Чехов. Рассказы - 2
Крыжовник.
[1.] Иван Иваныч Чимша-Гималайский, ветеринарный врач.
[2.] Буркин, учитель гимназии.
[3.] Алёхин, Павел Константиныч, хозяин усадьбы Софьино.
[4.] Пелагея, горничная, молодая женщина, красивая.
[5.] Николай Иваныч, младший брат Ивана Иваныча, «с девятнадцати лет сидел в казённой палате» (с. 241).
<26.> Иван Иваныч о брате: «Годы проходили, а он всё сидел на одном месте, писал всё те же бумаги и думал всё об одном и том же, как бы в деревню. И эта тоска у него малу-помалу вылилась в определённое желание, в мечту купить себе маленькую усадебку где-нибудь на берегу реки или озера». Отец их, «выслужив офицерский чин, оставил нам потомственное дворянство и именьишко. После его смерти именьишко у нас оттяпали за долги...» (с. 241)
<27.> Иван Иваныч досадует, что его молодость прошла. Ему теперь так хочется бороться за права несчастных, теперь, после того, как был в гостях у брата и ел крыжовник: «Ах, если б я был молод! ...Если б я был молод!» Иван Иваныч всю «молодость» лечил животных, а сейчас вдруг вспомнил про несчастных людей: «...но мы не видим и не слышим тех, которые страдают... Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то вёдер выпито, столько-то детей погибло от недоедания... И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут своё бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз. Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком [«кто-нибудь с молоточком» пришёл в 1917-ом году - тот же Швондер, например] и постоянно напоминал бы стуком [хватало одного выстрела в затылок], что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясётся беда - болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других» (с. 246).
Николай Иваныч, пока Иван Иваныч лечил животных, тоже был несчастным и мечтал стать счастливым, но не сидел сложа руки, а зарабатывал: «Жил он скупо: недоедал, недопивал, одевался бог знает как, словно нищий, и всё копил и клал в банк» (с. 242). Николай Иваныч честно заработал себе на счастье, это счастье обошлось ему дорогой ценой - молодостью, проведённой за писанием одних и тех же бумаг. Такова цена крыжовника, и Николай Иваныч не обязан думать о тех несчастных, которые не копили на счастье, а сидели сложа руки, палец о палец не ударив в борьбе с нищетой. Иван Иваныч, поев крыжовника, банально завидует брату. Как говорят в быту: «завидки на чужие пожитки». «Крыжовник» - рассказ-пропаганда зависти? Какой-то неправильный рассказ!
О любви (продолжение «Крыжовника»).
[6.] Никанор, повар, «человек среднего роста, с пухлым лицом и маленькими глазами, бритый, и казалось, что усы у него были не бриты, а выщипаны» (с. 249).
[7.] Дмитрий Луганович, товарищ председателя окружного суда, городской знакомый Алёшина, когда последнего выбрали в почётные мировые судьи, больше сорока лет.
[8.] Анна Алексеевна, жена Лугановича, не старше двадцати двух лет, мать полугодовалого ребёнка, «стройная белокурая женщина» (с. 253).
<28.> Алёхин и Анна Алексеевна (почему не Аркадьевна?) признались друг другу в своих чувствах лишь тогда, когда прощались навсегда. Мужа Анны назначили председателем в одну западную губернию, а сама уезжала лечиться в Крым. Алёхин: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» (с. 258).
С этим трудно согласиться. Не надо быть провидцем, чтобы знать, к чему бы привела их любовь, если бы они признались друг другу в своих чувствах на заре своей дружбы. Ответ содержится в таких рассказах, как «Бабы» или «Попрыгунья», а также в резонных вопросах Алёхина: «Я любил нежно, глубоко, но я рассуждал, я спрашивал себя, к чему может повести наша любовь, если у нас не хватит сил бороться с нею; мне казалось невероятным, что это моя тихая, грустная любовь вдруг грубо оборвёт счастливое течение жизни её мужа, детей, всего этого дома, где меня так любили и где мне так верили. Честно ли это? Она пошла бы за мной, но куда? Куда бы я мог увести её? Другое дело, если бы у меня была красивая, интересная жизнь, если б я, например, боролся за освобождение родины или был знаменитым учёным, артистом, художником, а то ведь из одной обычной, будничной обстановки пришлось бы увлечь её в другую такую же или ещё более будничную. И как бы долго продолжалось наше счастье? Что было бы с ней в случае моей болезни, смерти, или, просто, если бы мы разлюбили друг друга?» (с. 256)
Ионыч.
[1.] Туркин, Иван Петрович, «полный, красивый брюнет с бакенами», живёт в губернском городе С. (с. 259)
[2.] Вера Иосифовна, жена Туркина, «худощавая миловидная дама в pince-nez, пишет повести и романы» (с. 260.).
[3.] Екатерина Ивановна, дочь Туркиных, играет на рояле.
[4.] Старцев, Дмитрий Ионыч, земский врач, живёт в Дялиже, в девяти верстах от С.
[5.] Павлуша, лакей, Пава, 14 лет, шут.
<29.> Вера Иосифовна пишет о том, «чего никогда не бывает в жизни», например, о взаимной любви барыни и странствующего художника (с. 261).
<30.> После чтения нового романа Веры Иосифовны гости сидели молча и в течение пяти минут слушали «Лучинушку», которую пел хор песенников по соседству с домом Туркиных: «эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни» (с. 262). Вера Иосифовна пишет «в стол»: «Для чего печатать? Ведь мы имеем средства». Если бы не это, её любовные романы имели бы успех.
<31.> А как играет на рояле Екатерина Ивановна! Она играет «трудный пассаж, интересный своей трудностью, длинный и однообразный»: «...она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьёт клавишей внутрь рояля». Ионыч «рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться» (с. 262). Какая замечательная ирония!
<32.> «Памятник Деметти в виде часовни, с ангелом наверху; когда-то в С.была проездом итальянская опера, одна из певиц умерла, её похоронили и поставили этот памятник. В городе уже никто не помнил о ней, но лампадка над входом отражала лунный свет и, казалось, горела» (с. 267).
<33.> Старцев на кладбище: «Он посидел около памятника с полчаса, потом прошёлся по боковым аллеям, со шляпой в руке, поджидая и думая о том, сколько здесь в этих могилах, зарыто женщин и девушек, которые были красивы, очаровательны, которые любили, сгорали по ночам страстью, отдаваясь ласке» (с. 267).
<34.> Старцев о писательнице Вере Иосифовне: «Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, что их пишет и не умеет скрыть этого» (с. 273).
<35.> В отличие от Алёхина («О любви»), Старцев даром время не теряет, хотя, конечно, Екатерина Ивановна ещё юная девушка в отличие от замужней двадцатидвухлетней Анны Алексеевны. Старцев ездит на свидание к памятнику Деметти, ночью на кладбище (у Старцева нет чувства юмора), целует Екатерину Ивановну в коляске по дороге в танцевальный клуб, делает предложение в клубе, объездив предварительно весь город в поисках фрака. Но Екатерина Ивановна отвергает пламенного серьёзного Ионыча, этого полноватого добродушного земского врача. Екатерине Ивановне хочется славы пианистки, а сельская жизнь с Ионычем кажется ей мертвецки скучной.
Проходит четыре года. Ионыч имеет обширную практику в земстве и в городе, ни с кем близко не сходится, ибо люди, окружающие его, - люди ограниченные и скучные. Ионыч получает от них лишь первобытное удовлетворение: играет в карты и закусывает. Ионыч становится частным инвестором: «было у него ещё одно развлечение, в которое он втянулся незаметно, мало-помалу, это - по вечерам вынимать из карманов бумажки, добытые практикой, и, случалось, бумажек - жёлтых и зелёных, от которых пахло духами, и уксусом, и ладаном, и ворванью, - было понапихано во все карманы рублей на семьдесят; и когда собиралось несколько сот, он отвозил в Общество взаимного кредита и клал там на текущий счёт» (с. 271, 272, глава IV). Спустя четыре года Екатерина Ивановна вернулась из консерватории, так и не добившись славы пианистки. Она вспомнила Старцева, который был когда-то в неё влюблён и даже сделал ей предложение, но Дмитрий Ионыч уже другой человек. Если раньше земского врача, не видевшего в своей жизни ничего, кроме мужицкого невежества, семейство Туркиных приводило в восторг, то теперь, узнав ограниченный, узколобый мир городских обывателей, «достоинства» Туркиных в глазах Ионыча обесценились. Ионыч теперь втайне радуется, что когда-то не женился на Екатерине Ивановне. А Туркины не изменились: Иван Петрович рассказывает всё те же старые не смешные анекдоты, Вера Иосифовна сочиняет бездарные романы, Екатерина Ивановна играет на рояле фальшивые пассажи, а Пава, возмужав, изображает старого Отелло.
Проходит ещё несколько лет. Ионыч разбогател, он скупает дома с торгов: «...уже есть имение и два дома в городе, а он облюбовывает себе ещё третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемоний идёт в этот дом...» (с. 276, глава V) Туркины всё те же, только Котик, Екатерина Ивановна, «заметно постарела, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым».
Дама с собачкой.
[1.] Гуров, Дмитрий Дмитрич, филолог по образованию, работает в банке, имеет в Москве два дома, женат, трое детей: «дочь двенадцати лет и два сына гимназиста».
[2.] жена Гурова, «женщина высокая, с тёмными бровями, прямая, важная, солидная, не писала в письмах ъ, называла мужа Димитрием» (с. 304).
[3.] Анна Сергеевна фон Дидериц, дама с собачкой, родилась в Петербурге, вышла замуж в С.
[4.] муж Анны Сергеевны служит в «губернском правлении или в губернской земской управе» (с. 305).
<36.> Гуров «изменять ей начал уже давно, изменял часто и, вероятно, поэтому о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присутствии говорили о них... то он называл их так: - Низшая раса!» (с. 304)
<37.> Анна Сергеевна жалуется Гурову на скуку в Ялте. Гуров шутит: «Это только принято говорить, что здесь скучно. Обыватель живёт у себя где-нибудь в Белёве или Жиздре - и ему не скучно, а приедет сюда: «Ах, скучно!ах, пыль!» Подумаешь, что он из Гренады приехал» (с. 305).
<38.> Гуров после Докторского клуба: «Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры всё об одном. Ненужные дела и разговоры всё об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остаётся какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти, и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах» (с. 313, глава III).
<39.> Гуров и Анна Сергеевна в Ореанде: «...однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Там шумело внизу, когда ещё тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства» (с. 309, глава II).
<40.> После Ялты Гуров уехал в Москву, а Анна Сергеевна - в губернский город С. Эта последняя по времени интрижка Гурова оказалась серьёзной страстью, он не смог забыть свою ялтинскую любовницу и при первой возможности уехал в С. Там он встретил Анну Сергеевну в театре. Так возобновились их тайные отношения, начатые в Ялте. То Анна Сергеевна ездит «по женским болезням» в Москву, то Гуров по служебным делаем мотается в С. На момент окончания рассказа запретная страсть длится, герои надеются, что в будущем они смогут жить вместе, ни от кого не таясь. Красивая история для женатого негодяя и неприличная для холостого моралиста и ханжи.