Исаак Башевис Зингер (рубрика "Коротко о книгах")
* "Новый мир" 1991 №8, С. 269.
АЙЗЕК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Шоша. Роман. Перевод Нины Брумберг. «Урал», 1990, № 7, 8.
ИСААК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Рассказы разных лет. Перевод с идиш Льва Беринского. «Иностранная литература», 1989, № 4.
АЙЗЕК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Мертвый скрипач. Рассказ. Перевод с английского А. Бурштейна и Л. Ваксмана. «Урал», 1989, № 12.
ИСААК БАШЕВИС-ЗИНГЕР. Маленькие сапожники. Перевод Владимира Азейнштадта. «Родник», 1989, № 11.
Несмотря на то, что Зингер является лауреатом Нобелевской премии (1978), мы еще не договорились даже, как его зовут: то ли Айзек, то ли Исаак. Впрочем, в этой двойственности есть своя правда. Имя его Isaac, прочтение же зависит от того, каким писателем его считать - американским или еврейским. Зингер родился в Польше в 1904 году и в 1935 году эмигрировал в США, где живет и поныне. Рижский журнал «Родник» специально отмечает, что американские критики видят в Зингере классика современной американской литературы, но не указывает, с какого языка сделан перевод публикуемого рассказа. Журнал «Урал» указывает, что роман «Шоша» (1978) и рассказ «Мертвый скрипач» переведены с английского. Можно подумать, что Зингер пишет по-английски; между тем после присуждения ему Нобелевской премии интервьюеры удивлялись: «Более сорока лет вы пишете - и это в Соединенных Штатах! - на языке идиш и к тому же о мире, которого сегодня больше нет». Словом, Зингер - прозаик не столько американский, сколько еврейский.
Не менее важно договориться о системе координат, в которой живет проза Зингера. «Урал» поместил перевод его рассказа внутрь «Текста», это такой авангардный журнал в журнале, а переводчики рассказа прокомментировали свою работу так: «Более всего нас интересует реальность мифа». Между тем Зингер ни в каком смысле не авангардист, и хотя слово «миф» произнесено не случайно, созданное им весьма далеко как от джойсовского мифологизма, так и от экзистенциалистского - у Сартра или Камю. Зингер, если воспользоваться нашими привычными определениями, писатель-почвенник, причем, естественно, не американский (как, скажем, Фолкнер). Он еврейский религиозный почвенник, и почва его - хасидизм (течение в иудаизме), вера, быт, мироощущение, фольклор польских евреев-хасидов; это и есть тот уничтоженный нацистами «мир, которого сегодня больше нет», хотя хасиды в современном мире есть. Наш читатель о нем, как и об иудаизме вообще, знает мало, а читать Зингера без ясного представления о хасидизме - все равно что читать русских классиков без понятия о Православии. В этом смысле «грамотно» представлен писатель только в «Иностранной литературе»: Лев Беринский снабдил свои переводы не только необходимым послесловием, но и глоссарием, разъясняющим непонятные большинству читателей термины.
Наиболее крупной публикацией Зингера в нашей стране является роман «Шоша», который можно читать и как любовный роман и как роман воспитания; написанный от лица молодого писателя из хасидской среды, он производит впечатление автобиографической книги (редакция «Урала», к сожалению, не подтверждает и не опровергает эту догадку). И все-таки «Шоша», один из многих романов Зингера, не производит такого сильного впечатления, как малая проза, которая принесла ему мировую славу. Рассказы его зачастую полны всяческой чертовщины, но она является не только плодом писательского воображения («Я верю, что мы окружены невидимыми силами, не познанными нами»); источник зингеровской фантастики - народное сознание, хасидский мистицизм. В «Мертвом скрипаче» мы читаем о диббуках - душах мертвецов, вселившихся в девушку и разговаривающих ее устами с жителями городка. А «Тишевицкая сказка» написана от имени беса, конечно, еврейского («Что я еврей - и говорить не приходится. А кто же еще, гой, что ли?»), к тому же последнего, пережившего оккупацию Польши («Нет больше бесов… Нас тоже всех уничтожили»); бес нашел на чердаке несколько книжек на идиш, читает, печалится и радуется над ними.
Надо сказать, что Зингер не идеализирует ни своих персонажей (я говорю уже о людях, не о нечистой силе), ни хасидскую среду вообще; в этом отношении он вполне свободен, нисколько себя от этой среды не отделяя, это его родное. Я, человек другой почвы и веры, думаю, что стоит сделать усилие, чтобы войти в мир этого большого писателя. Не стоят такого усилия только безверие и беспочвенность, в какие бы оригинальные формы они ни отливались. Но это к Зингеру уже не относится. ■
Андрей Василевский
OCR: fir-vst, 2016
АЙЗЕК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Шоша. Роман. Перевод Нины Брумберг. «Урал», 1990, № 7, 8.
ИСААК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Рассказы разных лет. Перевод с идиш Льва Беринского. «Иностранная литература», 1989, № 4.
АЙЗЕК БАШЕВИС ЗИНГЕР. Мертвый скрипач. Рассказ. Перевод с английского А. Бурштейна и Л. Ваксмана. «Урал», 1989, № 12.
ИСААК БАШЕВИС-ЗИНГЕР. Маленькие сапожники. Перевод Владимира Азейнштадта. «Родник», 1989, № 11.
Несмотря на то, что Зингер является лауреатом Нобелевской премии (1978), мы еще не договорились даже, как его зовут: то ли Айзек, то ли Исаак. Впрочем, в этой двойственности есть своя правда. Имя его Isaac, прочтение же зависит от того, каким писателем его считать - американским или еврейским. Зингер родился в Польше в 1904 году и в 1935 году эмигрировал в США, где живет и поныне. Рижский журнал «Родник» специально отмечает, что американские критики видят в Зингере классика современной американской литературы, но не указывает, с какого языка сделан перевод публикуемого рассказа. Журнал «Урал» указывает, что роман «Шоша» (1978) и рассказ «Мертвый скрипач» переведены с английского. Можно подумать, что Зингер пишет по-английски; между тем после присуждения ему Нобелевской премии интервьюеры удивлялись: «Более сорока лет вы пишете - и это в Соединенных Штатах! - на языке идиш и к тому же о мире, которого сегодня больше нет». Словом, Зингер - прозаик не столько американский, сколько еврейский.
Не менее важно договориться о системе координат, в которой живет проза Зингера. «Урал» поместил перевод его рассказа внутрь «Текста», это такой авангардный журнал в журнале, а переводчики рассказа прокомментировали свою работу так: «Более всего нас интересует реальность мифа». Между тем Зингер ни в каком смысле не авангардист, и хотя слово «миф» произнесено не случайно, созданное им весьма далеко как от джойсовского мифологизма, так и от экзистенциалистского - у Сартра или Камю. Зингер, если воспользоваться нашими привычными определениями, писатель-почвенник, причем, естественно, не американский (как, скажем, Фолкнер). Он еврейский религиозный почвенник, и почва его - хасидизм (течение в иудаизме), вера, быт, мироощущение, фольклор польских евреев-хасидов; это и есть тот уничтоженный нацистами «мир, которого сегодня больше нет», хотя хасиды в современном мире есть. Наш читатель о нем, как и об иудаизме вообще, знает мало, а читать Зингера без ясного представления о хасидизме - все равно что читать русских классиков без понятия о Православии. В этом смысле «грамотно» представлен писатель только в «Иностранной литературе»: Лев Беринский снабдил свои переводы не только необходимым послесловием, но и глоссарием, разъясняющим непонятные большинству читателей термины.
Наиболее крупной публикацией Зингера в нашей стране является роман «Шоша», который можно читать и как любовный роман и как роман воспитания; написанный от лица молодого писателя из хасидской среды, он производит впечатление автобиографической книги (редакция «Урала», к сожалению, не подтверждает и не опровергает эту догадку). И все-таки «Шоша», один из многих романов Зингера, не производит такого сильного впечатления, как малая проза, которая принесла ему мировую славу. Рассказы его зачастую полны всяческой чертовщины, но она является не только плодом писательского воображения («Я верю, что мы окружены невидимыми силами, не познанными нами»); источник зингеровской фантастики - народное сознание, хасидский мистицизм. В «Мертвом скрипаче» мы читаем о диббуках - душах мертвецов, вселившихся в девушку и разговаривающих ее устами с жителями городка. А «Тишевицкая сказка» написана от имени беса, конечно, еврейского («Что я еврей - и говорить не приходится. А кто же еще, гой, что ли?»), к тому же последнего, пережившего оккупацию Польши («Нет больше бесов… Нас тоже всех уничтожили»); бес нашел на чердаке несколько книжек на идиш, читает, печалится и радуется над ними.
Надо сказать, что Зингер не идеализирует ни своих персонажей (я говорю уже о людях, не о нечистой силе), ни хасидскую среду вообще; в этом отношении он вполне свободен, нисколько себя от этой среды не отделяя, это его родное. Я, человек другой почвы и веры, думаю, что стоит сделать усилие, чтобы войти в мир этого большого писателя. Не стоят такого усилия только безверие и беспочвенность, в какие бы оригинальные формы они ни отливались. Но это к Зингеру уже не относится. ■
Андрей Василевский
OCR: fir-vst, 2016