, готовый тут же сменить тему разговора.
- Съели! - радостно выпалила дурочка.
Тут я замолчал, не зная, что сказать. Кто съел? О чем она вообще говорит?
- Кто съел? - спросил я.
Она молчала, улыбалась, глядела в море.
- Ну ладно, я пошел, - сказал я. Не умею разговаривать с аутистами. Еще ляпнешь чего-нибудь, а у них случится кризис. К тому же из дома вышла Анна и поглядывала на нас. Маша тоже ее заметила.
- Мама, - просто сказала она. Не то признала Анну мамой, не то ответила на мой вопрос.
Вечером Радован поехал на разведку один. Я не возражал: ежевечерние бдения уже прискучили, и мне, откровенно говоря, уже хотелось отчалить с Долгого мыса. Я коротал вечер с Анной и Машей, сидя на кухне возле огромного очага, сложенного еще, наверное, во времена кентавров.
Меня потчевали бараниной на костях, мидиями, замоченным в оливковом масле козьим сыром и ароматнейшим домашним вином. По закопченным балкам высокого потолка бегали тени.
- Здесь жизнь спокойная, - тихо говорила Анна, - Но мы никогда не скучали. И не жаловались. Рыба, овцы да сад - нам ничего не надо. Дни катятся как волны. Хотите меду?
- А заходит сюда сильный шторм? - спросил я. Не слишком умный вопрос, но надо же как-то поддерживать беседу. К тому же, в этот затянувшийся, невероятный штиль он казался не таким уж праздным: любой шторм был чем-то из другого мира.
Анна мило улыбнулась.
- Как раз после такого затишья и бывают шторма, - объяснила она, как маленькому. - Нахмурится небо, задует ветер, побелеет море - жди беды.
- Жди беды, жди беды, - обрадовалась Маша, болтая ногами под столом. Анна взглянула на нее искоса.
- Выучила пословицу, - заметил я, - Почему-то именно эту.
- Ее любимая.
- Интересно.
- Это Иван любил говорить, - тихо сказала Анна, - Лежнев.
- Ее…
- Ну да.
- Она помнит его?
Анна пожала плечами.
- Конечно, помнит. Лет ей было, правда, мало, но и не совсем уж несмышленыш. Вы не думайте, она многое понимает. Только говорить не хочет.
Маша глядела на нас, и не на нас. Как будто мы были только одним маленьким цветочком в огромном букете жизни. Не самым интересным. Таким симпатичным, но невзрачным, сереньким цветком. Что ей виделось в удивительном мире, который окружал ее, в котором она жила?
За окном сгущалась темнота, опять появился туман. Собаки, дремавшие возле очага, опять забеспокоились и одна за другой выбрались наружу. Это стало у них ежевечерней привычкой - следить за морем. За ними на берег выскользнула Маша, да и я засобирался. Ужин подошел к концу, я поблагодарил хозяйку и тоже решил пройтись по пляжу, встретить Радована.
Море не шумело и не вздыхало, оно лишь бессильно плескалось, как будто за серым туманом скрывалось не бескрайняя пучина, а всего лишь водоем, какое-нибудь озеро, или пруд. Собаки то выныривали из тумана, то исчезали в нем, ворча и повизгивая временами. Где-то там тенью бродила Маша.
А Радована не было. Как, впрочем, и Янчо - уже вторые сутки пошли - но тот меня беспокоил куда меньше. Расхаживая по берегу, я все сильнее стал чувствовать тревогу. Наверное, эти ночные звуки находятся на самой нижней границе человечьего слуха и поэтому так пугают. В голову полезли всякие мысли, про Бермудский треугольник, гибель «Марии Челесты» и прочее.
Наконец, из тумана послышалось нечто вовсе странное: шаги. Вначале смутные, почти никакие, они становились все громче, вроде бы приближаясь. Совершенно невероятный звук, как будто кто-то шел по воде, как посуху. Если б я не знал, что в пятидесяти саженях от меня глубина уже такая, что парусник скроется вместе с мачтой, то можно было бы представить, что кто-то, увязая и чавкая в грязи, бредет к нам по болоту.
Я примерз к месту, когда почуял, что он совсем близко. Честное слово, не мог сдвинуться. Чавкающие шаги приближались, приближались… А рядом не было никого, даже собаки исчезли куда-то, и Маша с ними.
Так я и стоял, не зная, что делать, пока звуки не приблизились настолько, что, казалось, протяни руку - и дотронешься до того, кто идет.
А потом из тумана выплыл нос баркаса и мягко ткнулся в берег. Радован складывал весла. Чертов туман так исказил звуки, что я принял удары весел за шаги по воде.
Я помог ему вытащить лодку из воды.
- Янчо не приехал? - спросил он.
- Нет.
- Странно… - Он огляделся, хотя, по правде говоря, вокруг не было видно ни зги. Из тумана, правда, вынырнули собаки и, чуть погодя, показалась Маша.
- Что странно? - спросил я. Он не ответил, вынимая из лодки сети и прочий скарб. Потом сказал:
- Помоги…
Посветив фонарем, я не удержался от восклицания.
- Ух ты! Вот это да!
На дне судна лежал здоровенный калкан, около пуда весом. Как он его в одиночку вытащил из воды - непонятно.
Но серб был чем-то все равно недоволен. Покосившись на девчонку, он буркнул что-то неразборчивое. Вдвоем мы вытащили эту громадину на берег. Маша тоже издала какой-то восторженный звук. Радован все глядел по сторонам и вслушивался в туман.
- Ты ничего не слышал? - спросил он, когда мы положили камбалу на большой плоский камень, где Анна обычно разделывала рыбу.
- Да нет. Слышал, как ты гребешь, было здорово похоже на чьи-то шаги. Все из-за тумана.
Он хмыкнул и достал нож.
- Ты чего, хочешь ее разделать прямо сейчас?
- А то. Целый день не жрамши. Она лучше пока свежая. Давай костер.
Вскоре пришла Анна, и мы развели огонь прямо на берегу, в открытом очаге у порога дома. Радован, должно быть, торопясь поскорее получить угли, раздул такое пламя, что даже туман отступил немного.
Хоть и часу не прошло, как мы поужинали, на калкана было приятно посмотреть. Радован резал его крупными кусками, заворачивал в листья ревеня и клал на решетку над углями. Вскоре по берегу пополз ароматный дымок.
И я и Маша, обжигаясь, наслаждались дымящейся нежной плотью. Радован ел за троих. Даже Анна съела два кусочка. И все равно большая часть рыбы осталась, такой был огромный калкан.
А костер все пылал, хотя надобности в нем больше не было. А Радован все смотрел и смотрел в сторону моря. Зная его характер, я не стал расспрашивать: придет время, сам расскажет.
Он разбудил меня спозаранку.
Яркое солнце, отражаясь от воды, плясало на закопченных балках потолка переливчатыми зайчиками. Опять было ясное утро.
Серб был по-прежнему чем-то озабочен.
- Надо сплавать, - сказал он лаконично. - Но сначала глянем сверху.
Ни слова не говоря, я собрался и поспешил за ним. Мы шли на вершину мыса Долгий. В руках он держал бинокль.
Подъем занял не менее получаса. Я запыхался, а ему хоть бы что. Весь он какой-то дубленый, ничем его не проймешь. Сколько ему по-настоящему лет?
С высоты я увидел, как серьезно нас обложили облака. Вокруг - и с севера и с востока, с запада и даже с юга - был сплошной облачный фронт. И видно было, что стаи туч, как стаи акул, ходят вокруг нас по спирали, суживая круги. Мыс был в центре гигантской небесной проплешины, которая, однако, неуклонно сужалась. Еще день-два…
- Еще день, два… - сказал я.
Серб, как всегда, хмыкнул.
- Сегодня к ночи, - сказал он.
- Неужели к ночи?
- Увидишь. - Он глядел в бинокль.
К северу от нас - в миле или в двух милях, я плохо определяю расстояния - темно-синяя гладь воды светлела крупным пятном. Это была Большая банка, а от нее дальше в океан отходила белесая пенящаяся дуга - Северные камни, кладбище кораблей. Оказалось, до них не так уж далеко.
- Если б хоть немного ветра, - сказал он, - можно было бы на парусах, знаешь как? А то на веслах, ползешь, ползешь. И мотора нет.
- Ага, - сказал я, не понимая, куда он клонит.
- Я там был вчера, на банке, - пояснил он.
- А.
- И Янчо там был.
- Вот как?
- Ну да. Это он мне помог, с калканом. Думаешь, я бы один такую дуру вытащил? Да еще живую. Их там полно. Только сетью не поймаешь, мелко на банке. Я ее острогой…
- А Янчо? Где он?
- Хотел бы я знать. Вроде вместе домой поплыли. А он отстал. Машет мне рукой, вот так, - Радован показал, как. Этот знак должен был означать: все в порядке. - А потом вроде, назад повернул. Но точно не скажу, там туман начинался. Я его покликал, да куда там! И все, привет. На банку, что ли поплыл? Забыл чего-то?
Он все смотрел на пенящуюся косу волн у Северных камней.
- Надо его искать, - сказал он наконец. - Я не стал вчера ничего говорить, и ты им не говори пока. Нечего их полошить.
Он имел в виду, конечно, Анну и Машу.
Прежде чем спуститься, мы постояли у часовни. Я еще раз почитал надписи на досках.
«Помолись о душах тех, кто не вернулся на берег».
О тех, кто не вернулся на берег. С вершины мыса Долгий было предельно ясно видно, что весь берег на много верст в обе стороны совершенно безлюден.
Продолжение следует
ЮД
Янчо жил вместе с женой и дочерью Машей, про которую я сначала думал, что она глухонемая, а потом понял, что это аутизм, не самая сильная, но довольно серьезная стадия. Меня заинтересовала девчонка, абсолютно не реагировавшая ни на вопросы, ни на обращения, способная иной раз часами глядеть в море, как бы выжидая чего-то или кого-то. Так и просилась она в романтическую историю, только слишком уж была молода, не более пятнадцати. Белокурая и голубоглазая, она резко отличалась от болгарина Янчо и его жены Анны, то ли румынки, то ли молдаванки.
- Приемная, - буркнул невзначай Радован, заметив мое любопытство. Он, кстати, не обращал никакого внимания на это существо, что было совсем не в его натуре, обычно падкой на всякую особу женского пола, почти независимо от возраста и наружности. Ее он как женщину просто не воспринимал.
Я, конечно, насел на него, и кое-что раскопал.
***
Высоко над мысом, возле маяка, стоят каменный крест и часовня. В ней на деревянных досках вырезаны имена пропавших в море рыбаков, для молитвы и поминания. Но есть и другая доска, поставленная снаружи, на которой значатся имена некрещеных, иноверцев и умерших «неправильной» смертью, которых неудобно упоминать в часовне, но и без помина оставить как-то не по-людски.
Последним на этой доске вырезан Иван Лежнев, про которого я знал пару необычных вещей. Он пропал в море лет десять назад.
«Сгинул» - сказал Радован непочтительно. - «Он и есть отец этой девки. А кто мать, неведомо». «Как это?» - удивился я, ибо обычно бывает наоборот. «Привез ее Бог весть откуда. Сам пропадал три года, вернулся и ее привез из моря». «Из моря?» «Ну, или не знаю откуда. Не с нашего побережья, точно».
Иван был владельцем самой необычной лодки в заливе. Она очень походила на ладью или челн, с несколькими веслами, высоким носовым украшением и местом для кормщика, которого называли старшим. Иван и был старшим, а в команду себе набирал всякую шваль. Ни один из порядочных рыбаков с ним дела не имел, только самые пропащие пьяницы. Всего в команде Ивана было не более восьми человек, которые часто менялись, то ли Иван их выгонял на берег, то ли… Всякое могло говориться, но по пропавшим никто розыск не объявлял.
Промышлял он у Северных камней, там, куда никто не ходит. Это настоящий лабиринт из скал и крошечных островов в море. Течение и волны там такие, что надо быть очень уверенным в себе шкипером, чтобы отважиться хоть на полдня забрести туда. Место это представляет собой просто-напросто старое корабельное кладбище. Чем он там занимался, никто не знает. Не рыбной ловлей, разве что для пополнения провианта. Но и вряд ли он обшаривал затонувшие суда в поисках сокровищ - это занятие для богатых бездельников, пустое и безнадежное. В общем, темная он был личность.
Пропал вместе со своей лодкой и командой. А дочку его усыновил Янчо, наиболее близкий ему человек. Когда-то они были кумовья, или свойственники.
Что ж, тоже романтическая история. Сиротка, ждущая от моря ответа, не может не вызывать сочувствия. Она помогала нам распутывать, сушить и чинить сети.
А мы занимались, как говорил Радован, разведкой. На севере всегда было богато калканом, большой, круглой как колесо и очень вкусной камбалой, которую здесь ловят все, кому не лень. Для местного люда эта рыба составляет один из источников дохода. Калкан может достигать до метра в длину (или, точнее, в диаметре, поскольку почти совершенно круглый) и килограммов пятнадцати-семнадцати весом. Его мясо пользуется огромным спросом у гурманов. Поймав всего пару больших калканов на продажу, рыбак может обеспечить себя на месяц вперед.
Поэтому ловить их там, где ловят все, стало просто невозможно. Поговаривали даже, что большую рыбу всю извели. Радован полагал, что она меняет место обитания. Это как-то нехарактерно для камбалы, но я привык прислушиваться к его идеям и поэтому покорно проводил в «разведке» вечера и даже ночи. Мы проверяли его догадку, что рыба, возможно, потихоньку перекочевывает вдоль мыса на спокойные подводные пажити у малой банки.
Разведку мы проводили не торопясь, осторожно. У Радована была своя технология, возможно, странноватая для непосвященных. Заключалась она в том, что каждый день мы тихо дрейфовали вокруг одного определенного по каким-то тайным приметам места, закинув хитро сконструированную донную сеть. Конструкция сети тоже является личной разработкой моего друга, поэтому я описывать ее здесь не буду. Скажу только, что если бы я не знал, какое сверхчеловеческое чутье у этого немногословного парня, я, возможно, на второй же вечер бросил бы непонятное занятие. Ловить камбалу я вообще не собирался - ну разве разок-другой, для развлечения. Мне было интереснее наблюдать за действиями серба.
Надо сказать, по сравнению со Змеиным мысом, северная часть залива очень спокойна. Той зимой, если опустить неизбежные, но довольно редкие шквалы и пару-тройку штормов, вода была просто как зеркало. Мы тихонько покачивались в баркасе - я валяясь на снастях, Радован задумчиво глядя в воду - и лениво переговаривались. Поскольку следовало производить разведку на зорьке - восходе или закате - мы делали это в основном вечером. Вставать спозаранку было бы слишком утомительно. После заката Радован не спешил возвращаться на берег, продолжая что-то сосредоточенно наблюдать. Полагая, что с наступлением ночи вся рыба предпочитает не миграцию, а бай-баиньки, я начал догадываться, что, возможно, не только калкан является предметом разведки. Спрашивать напрямик не хотелось. Я поэтому продолжал, как ни в чем не бывало, травить баланду, зная, что рано или поздно все выплывет.
Мы говорили о снастях и рыбах, о разных морских диковинах и приключениях. Молчаливый Радован, если его разговорить, рассказывает образно и увлекательно. Я все еще никак не мог отойти от пережитого в поездке на Змеиный мыс.
- Какая же гадость кракен, - говорил я, - гранатой бы его…
- Не надо, - ответствовал Радован, - Уникальное живое существо. Пусть живет. Знаешь, сколько чудес на свете?
Его незлобивость умиляла меня. Вообще-то он не такой уж безобидный. В «Мелузине» как-то раз успокоил двоих, а третий убежал. Но что касается зверья и природы, тут он просто святой.
Мы поговорили о морских существах и редких видах, о гигантской жемчужине и кораллах, о приливах и отливах, о мелях, дюнах и волнах. А потом о странных звуках моря.
Поют киты, поют дельфины, «поют» даже некоторые рыбы и моллюски. Радован рассказал мне, как однажды он оказался в океане совершенно один.
Он был на небольшом парусном ялике, который унесло течением довольно далеко. Как назло, наступил мертвый штиль. А к ночи небо затянуло плотной пеленой, сквозь которую не проглядывало ни единой звезды, и кругом пала кромешная тьма. Не видно было ни зги. «Протянешь руку - и руки не видно» - объяснил Радован.- «Борта лодки не видно, своего носа не видно. И такая тишина, что в ушах звенит».
Он человек неробкий, но и ему стало не по себе. Во тьме стали раздаваться какие-то звуки. Сначала совсем негромкие, как бы шум в ушах. И одновременно он ощутил, как далеко он ушел от людей. Кругом на многие, может быть, мили - вода, вода под днищем на глубину тоже, может быть, в мили.
Потом ему показалось, что рядом, в темноте, проплыло какое-то огромное существо, причем совершенно бесшумно. Я заметил Радовану, что это довольно-таки странно: если оно проплыло совершенно бесшумно, откуда же ему знать, что оно огромное? Он ответил, что и сам не знает, почему это так, только вот у него была абсолютная уверенность, что именно какой-то морской гигант очень тихо, беззвучно идет рядом. «Вода, что ли, тряслась?» попытался объяснить он, но и сам запутался.
А потом в темноте раздался человеческий голос. Очень невнятный, то ли пел, то ли плакал, то ли жаловался, и был он высокий, тонкий, вроде детского или женского. И звучал он то далеко, то близко, то слева, то справа.
- Как я дожил до утра - не знаю. С тех пор держусь к берегу поближе, - закончил рассказ Радован.
- Ну, и что же это могло быть?
- Не знаю. Сейчас я все больше думаю, что шум в ушах. Знаешь, в тишине ухо голодает и само начинает придумывать звуки, а тебе кажется, что ты их слышишь.
Надо сказать, что, пока он все это рассказывал, вокруг нас сгустилась самая настоящая кромешная темнота. Не хуже той, о которой он говорил. Только вдобавок к ней присоединился белесый как молоко туман, как губка, впитавший в себя все звуки и выдававший вместо них какую-то кашу. «Давай-ка домой» - сказал я, должно быть, немного нервно, потому что Радован насмешливо ухмыльнулся.
На берегу нас тоже ждала тишина, только, пока мы швартовали баркас, в доме Янчо скрипнула дверь, а потом с шумом захлопнулись ставни.
- Не видели никого на берегу? - спросил наш хозяин за ужином, как бы невзначай.
- Да нет, - ответил я неуверенно, поглядев на серба. Тот с непроницаемым видом жевал луковицу.
Перед сном я распахнул окно своей комнаты, высунул голову наружу и как следует прислушался. Через какое-то время мне уже казалось, что я слышу чьи-то шуршащие галькой шаги у самой воды. Должно быть, ухо стало придумывать звуки.
Наутро, как ни в чем не бывало, светило солнце, а на море стоял полный штиль. Мне даже показалось, что неожиданно вернулось лето.
- Что творится с погодой? - спросил я у Кирова. - Это зима или что?
Тот отмахнулся:
- Здесь такое бывает. Дня три подержится, потом ливень как даст… Пользуйся жизнью, пока не жахнуло.
Он собирался за мыс, в какую-то свою заветную бухту.
- Если туман будет, сегодня не вернусь, - предупредил он. - Не раньше, чем завтра к утру… или к вечеру.
Тихий душный день тянулся долго как смола. Мы просмотрели снасти, приготовили баркас. Радован сунулся что-то там чинить, негромко постукивая молотком. Я наблюдал, как Маша кормит собак - черного огромного лабрадора Бояна и белоухую вертлявую Зару.
- Будет сегодня дождь? - спросил ее, зная, что ответа, скорее всего, не дождусь.
Она поглядела на горизонт, словно поняла, о чем я. Солнце, как желток в стакане, висело в мутном мареве невысоко над скалами.
Я подождал ответа, из вежливости, что ли. Подождал еще и еще, потом мысленно плюнул и пошел мешать Радовану. Она все смотрела на горизонт, будто что-то видела там, далекое, как судьбу.
- Зачем тебе поплавки? - донимал я серба. Тот не отвечал на праздные вопросы, или, вернее, отделывался неопределенным мычанием. Поплавки и вправду были у него чудные. В каждый из них была вставлена длинненькая тростинка с деревянным колокольцем на конце. Когда сеть находится в воде, палочки эти покачиваются на воде, как мачты лилипутского флота, производя негромкий, но явственный деревянный перестук. Впрочем, последние два дня длилось такое затишье, что перестука почти не было.
- Ужинать будем? - спросил Радован вместо того, чтобы объяснить, чем донная сеть отличается от обычной, в ответ на мой третий или четвертый безуспешный вопрос.
- После, - ответил я, радуясь, что, наконец, он заговорил. Я имел в виду - после разведки.
- Тогда поплыли.
Я запрыгнул на баркас, оглянулся и увидел Машу. Она стояла на берегу неподалеку и, когда я поглядел на нее, сказала:
- Будет потом.
- Что-что? - переспросил я, полностью забыв, о чем это. Потом вспомнил.
Она, должно быть, хотела объяснить, что сегодня дождя не будет, он придет завтра или послезавтра. Только вот эти понятия - завтра, послезавтра - для нее не существовали.
- Спасибо, - сказал я.
- Чего это она бормочет? - подозрительно спросил Радован, как только мы отплыли на порядочное расстояние от берега.
Я объяснил. Он только хмыкнул.
В этот раз мы стали дрейфовать на полпути к Малой банке, в виду берега. Товарищ мой был что-то совсем неразговорчив, все горбился и смотрел на воду. А я долго наблюдал за ползущим к горизонту солнцем, удивлялся горящим в неимоверной вышине перистым облакам, и размышлял о том, что такие затишья в природе, особенно в штормовой сезон, совсем не к добру.
Главное, где-то по небесным околицам бродили-таки тучи, как стаи голодных волков, и где-то на горизонте слуха прокатывалось тихое эхо грома. Зимние грозы беспокоили там землю, жаля ее паутинками молний, там вовсю бушевал ветер, рокотало сердитое море.
Здесь оно было как лужа оливкового масла. «Точно в оке циклона» - думал я лениво, начиная задремывать. Во сне виделись мне бури и всякие ненастья. А проснулся я уже на закате.
Радован все так же, сгорбившись, сидел на корме и о чем-то думал, или чего-то ждал. Небо, отбушевав сумасшедшими закатными красками, быстро покрывалось золой, из моря уже тянул свои седые сети туман. Мы погружались во мглу.
- Ну, и где же твои калканы? - спросил я.
Он вздохнул и ответил:
- Нет здесь никаких калканов.
Потом подумал и зачем-то добавил:
- И никогда не было.
- Зачем же мы тогда сюда приплыли?
Он промолчал.
Вокруг сгущался туман. Солнце село.
- Поплыли домой? - спросил я.
- Погоди еще немного.
Так мы и ждали, сами не зная чего. Радован взялся было за весло, но передумал.
- Ты ничего не слышишь?
Я вслушался. Всяких разных звуков вокруг было достаточно: чуть плескалась вода, постукивали Радовановы колокольцы, где-то за скалами покрикивали чайки, устраиваясь на ночлег, еще какие-то обрывки звуков доносились с берега и из моря, донельзя искаженные туманом. Вдруг мне показалось, что туман запах морской травой.
Где-то на берегу, в стороне дома нашего хозяина опять вроде как хлопнула ставня или дверь. И почти тут же завыли собаки: сначала низко, в басовом регистре, начал черный лабрадор Боян, потом тоненько, высоко и очень грустно подхватила белоухая Зара. Их дуэт пронесся над волнами, аукнулся в невидимых скалах. Они замолкли на миг, потом продолжили свою песню - все громче, выше, тоскливей.
И вместе с тем я начал чувствовать кое-что еще. Это был не звук, а некое подрагивание воздуха, вибрация воды, колыхание тумана. Радован схватил меня за плечо, указывая за борт.
Не так уж много было там видно: прежде чем исчезнуть в белесой пелене, от кормы нашего баркаса отходила, покачиваясь в водной ряби, верхняя кромка сети с колокольцами. Всего три или четыре колокольца, дрожавшие, как от холода. Дрожь их была непонятна: мелкая, частая, никак не согласующаяся с рябью волн.
И тут же какая-то странная тревога навалилась на меня, и вспомнился вчерашний вечер. Только сегодня это было сильнее, много сильнее. Я оглянулся, потому что мне почудилось, как кто-то смотрит на меня сзади из тумана.
- Точно, это как тогда было, - сказал Радован, - Помнишь, я говорил? В океане.
- Как будто кто-то есть в тумане, кто-то большой, да?
- Да.
Он был прав. В тумане кто-то был, этот кто-то… кричал? Плакал? Ни звука, похожего на крик или плач, не доносилось из тумана. Только дрожание воздуха, вибрация воды, дробь колокольцев.
Звук был, просто мы его не слышали.
Янчо не вернулся в среду. Анна с виду не беспокоилась: что с ним будет! Но я заметил, что она просто скрывает чувства. Несмотря на всю свою невозмутимость, она чуть более сердито покрикивала на собак, почти не разговаривала с приемной дочерью. И та тоже беспокоилась, бродила по берегу, вглядывалась в море.
Мы предложили Анне свои услуги - сплавать на баркасе за мыс, поискать Янчо. Она наотрез отказала, почти рассердилась.
- Думает, у него шуры-муры в Рыбачьем, - пояснил Радован вполголоса, - Не хочет, чтобы еще кто-то знал.
Я пожал плечами. Люблю не сплетни, а слухи. Янчо еще очень даже статный, если у него и вправду кто-то есть, какое нам дело? Тут ничем не поможешь. Главное - вряд ли с ним что-то случилось, в такую-то погоду. Надо подождать, пока он вернется, да и отваливать, предоставить им самим решать свои семейные сложности.
Маша как будто что-то хотела мне сказать. Наверное, я был единственным, кроме приемных родителей, кто пытался с ней общаться, вот и она старалась пойти мне навстречу. У нее плоховато получалось.
- Там… там… - лепетала она, показывая на море, - Там море.
- Ну конечно, - легко соглашался я. Действительно, что тут возразишь?
Она что-то выдавливала из себя, то ли вспоминала, то ли пыталась выговорить. Наконец, у нее получилось очень хорошо:
- От моря - жди горя.
- Да! - обрадовался я, - А от воды жди беды. Я знаю эту поговорку. От папы слышала?
Она кивала головой, не слушая меня, просто радуясь, что у нас получилось общение.
- Не повторяй ее, - предупредил ее, - а то накликаешь. Ждешь папу?
Она все кивала, не понимая.
- Вот и жди. Он вернется.
Она замотала головой, улыбаясь. И неожиданно у нее опять получилось:
- Нет. Он умер.
- Типун тебе на… - Вдруг пришло на ум, что Янчо ведь не отец ей, и, выходит, она помнит своего настоящего папу.
- Как умер? - спросил я на всякий случай, готовый тут же сменить тему разговора.
- Съели! - радостно выпалила дурочка.
Тут я замолчал, не зная, что сказать. Кто съел? О чем она вообще говорит?
- Кто съел? - спросил я.
Она молчала, улыбалась, глядела в море.
- Ну ладно, я пошел, - сказал я. Не умею разговаривать с аутистами. Еще ляпнешь чего-нибудь, а у них случится кризис. К тому же из дома вышла Анна и поглядывала на нас. Маша тоже ее заметила.
- Мама, - просто сказала она. Не то признала Анну мамой, не то ответила на мой вопрос.
Вечером Радован поехал на разведку один. Я не возражал: ежевечерние бдения уже прискучили, и мне, откровенно говоря, уже хотелось отчалить с Долгого мыса. Я коротал вечер с Анной и Машей, сидя на кухне возле огромного очага, сложенного еще, наверное, во времена кентавров.
Меня потчевали бараниной на костях, мидиями, замоченным в оливковом масле козьим сыром и ароматнейшим домашним вином. По закопченным балкам высокого потолка бегали тени.
- Здесь жизнь спокойная, - тихо говорила Анна, - Но мы никогда не скучали. И не жаловались. Рыба, овцы да сад - нам ничего не надо. Дни катятся как волны. Хотите меду?
- А заходит сюда сильный шторм? - спросил я. Не слишком умный вопрос, но надо же как-то поддерживать беседу. К тому же, в этот затянувшийся, невероятный штиль он казался не таким уж праздным: любой шторм был чем-то из другого мира.
Анна мило улыбнулась.
- Как раз после такого затишья и бывают шторма, - объяснила она, как маленькому. - Нахмурится небо, задует ветер, побелеет море - жди беды.
- Жди беды, жди беды, - обрадовалась Маша, болтая ногами под столом. Анна взглянула на нее искоса.
- Выучила пословицу, - заметил я, - Почему-то именно эту.
- Ее любимая.
- Интересно.
- Это Иван любил говорить, - тихо сказала Анна, - Лежнев.
- Ее…
- Ну да.
- Она помнит его?
Анна пожала плечами.
- Конечно, помнит. Лет ей было, правда, мало, но и не совсем уж несмышленыш. Вы не думайте, она многое понимает. Только говорить не хочет.
Маша глядела на нас, и не на нас. Как будто мы были только одним маленьким цветочком в огромном букете жизни. Не самым интересным. Таким симпатичным, но невзрачным, сереньким цветком. Что ей виделось в удивительном мире, который окружал ее, в котором она жила?
За окном сгущалась темнота, опять появился туман. Собаки, дремавшие возле очага, опять забеспокоились и одна за другой выбрались наружу. Это стало у них ежевечерней привычкой - следить за морем. За ними на берег выскользнула Маша, да и я засобирался. Ужин подошел к концу, я поблагодарил хозяйку и тоже решил пройтись по пляжу, встретить Радована.
Море не шумело и не вздыхало, оно лишь бессильно плескалось, как будто за серым туманом скрывалось не бескрайняя пучина, а всего лишь водоем, какое-нибудь озеро, или пруд. Собаки то выныривали из тумана, то исчезали в нем, ворча и повизгивая временами. Где-то там тенью бродила Маша.
А Радована не было. Как, впрочем, и Янчо - уже вторые сутки пошли - но тот меня беспокоил куда меньше. Расхаживая по берегу, я все сильнее стал чувствовать тревогу. Наверное, эти ночные звуки находятся на самой нижней границе человечьего слуха и поэтому так пугают. В голову полезли всякие мысли, про Бермудский треугольник, гибель «Марии Челесты» и прочее.
Наконец, из тумана послышалось нечто вовсе странное: шаги. Вначале смутные, почти никакие, они становились все громче, вроде бы приближаясь. Совершенно невероятный звук, как будто кто-то шел по воде, как посуху. Если б я не знал, что в пятидесяти саженях от меня глубина уже такая, что парусник скроется вместе с мачтой, то можно было бы представить, что кто-то, увязая и чавкая в грязи, бредет к нам по болоту.
Я примерз к месту, когда почуял, что он совсем близко. Честное слово, не мог сдвинуться. Чавкающие шаги приближались, приближались… А рядом не было никого, даже собаки исчезли куда-то, и Маша с ними.
Так я и стоял, не зная, что делать, пока звуки не приблизились настолько, что, казалось, протяни руку - и дотронешься до того, кто идет.
А потом из тумана выплыл нос баркаса и мягко ткнулся в берег. Радован складывал весла. Чертов туман так исказил звуки, что я принял удары весел за шаги по воде.
Я помог ему вытащить лодку из воды.
- Янчо не приехал? - спросил он.
- Нет.
- Странно… - Он огляделся, хотя, по правде говоря, вокруг не было видно ни зги. Из тумана, правда, вынырнули собаки и, чуть погодя, показалась Маша.
- Что странно? - спросил я. Он не ответил, вынимая из лодки сети и прочий скарб. Потом сказал:
- Помоги…
Посветив фонарем, я не удержался от восклицания.
- Ух ты! Вот это да!
На дне судна лежал здоровенный калкан, около пуда весом. Как он его в одиночку вытащил из воды - непонятно.
Но серб был чем-то все равно недоволен. Покосившись на девчонку, он буркнул что-то неразборчивое. Вдвоем мы вытащили эту громадину на берег. Маша тоже издала какой-то восторженный звук. Радован все глядел по сторонам и вслушивался в туман.
- Ты ничего не слышал? - спросил он, когда мы положили камбалу на большой плоский камень, где Анна обычно разделывала рыбу.
- Да нет. Слышал, как ты гребешь, было здорово похоже на чьи-то шаги. Все из-за тумана.
Он хмыкнул и достал нож.
- Ты чего, хочешь ее разделать прямо сейчас?
- А то. Целый день не жрамши. Она лучше пока свежая. Давай костер.
Вскоре пришла Анна, и мы развели огонь прямо на берегу, в открытом очаге у порога дома. Радован, должно быть, торопясь поскорее получить угли, раздул такое пламя, что даже туман отступил немного.
Хоть и часу не прошло, как мы поужинали, на калкана было приятно посмотреть. Радован резал его крупными кусками, заворачивал в листья ревеня и клал на решетку над углями. Вскоре по берегу пополз ароматный дымок.
И я и Маша, обжигаясь, наслаждались дымящейся нежной плотью. Радован ел за троих. Даже Анна съела два кусочка. И все равно большая часть рыбы осталась, такой был огромный калкан.
А костер все пылал, хотя надобности в нем больше не было. А Радован все смотрел и смотрел в сторону моря. Зная его характер, я не стал расспрашивать: придет время, сам расскажет.
Он разбудил меня спозаранку.
Яркое солнце, отражаясь от воды, плясало на закопченных балках потолка переливчатыми зайчиками. Опять было ясное утро.
Серб был по-прежнему чем-то озабочен.
- Надо сплавать, - сказал он лаконично. - Но сначала глянем сверху.
Ни слова не говоря, я собрался и поспешил за ним. Мы шли на вершину мыса Долгий. В руках он держал бинокль.
Подъем занял не менее получаса. Я запыхался, а ему хоть бы что. Весь он какой-то дубленый, ничем его не проймешь. Сколько ему по-настоящему лет?
С высоты я увидел, как серьезно нас обложили облака. Вокруг - и с севера и с востока, с запада и даже с юга - был сплошной облачный фронт. И видно было, что стаи туч, как стаи акул, ходят вокруг нас по спирали, суживая круги. Мыс был в центре гигантской небесной проплешины, которая, однако, неуклонно сужалась. Еще день-два…
- Еще день, два… - сказал я.
Серб, как всегда, хмыкнул.
- Сегодня к ночи, - сказал он.
- Неужели к ночи?
- Увидишь. - Он глядел в бинокль.
К северу от нас - в миле или в двух милях, я плохо определяю расстояния - темно-синяя гладь воды светлела крупным пятном. Это была Большая банка, а от нее дальше в океан отходила белесая пенящаяся дуга - Северные камни, кладбище кораблей. Оказалось, до них не так уж далеко.
- Если б хоть немного ветра, - сказал он, - можно было бы на парусах, знаешь как? А то на веслах, ползешь, ползешь. И мотора нет.
- Ага, - сказал я, не понимая, куда он клонит.
- Я там был вчера, на банке, - пояснил он.
- А.
- И Янчо там был.
- Вот как?
- Ну да. Это он мне помог, с калканом. Думаешь, я бы один такую дуру вытащил? Да еще живую. Их там полно. Только сетью не поймаешь, мелко на банке. Я ее острогой…
- А Янчо? Где он?
- Хотел бы я знать. Вроде вместе домой поплыли. А он отстал. Машет мне рукой, вот так, - Радован показал, как. Этот знак должен был означать: все в порядке. - А потом вроде, назад повернул. Но точно не скажу, там туман начинался. Я его покликал, да куда там! И все, привет. На банку, что ли поплыл? Забыл чего-то?
Он все смотрел на пенящуюся косу волн у Северных камней.
- Надо его искать, - сказал он наконец. - Я не стал вчера ничего говорить, и ты им не говори пока. Нечего их полошить.
Он имел в виду, конечно, Анну и Машу.
Прежде чем спуститься, мы постояли у часовни. Я еще раз почитал надписи на досках.
«Помолись о душах тех, кто не вернулся на берег».
О тех, кто не вернулся на берег. С вершины мыса Долгий было предельно ясно видно, что весь берег на много верст в обе стороны совершенно безлюден.
Продолжение следует
ЮД