Союзники и Февральская революция
Из дневника посла Франции в Российской Империи Мориса Палеолога:
«…Что может произойти при смене царя? На этот счет у меня нет иллюзий: Россия тогда немедленно откажется от участия в войне. Разве не было тому прецедентов в истории? Могу ли я забыть, как во время Семилетней войны Петр III, только что вступив на престол, отказался от союза с Францией и позорно заключил мир с Фридрихом II? Я рассматриваю все возможности и все последствия допускаемой мной гипотезы. Несмотря на самое строгое отношение к себе и своим рассуждениям, я прихожу к убеждению, что моя уверенность в нашей окончательной победе остается непоколебимой.
Но одна мысль, мелькавшая несколько раз в моем уме, теперь твердо и уверенно укрепилась во мне, как логический вывод из моих рассуждений. У меня было слишком упрощенное представление о нашей окончательной победе. Австрия и Германия обречены на поражение - в этом я твердо уверен. Но пока это случится, пройдет много времени, и чем больше его пройдет, тем слабее будет участие России в войне. Если же Россия не выдержит роли союзника до конца, если она раньше времени выйдет из рядов бойцов и станет жертвой революционного брожения, то она неизбежно отделит свои интересы от наших. Она тогда поставит себя в невозможность участвовать в плодах нашей победы, тогда она разделит поражение с нашими врагами.»
«Суть заблуждения, столь широко распространенного как во Франции, так и в Англии (и отголоски которого нет-нет да и доходят до меня), заключается в том, что царизм справился бы без труда с внутриполитическими трудностями, если бы он отказался от своих старомодных принципов и смело вступил бы на путь демократических реформ. Говорят, что тогда тотчас проявятся все скрытые запасы энергии и неожидаемые положительные качества русского народа. В этом случае мы стали бы свидетелями чудесного расцвета чувства патриотизма, единомыслия, нравственности, силы национального характера, духа инициативы и организованности, практического идеализма, возвышенных концепций социального, национального и общечеловеческого долга. Поэтому западные союзники должны оказывать давление на императора Николая, чтобы заставить его решиться на принятие необходимых новшеств. Заодно и Альянс умножит эффективность своей силы.
Недавний визит депутатов Думы от кадетов в Лондон и Париж в немалой степени способствовал распространению этих идей. Эти господа даже пожаловались на меня, в том смысле, что я недостаточно вращаюсь в либеральных кругах, что я не выказываю открыто симпатий к ним, как мог бы, и что я не использую дружеские отношения с императором, чтобы обратить его в веру парламентских принципов.
В этом дневнике мне приходилось не раз объяснять позицию сдержанности, которой я был обязан придерживаться в отношении либеральных партий. Какими бы ни были недостатки царизма, все же он остается становым хребтом России, основой русского общества, единственным связующим звеном между различными территориями и разнородным населением страны, которые шаг за шагом сплачивались в течение десятивековой истории под скипетром Романовых. Пока война будет продолжаться, союзники должны любой ценой поддерживать царизм.»
Посол Великобритании в Российской империи Джордж Бьюкенен вспоминает о встрече с Николаем II 12 января 1917 года:
«Ваше величество, - сказал я в заключение, - должны вспомнить, что народ и армия - одно целое, и что в случае революции можно рассчитывать лишь на небольшую часть армии для защиты династии. Я отлично знаю, что посол не имеет права говорить тем языком, которым я заговорил с вашим величеством, и я должен был собрать всю свою смелость, чтобы заговорить с вами так. Я могу сослаться в свое оправдание лишь на то обстоятельство, что меня побуждают сделать это исключительно мои чувства преданности к вашему величеству и к императрице. Если бы я увидел друга, идущего темной ночью в лесу по дороге, которая, как я знаю, кончается пропастью, то не было ли бы, государь, моим долгом предостеречь его от угрожающей ему опасности? И не такой же ли мой долг - предостеречь ваше величество от пропасти, которая находится перед вами? Вы находитесь, государь, на перекрестке двух путей, и вы должны теперь выбрать, по какому пути вы пойдете. Один приведет вас к победе и славному миру, другой - к революции и разрушению. Позвольте мне умолять ваше величество избрать первый путь. Сделайте это, государь, и вы обеспечите своей стране осуществление ее вековых стремлений, а себе самому - положение наиболее могущественного монарха в Европе. Но, кроме всего прочего, ваше величество, обеспечите безопасность тем, кто вам столь дорог, и освободитесь от всякого беспокойства за них».
Император был, видимо, тронут теплотой, вложенной мною в этот призыв, и, пожимая мне руку на прощанье, он сказал: «Благодарю вас, сэр Джордж».
Премьер-министр Великобритании Ллойд-Джордж (якобы кричавший о «достигнутой цели в войне» - в реальности это просто сплетня княгини Палей): «…В 1915 и 1916 гг. я стремился побудить союзников устранить ряд дефектов в русской государственной машине, особенно в части ее военных нужд, которые в конце концов привели к революции. Петроградская конференция была последней, правильнее сказать, первой, организованной попыткой союзников предупредить или отсрочить катаклизм путем устранения тех зол, которые усиливали и ускоряли крах режима во время и вследствие войны. Эта попытка была сделана слишком поздно, чтобы можно было спасти царя, слишком поздно, чтобы сохранить Россию в качестве мощного союзника. (…) Если бы революция не произошла или произошла позже, Россия могла бы выйти из хаоса только при помощи активного вмешательства союзников, которые предложили и провели бы полную реконструкцию страны».
Джон Хэнбери-Уильямс, глава британской военной миссии при Ставке:
«5 марта 1917 года.
За ночь ситуация ухудшилась. Все телеграммы передаются в Генеральный штаб, и я не могу узнать новости. Всю ночь я обдумывал создавшееся положение, соображая, чем могу помочь. Кроме тревоги за Императора, от которого я неизменно видел исключительную доброту, я знал, что революция приведет к серьезным беспорядкам в России и фактическому прекращению ее союзнической миссии.
Поэтому я решил взять на себя смелость обратиться лично к Николаю II. Свое послание я, разумеется, показал Алексееву, попросив, если он одобрит содержание и сам факт отправки письма, устроить так, чтобы оно было доставлено. Пока письмо находилось у Алексеева, за мной прислал Великий Князь Сергей. Я немедленно пришел; Великий Князь заговорил о создавшемся положении, подчеркнув важность разрешения свободных прений в Думе. Очень встревоженный, он настойчиво просил меня сообщить об этом Императору, который знает и доверяет мне. Я сказал, что мое письмо уже у Алексеева и тот, если сочтет возможным, переправит послание Его Величеству. Великий Князь попросил копию для себя, которую я тут же предоставил. Великий Князь Сергей согласился с каждым словом, написанным мной, но сказал, что вести такой важности нужно передавать телеграфом - письмо будет идти слишком долго. Алексеев согласился, что письмо может оказаться полезным, и поручил одному из офицеров немедленно доставить его Императору, который находился в Пскове с генералом Рузским.
В той ситуации у меня не было времени посоветоваться с нашим послом или властями в Британии или проинформировать о моих действиях по телеграфу или письмом. Я хватался за последнюю соломинку, желая помочь предотвратить то, что, по моим ощущениям, грозило России неисчислимыми бедами. В критической ситуации необходимо искать выход, и чем быстрее, тем лучше. (…)
Сегодня телеграфировали из Петрограда, что Родзянко, глава нынешнего Временного правительства, собирается встретиться с Императором и предложить ему отречься от престола в пользу Цесаревича, назначив своего брата, Великого Князя Михаила Александровича, командовавшего Дикой дивизией и другими кавалерийскими частями, - регентом, а князя Львова - главой Совета министров. Правда, слухов так много, что трудно выяснить что-либо наверняка. Наиболее разумный план, с точки зрения продолжения участия России в войне,- оставить Его Величество на престоле с условием, что он примет новое правительство. Но, боюсь, в намерения заговорщиков входит низложить Императора - огромная тактическая ошибка для них же самих».
«…Что может произойти при смене царя? На этот счет у меня нет иллюзий: Россия тогда немедленно откажется от участия в войне. Разве не было тому прецедентов в истории? Могу ли я забыть, как во время Семилетней войны Петр III, только что вступив на престол, отказался от союза с Францией и позорно заключил мир с Фридрихом II? Я рассматриваю все возможности и все последствия допускаемой мной гипотезы. Несмотря на самое строгое отношение к себе и своим рассуждениям, я прихожу к убеждению, что моя уверенность в нашей окончательной победе остается непоколебимой.
Но одна мысль, мелькавшая несколько раз в моем уме, теперь твердо и уверенно укрепилась во мне, как логический вывод из моих рассуждений. У меня было слишком упрощенное представление о нашей окончательной победе. Австрия и Германия обречены на поражение - в этом я твердо уверен. Но пока это случится, пройдет много времени, и чем больше его пройдет, тем слабее будет участие России в войне. Если же Россия не выдержит роли союзника до конца, если она раньше времени выйдет из рядов бойцов и станет жертвой революционного брожения, то она неизбежно отделит свои интересы от наших. Она тогда поставит себя в невозможность участвовать в плодах нашей победы, тогда она разделит поражение с нашими врагами.»
«Суть заблуждения, столь широко распространенного как во Франции, так и в Англии (и отголоски которого нет-нет да и доходят до меня), заключается в том, что царизм справился бы без труда с внутриполитическими трудностями, если бы он отказался от своих старомодных принципов и смело вступил бы на путь демократических реформ. Говорят, что тогда тотчас проявятся все скрытые запасы энергии и неожидаемые положительные качества русского народа. В этом случае мы стали бы свидетелями чудесного расцвета чувства патриотизма, единомыслия, нравственности, силы национального характера, духа инициативы и организованности, практического идеализма, возвышенных концепций социального, национального и общечеловеческого долга. Поэтому западные союзники должны оказывать давление на императора Николая, чтобы заставить его решиться на принятие необходимых новшеств. Заодно и Альянс умножит эффективность своей силы.
Недавний визит депутатов Думы от кадетов в Лондон и Париж в немалой степени способствовал распространению этих идей. Эти господа даже пожаловались на меня, в том смысле, что я недостаточно вращаюсь в либеральных кругах, что я не выказываю открыто симпатий к ним, как мог бы, и что я не использую дружеские отношения с императором, чтобы обратить его в веру парламентских принципов.
В этом дневнике мне приходилось не раз объяснять позицию сдержанности, которой я был обязан придерживаться в отношении либеральных партий. Какими бы ни были недостатки царизма, все же он остается становым хребтом России, основой русского общества, единственным связующим звеном между различными территориями и разнородным населением страны, которые шаг за шагом сплачивались в течение десятивековой истории под скипетром Романовых. Пока война будет продолжаться, союзники должны любой ценой поддерживать царизм.»
Посол Великобритании в Российской империи Джордж Бьюкенен вспоминает о встрече с Николаем II 12 января 1917 года:
«Ваше величество, - сказал я в заключение, - должны вспомнить, что народ и армия - одно целое, и что в случае революции можно рассчитывать лишь на небольшую часть армии для защиты династии. Я отлично знаю, что посол не имеет права говорить тем языком, которым я заговорил с вашим величеством, и я должен был собрать всю свою смелость, чтобы заговорить с вами так. Я могу сослаться в свое оправдание лишь на то обстоятельство, что меня побуждают сделать это исключительно мои чувства преданности к вашему величеству и к императрице. Если бы я увидел друга, идущего темной ночью в лесу по дороге, которая, как я знаю, кончается пропастью, то не было ли бы, государь, моим долгом предостеречь его от угрожающей ему опасности? И не такой же ли мой долг - предостеречь ваше величество от пропасти, которая находится перед вами? Вы находитесь, государь, на перекрестке двух путей, и вы должны теперь выбрать, по какому пути вы пойдете. Один приведет вас к победе и славному миру, другой - к революции и разрушению. Позвольте мне умолять ваше величество избрать первый путь. Сделайте это, государь, и вы обеспечите своей стране осуществление ее вековых стремлений, а себе самому - положение наиболее могущественного монарха в Европе. Но, кроме всего прочего, ваше величество, обеспечите безопасность тем, кто вам столь дорог, и освободитесь от всякого беспокойства за них».
Император был, видимо, тронут теплотой, вложенной мною в этот призыв, и, пожимая мне руку на прощанье, он сказал: «Благодарю вас, сэр Джордж».
Премьер-министр Великобритании Ллойд-Джордж (якобы кричавший о «достигнутой цели в войне» - в реальности это просто сплетня княгини Палей): «…В 1915 и 1916 гг. я стремился побудить союзников устранить ряд дефектов в русской государственной машине, особенно в части ее военных нужд, которые в конце концов привели к революции. Петроградская конференция была последней, правильнее сказать, первой, организованной попыткой союзников предупредить или отсрочить катаклизм путем устранения тех зол, которые усиливали и ускоряли крах режима во время и вследствие войны. Эта попытка была сделана слишком поздно, чтобы можно было спасти царя, слишком поздно, чтобы сохранить Россию в качестве мощного союзника. (…) Если бы революция не произошла или произошла позже, Россия могла бы выйти из хаоса только при помощи активного вмешательства союзников, которые предложили и провели бы полную реконструкцию страны».
Джон Хэнбери-Уильямс, глава британской военной миссии при Ставке:
«5 марта 1917 года.
За ночь ситуация ухудшилась. Все телеграммы передаются в Генеральный штаб, и я не могу узнать новости. Всю ночь я обдумывал создавшееся положение, соображая, чем могу помочь. Кроме тревоги за Императора, от которого я неизменно видел исключительную доброту, я знал, что революция приведет к серьезным беспорядкам в России и фактическому прекращению ее союзнической миссии.
Поэтому я решил взять на себя смелость обратиться лично к Николаю II. Свое послание я, разумеется, показал Алексееву, попросив, если он одобрит содержание и сам факт отправки письма, устроить так, чтобы оно было доставлено. Пока письмо находилось у Алексеева, за мной прислал Великий Князь Сергей. Я немедленно пришел; Великий Князь заговорил о создавшемся положении, подчеркнув важность разрешения свободных прений в Думе. Очень встревоженный, он настойчиво просил меня сообщить об этом Императору, который знает и доверяет мне. Я сказал, что мое письмо уже у Алексеева и тот, если сочтет возможным, переправит послание Его Величеству. Великий Князь попросил копию для себя, которую я тут же предоставил. Великий Князь Сергей согласился с каждым словом, написанным мной, но сказал, что вести такой важности нужно передавать телеграфом - письмо будет идти слишком долго. Алексеев согласился, что письмо может оказаться полезным, и поручил одному из офицеров немедленно доставить его Императору, который находился в Пскове с генералом Рузским.
В той ситуации у меня не было времени посоветоваться с нашим послом или властями в Британии или проинформировать о моих действиях по телеграфу или письмом. Я хватался за последнюю соломинку, желая помочь предотвратить то, что, по моим ощущениям, грозило России неисчислимыми бедами. В критической ситуации необходимо искать выход, и чем быстрее, тем лучше. (…)
Сегодня телеграфировали из Петрограда, что Родзянко, глава нынешнего Временного правительства, собирается встретиться с Императором и предложить ему отречься от престола в пользу Цесаревича, назначив своего брата, Великого Князя Михаила Александровича, командовавшего Дикой дивизией и другими кавалерийскими частями, - регентом, а князя Львова - главой Совета министров. Правда, слухов так много, что трудно выяснить что-либо наверняка. Наиболее разумный план, с точки зрения продолжения участия России в войне,- оставить Его Величество на престоле с условием, что он примет новое правительство. Но, боюсь, в намерения заговорщиков входит низложить Императора - огромная тактическая ошибка для них же самих».