Кэрол Пэйтман «Сексуальный договор» - Глава 3 «Договор, индивид и рабство» (часть 5)
Перевод: Сара Бендер, Эва Ковальская
Редакция: Светлана Куприн
Источник: Радфем цитатник
Исторически, большинство авторитетов сходятся в том, что источником рабства был не договор, а войны и завоевания: «Архетипически, рабство служило заменой смерти на войне … Рабство не было помилованием; оно, собственно, было своеобразной условной заменой смертной казни на пожизненный срок. Казнь приостановливалась лишь до тех пор, пока раб мирился со своим бесправием. Его хозяин был, по сути, выкупщиком. Он выкупал или приобретал жизнь раба, и мог ее отнять в любой момент по собственному произволу, то есть его право на жизнь раба ничем не ограничивалось» [60]..
Рабство было тесно связанно с насилием и завоеваниями. Рабы умирали, их отпускали на свободу и, чтобы сохранить численность рабов на определенном уровне, первоначальное приобретение необходимо было повторять (хотя на Американском Юге воспроизводство рабов происходило достаточно быстро, а освобождение из рабства было редкостью) [61]. По самым скромным подсчётам, не менее пятнадцати миллионов африканцев были обращены в рабство и вывезены в Новый Свет [62]. Рабовладельцы прилагали немало усилий для того, чтобы маркировать своих рабов как бесправных с помощью различных средств, включая клички, одежду, прически, язык и клеймение [63], а также использование символического атрибута хозяина - кнута. Мозес Финли приводит (вымышленную) историю из Геродота, о том, как скифы вернули себе власть над взбунтовавшимися рабами: «Пока они видели нас с оружием в руках, они считали себя равными нам, т.е. свободнорожденными. Но как только они увидели вместо оружия кнут, то сразу поняли, что они наши рабы» [64]. Спустя столетия, у Ницше старушка скажет Заратустре: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» [65]
Идея о том, что отдельные лица или категории людей могут быть навсегда порабощены - человеческое изобретение. Герда Лернер предполагает, что рабство появилось, потому что пример подчинённости и «инаковости» уже был перед глазами. Женщины уже находились в подчинённом положении по отношению к мужчинам в своих социальных группах. Мужчины могли заметить, что женщин легко подвергнуть социальной маргинализации, если они лишены защиты своих родственников, или больше не пригодны для сексуального использования, таким образом, мужчины «поняли, что различия могут быть использованы для отделения одной группы людей от другой». Они также изобрели средства, чтобы превратить такое отделение в пожизненное рабство [66]. Независимо от происхождения, Лернер подчеркивает особенность рабства, которую обычно обходят молчанием: первыми рабами были женщины [67]. Вопрос о том, почему мужчин убивали, а женщин обращали в рабство, похоже, имеет только один ответ - женщин-рабов можно использовать большим количеством способов, чем мужчин. Женщин, вдобавок к использованию в качестве рабочей силы, можно использовать сексуально, а заодно воспроизводить таким образом рабскую рабочую силу. Один из историков, исследующих рабство, писал, что «свободный сексуальный доступ к рабам проводил черту между ними и другими людьми также, как и их юридический статус собственности» [68]. Кроме того, захваченные, использованные сексуально и родившие детей женщины могли полностью смириться со своим рабским положением в попытке защитить своих детей, и таким образом дать стимул порабощать скорее других женщин, чем мужчин [69].
Как бы то ни было, реальные исторические рабы, женщины или мужчины, похоже, являются полной противоположностью наёмных рабочих. Раба захватывают, превращают в собственность и принуждают к труду. Взамен раб получает средства, достаточные для выживания, что позволяет рабовладельцу продолжать пользоваться его или её трудом. Рабочий же напротив, в правовом смысле является свободным и равным гражданином, он добровольно заключает трудовой договор и взамен получает зарплату. Заключая договор, рабочий не передает в пользование себя или свой труд нанимателю. Рабочий - это «индивидуум», который предоставляет в пользование капиталисту часть своей собственности на самого себя, а именно, свои услуги, или, используя социалистическую терминологию, свою рабочую силу. Трудовой договор символизирует свободу человека распоряжаться своим имуществом так, как он и только он считает нужным. Договор, таким образом, является основой свободного труда.
Тем не менее, договорная доктрина - это палка о двух концах. С одной стороны, постулат о естественной свободе и равенстве людей можно использовать для обличения аморальности, жестокости и несправедливости рабства, этот аргумент активно использовали аболиционисты. С другой стороны, люди как «индивидуумы» могут на законных основаниях передавать в пользование свои услуги и право собственности на самих себя. Если индивидуум владеет самим собой как собственностью, то он и только он может решать, как использовать эту собственность. Только индивидуум-владелец может решать, выгодно ли ему заключать определенный договор, и он может решить, что в его интересах передать в пожизненное пользование свои услуги в обмен на протекцию (средства к существованию). Допущение, что индивидуум обладает собой, своими способностями и услугами точно так же как любой владелец обладает материальной собственностью, позволяет размыть границу между свободой и рабством. Гражданское рабство становится не более чем одним из примеров законного контракта. Индивидуальная свобода становится воплощением рабства. Таким образом, противопоставление автономии и подчинения можно сохранить только изменением или отказом от договорной доктрины: можно ограничить свободу договора (стратегия, которую сейчас оспаривают контракционисты); или отказаться от концепции индивидуума как обладателя права собственности на собственную личность в пользу альтернативных концепций.
Сторонники рабского контракта, от классических теоретиков общественного договора и защитников рабства на Старом Юге до современных контракционистов, утверждают, что традиционные определения «раба» устарели и неверны для гражданского общества. Например, определение, которое я привела выше - что раб является собственностью, его труд принудителен, а сам он находится в подчинении у своего хозяина - применимо лишь к ранним формам рабства, но не к современной договорной форме. Гражданский раб не является ни собственностью, ни объектом принуждения, хоть и находится в подчинении у своего хозяина. Что касается последнего, то в этом он ничем не отличается от любого другого работника. Как я указала, трудовой договор определяет работника как подчиненного работодателю, который имеет право управлять его работой. Работодатель правда не очень похож на рабовладельца, право работодателя - это ограниченное право современного гражданского начальника, а не абсолютное право рабовладельца. Договорные рабы, таким образом, являются членами гражданского общества, в качестве членов семей и работников.
В своем хорошо известном труде, защищающем южноамериканское рабство, «Каннибалы - все!», Джордж Фицхью утверждает, что рабы жили лучше, чем простые рабочие, но его аргументы, хоть и весьма остроумны, но несовременны по форме. Фицхью обращается к патриархалистскому противнику Локка, Роберту Филмеру [70]. Фицхью утверждает, что люди рождаются подчинёнными, и что семья, состоящая из рабов и возглавляемая хозяином, служит моделью политического строя. В его трудах представляют интерес атаки на оплачиваемый труд, гражданскую свободу, равенство и согласие (договор). Он называет Локка «самоуверенным шарлатаном, который также сведущ в науке или практике управления, как и любой сапожник или наездник» [71]. Рабочие были всего лишь «рабами без хозяев» (подзаголовок его книги), и условия их жизни были намного хуже, чем у чернокожих рабов, которые были обеспечены всем необходимым. Рабовладелец должен был полностью обеспечивать своих рабов всем необходимым для жизни, в отличие от капиталиста, который, «живя на свои доходы, ничего не дает своим подчинённым. Он живет простой эксплуатацией» [72]. Фицхью защищал рабство, сравнивая его с капитализмом, апеллируя к старому, докапиталистическому доконтрактному патриархальному строю. Но были и другие, менее известные защитники рабства, которые утверждали, что рабство (в той форме, в которой оно в реальности существовало на Старом Юге) основывалось на договоре между хозяином и рабом. Поэтому рабство должно быть включено в новый гражданский мир.
Возможно, самым необычным примером защиты рабства на Старом Юге является труд епископа Сэмюеля Сибери «Американское рабство, отличное от рабства английских теоретиков и обоснованное законами природы». Как утверждает Сибери, «рабство в Соединённых Штатах покоится на ином фундаменте», нежели рабство в прошедшие времена [73]. Рабовладелец в Древнем Риме, например, имел абсолютную неограниченную власть над своими рабами, которые были его пленниками и его собственностью. В Америке же власть хозяина ограничена, и следовательно, он не может рассматриваться как владелец своих рабов. Сибери утверждает, что хозяин «ни в коем случае» не является владельцем, он «имеет условное право на услуги рабов». Раб не является ни объектом принуждения, ни собственностью. Сибери пишет - «истина в том, что, насколько мне известно, обязательство служить всю жизнь, при условии защиты и поддержки, является сущностью американского рабства» [74]. Другой американский сторонник рабства соглашается с Сибери по этому вопросу:
«Рабство - это долг и обязанность раба трудиться к взаимной выгоде обоих - хозяина и раба, с предоставлением рабу гарантии протекции и комфортного существования, при любых обстоятельствах. Личность раба не является собственностью, неважно что утверждают выдумки законников; но право на его труд есть собственность, и может передаваться, как и любая другая собственность, или как право на услуги несовершеннолетнего или ученика» [75]. Услуги в виде собственности могут быть предметом договора. Рабский договор не имеет особенностей, которые бы отличали его от других свободных договоров, и раб - это всего лишь еще один трудящийся.
Преподобный Сибери приводит цитаты из Пуфендорфа и Гроция и, за исключением Гоббса (и по совершенно другим причинам, Руссо), классические теоретики общественного договора дают достаточно оснований для защиты рабства с позиций контракционизма. В этой теме, как и во многих других, Гоббс выпускает всех контракционистских котов из мешка. Общественный договор Гоббса вызывает к жизни Левиафана, чью абсолютную власть символизирует меч. Контракционистская отправная точка подразумевает абсолютистский вывод. В отсутствии любых естественных отношений и доверия между индивидуумами единственный способ поддерживать долговременные союзы - это сила меча и абсолютное повиновение [76]. Гоббс переименовывает завоевание в «договор», и это делает его непригодным в качестве модели для современных теоретиков договора. Вдобавок, понятие Гоббса о рабстве слишком приближено к его историческим истокам. Гоббс определяет раба как человека, которого пленили и удерживают в заточении или в кандалах, пока хозяин не решит его судьбу. Раб не имеет обязательств перед хозяином. Такой пленник не приносит никакой пользы хозяину (можно добавить, что это действительно только в тех случаях, когда раб не женщина, сексуальному использованию которой цепи не помеха). Чтобы пленник стал полезным, его нужно освободить от цепей и ограничить иным способом. Таким образом, у завоевателя есть стимул предложить пленному договор, который освободит его из заточения и спасет его жизнь и, по словам Гоббса, окончит его рабство. Как только индивидуум обменивает свою жизнь на клятву в верности своему хозяину, он становится слугой. Чтобы спасти свою жизнь, он должен показать «ясно выраженными словами или каким-нибудь другим проявлением своей воли», что его хозяин может использовать его тело «по своему усмотрению», до тех пор, пока сохраняет ему жизнь [77]. Гоббс настаивает на том, что договор превращает рабство в услужение, но гоббсово описание власти хозяина над слугами выглядит как описание власти рабовладельца: «Власть хозяина распространяется … на все то, что слуга имеет, и хозяин может пользоваться всем этим, когда ему только вздумается, т. е. его власть простирается на имущество слуги, на его труд, слуг и детей» [78].
Гроций крепко держится за идею о том, что хозяин владеет рабом, но он подводит под гражданское рабство более перспективную базу, чем Гоббс. Гроций настаивает, что «каждый человек волен отдаться кому угодно в личную зависимость» [79]. Тем не менее, рабовладелец не имеет абсолютной власти над жизнью и смертью своего раба. Гроций выделяет две формы рабства. Есть «полное рабство», которое «обязывает к пожизненному выполнению работ за пропитание и за удовлетворение прочих насущных потребностей». И есть вторая форма - «неполное рабство», которое включает и «наемных рабочих» [80]. Гроций также подчеркивает преимущества полного рабства; «подобное пожизненное обязательство возмещается постоянным обеспечением пропитания, что не всегда имеет поденный рабочий» [81]. Хотя Гроций и поддерживает рабство, самую удобную контракционистскую историю предлагает Пуфендорф. В некоторых пассажах, цитируемых преподобным Сибери, Пуфендорф представляет предположительную историю происхождения рабства, в которой совмещает рабство с естественным состоянием, когда люди «не имеют общего господина, и ни один [человек] не подчинен другому» [82].
Пуфендорф предполагает, что есть два способа, посредством которых по всеобщему согласию было создано рабство. Его первое предположение состоит в том, что с развитием домашнего хозяйства люди открыли для себя «как удобно, когда домашним хозяйством занимаются другие», иными словами - рабы. Пуфендорф предполагает, что рабы, возможно, сами, по доброй воле предлагали свои услуги, «принуждаемые нищетой или чувством собственной несостоятельности». Взамен они получали «постоянное обеспечение питанием и другими предметами первой необходимости» [83]. Есть и другое предположение, согласно которому люди в естественном состоянии сосредоточились на увеличении своей собственности, а значит некоторые накопили больше других.«Сметливые и более обеспеченные» затем побудили «более инертный и неимущий класс» наняться на работу. Обе категории, и богатые, и бедные, увидели взаимные выгоды в таком положении дел. Постепенно бедняки навсегда связали себя с богатыми семьями, и работали, повинуясь их приказаниям, а взамен богатые господа «предоставляли пропитание и другие предметы первой необходимости». Пуфендорф заключает, что «в результате добровольного согласия бедняков возникли первые проявления рабства, а также форма договора «материальные блага за еду»: я буду постоянно обеспечивать тебя средствами к существованию, а ты будешь постоянно работать на меня» [84].
Очевидный вопрос, который вызывают гипотезы Пуфендорфа: почему такой договор является рабским? Почему не договором найма? Почему «неимущий класс» не превратил себя в слуг или рабочих с помощью договора? (Возможно, менее очевидный вопрос, к которому я вернусь в более поздних главах - почему брачный договор не является рабским; рабы Пуфендорфа включены в семью, а жена, подобно рабу, находится в подчинении у главы семьи до конца своих дней.) На вопрос о рабах и рабочих ответить совсем не так легко, как может показаться. Обычно используются четыре критерия, чтобы отделить работодателя от рабовладельца. Во-первых, работодатель - это гражданский начальник, не имеющий абсолютной власти рабовладельца; во-вторых, трудовой договор действует в рамках определенного короткого периода времени, не пожизненно (в 1660-х годах в Вирджинии, к примеру, «долговые рабы» в правовом смысле отличались от «просто рабов» тем, что «все негры и другие рабы должны служить пожизненно») [85]; в-третьих, работодатель не имеет права на личность или рабочую силу работника, а получает только право на его услуги или использование его рабочей силы; в-четвертых, работодатель не предоставляет жизнеобеспечение, а платит заработную плату своим работникам. Но эти четыре критерия менее надежны, чем принято считать.
Пуфендорф разделяет власть над людьми и обладание материальными вещами. Хозяин-суверен может сказать о своем подданном как о собственности: «он мой», но, утверждает Пуфендорф, несмотря на то, что он обладает абсолютным правом делать что угодно с материальной собственностью, которую нельзя ранить, право господина на подчинённых ограничено. Он обязан защищать своих рабов в обмен на подчинение его приказам [86]. Рабовладелец Пуфендорфа выглядит скорее как работодатель, тем более что у него нет никакой необходимости владеть своими рабами как собственностью, ему нужно лишь заключить с рабами договор дающий право пожизненного пользования их услугами.
Аргументы Локка показательны в плане проведения различий между свободой, свободным трудом и рабством. Локк, подобно Гоббсу, утверждает, что «как только вступает в силу договор, рабство заканчивается» [87]. Отношения хозяин-раб не могут быть созданы посредством договора. Раб, по Локку, это индивид, находящийся в полной власти господина, который волен по собственному произволу распоряжаться жизнью и смертью своего раба. Локк утверждает, что ни один индивид не может по собственному произволу распоряжаться собственной жизнью (власть эта принадлежит Богу), и потому не может предать себя абсолютной власти другого. Господин и раб находятся в состоянии войны. Следовательно, там где семья включает рабов, отношение хозяина к ним отличается от гражданской власти, которую он осуществляет над женой и детьми, власти ограниченной и не распространяющейся на их жизнь и смерть. Господин и раб не являются частью гражданского общества, даже несмотря на то, что раб включен в семью.
Гражданские отношения, основанные на договоре - это отношения господин-слуга. Договор господина и слуги - это «ограниченная власть с одной стороны и повиновение с другой» [88]. Свободный человек, говорит нам Локк, становится слугой «продав … на некоторое время те услуги, которые он обязуется предоставлять взамен той платы, которую получит … [хозяин имеет] только временную власть над ним, причем не превышающую то, что содержится в заключенном между ними договоре» [89]. Но как долго длится это «некоторое время»? Индивид Локка владеет собственной личностью и рабочей силой. Только собственник может решить, как лучше использовать свою собственность, а потому нет причины, препятствующей слуге Локка считать, что заключив пожизненный договор с тем же хозяином, он получит максимальную протекцию. В случае заключения такого договора, каков будет его статус? Слуга или раб? Согласно Локку, он не может быть рабом, если отношения созданы посредством договора. Но договор о (гражданском) рабстве отчуждает собственность на его рабочую силу до конца жизни, таким образом, он становится чем-то большим, нежели слуга. Следовательно, ограничение срока действия договора, по всей видимости единственное, что отделяет раба от слуги или наемного рабочего.
Современные контракционисты утверждают, что любое подобное разделение должно быть упразднено. В книге «Анархия, государство и утопия», которой так восхищались политические философы, Роберт Нозик задает вопрос: «позволяет ли [индивиду] свободная система продавать себя в рабство», и сам же отвечает: «я считаю, что да» [90]. Филмор, к примеру, еще решительнее настаивает на «окультуренной форме договорного рабства» [91]. Филмор цитирует Локка, что может немало удивить, учитывая устоявшееся мнение о Локке как об однозначном борце за свободу. Локк не имел рабов, но был держателем акций Королевской Африканской компании, которая имела монополию на работорговлю, он также способствовал развитию Компании в Вирджинии в конце 1690-х, занимая пост в Торговой палате. Согласно Филмору, договор о рабстве есть ни что иное как форма трудового договора; «договорное рабство [это]... частный случай... расширения договора наниматель-работник». Филмор не сомневается в важнейшей роли трудового договора в контракционистском дискурсе. Он настаивает, что «любая основательная и решительная критика добровольного рабства... распространяется и на трудовой договор... следовательно, подобная критика будет доведением до абсурда [92]. Разница между обычным трудовым договором и рабским договором - всего лишь в длительности договора. Окультуренное рабство - это пожизненный договор. Филмор называет это «гарантизм« (англ. warranteeism) (позаимствовав этот термин у другого защитника южноамериканского рабства XIX века). Хозяин обменивает «пожизненную гарантию еды, одежды и укрытия (или равноценный денежный доход) на пожизненное право использовть труд раба» [93]. В цивилизованном рабстве, однако, договор может быть разорван рабом, если он выплатит компенсацию за убытки.
Аргументация Филмора касательно договорного или гражданского рабства зависит от трех невысказанных допущений. Во-первых, его аргументация зависит от возможности отделить услуги или рабочую силу от личности и труда раба. Разница между гарантизмом и (историческим) рабством основывается на новой концепции индивида как естественно свободного и равного, который владеет самим собой как собственностью. Собственность индивида может быть сдана в аренду без какого-либо вреда, ущерба или умаления самости индивида, который владеет собственностью. То, что индивид может сдать в аренду свою рабочую силу, вместо своего труда или личности, обычно используют для того, чтобы отличить свободный наемный труд от несвободного рабства. Для контракциониста это отличительная черта, которая показывает, что (цивилизованное) рабство есть ничто иное как расширенный трудовой договор и что оно является подтверждением, а не опровержением, свободы индивида!
Во-вторых, контракционистские доводы, на первый взгляд, преодолевают великое противоречие и парадокс рабства; то, что хозяин должен одновременно отрицать и утверждать человеческую природу раба. Финли замечает, что это противоречие не волновало рабовладельцев античности; оно стало проблемой только в современном мире [94]. Объяснением неловкости, которую испытывали американские рабовладельцы, может быть то, что, исторически, только они владели рабами в рамках общественного строя, сконцентрированного на (якобы) универсальной доктрине индивидуальной свободы и равенства. Защитники рабства, как XIX века так и современные, на первый взгляд смогли преодолеть вышеуказанное противоречие, выдвигая аргументы в пользу того, что рабство было основано на договоре, и не раб являлся собственностью, а лишь его услуги. Гражданский раб также является «индивидом», который свободно заключил договор пожизненно отдавать свой труд хозяину, и последний должен гарантировать своему рабу те же права как и любому другому работнику, который юридически является свободным и равным гражданином. Как бы то ни было, мнимое разрешение парадокса рабства основывается на утверждении, что услуги, функции, рабочая сила могут быть отделены от личности. С этим утверждением никак нельзя согласиться; идея рабочей силы или услуг (как я поясню подробнее в главе 5) является очередной политической фикцией.
Примечания:
[60] Patterson, Slavery and Social Death, p. 5.
[61] Там же, стр. 3.
[62] Davis, Problem of Slavery, p. 9.
[63] Список из Patterson, Slavery and Social Death, p. 8.
[64] M. I. Finley, Ancient Slavery and Modern Ideology (London, Chatto and Windus, 1980), p. 118.
[65] F. Nietzsche, ‘Thus Spoke Zarathustra’, in The Portable Nietzsche, ed. W. Kaufman (London, Chatto and Windus, 1971), p. 179.
Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра» // «Сочинения в двух томах», т. 2. Составитель, редактор и автор примечаний К. А. Свасьян, Перевод с немецкого Ю. М. Антоновского, Н. Полилова, К. А. Свасьяна, В. А. Флёровой. Издательство «Мысль», 1996.
[66] G. Lerner, The Creation of Patriarchy (New York, Oxford University Press, 1986), p. 70.
[67] Там же, гл. 4.
[68] Цитируется там же, стр. 87.
[69] См. иам же, стр. 78.
[70] Использование Филмера Фицхью обсуждается в C. Vann Woodward, ‘George Fitzhugh: Sui Generis’, the introduction to G. Fitzhugh, Cannibals All! or, Slaves without Masters (Cambridge, MA, Harvard University Press, 1960), pp. xxxiv-xxxviii.
[71] Цитируется в Vann Woodward, ‘George Fitzhugh’, p. xxxiv.
[72] Fitzhugh, Cannibals All!, p. 29.
[73] S. Seabury, American Slavery Distinguished from the Slavery of English Theorists and Justified by the Law of Nature (New York, Mason Bros., 1861), p. 201.
[74] Там же, стр. 201, 202.
[75] Цитируется в D. B. Davis, The Problem of Slavery in the Age of Revolution, 1770-1823 (Ithaca and London, Cornell University Press, 1975), pp. 486-7, note 30.
[76] Я подробно обосновала свою позицию относительно этого прочтения Гоббса в The Problem of Political Obligation 2nd edn (Cambridge, Polity Press; Berkeley, University of California Press, 1985), ch. 3.
[77] Hobbes, Leviathan, pt II, ch. XX, p. 189.
[78] Там же, стр. 190.
[79] H. Grotius, The Law of War and Peace, tr. F. W. Kelsey (New York, Bobbs-Merrill, 1925), bk I, ch. II, $VII, p. 103.
Неправильно указан chapter: там книга 1, часть 3, параграф 8, стр.103.
Перевод цитируется по: Г. Гроций «О праве войны и мира», М.: Ладомир, 1994. - 868 с.
Текст взят отсюда: http://grachev62.narod.ru/huig_de_groot/chapt103.html
[80] Там же, книга 2, глава 5, параграф 27; параграф 30.
[81] Там же, книга 2, глава 5, параграф 27.
[82] С. Пуфендорф «О должности человека и гражданина по закону естественному», tr. F. G. Moore (New York, Oxford University Press, 1927), vol. II, p. 90.
[83] Там же.
[84] Pufendorf, On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 936.
[85] Cited in Patterson, Slavery and Social Death, p. 9.
Цитируется по О.Паттерсон «Рабство и социальная смерть»
[86] Pufendorf, On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 939. Пуфендорф также отмечает, что хозяин обладает более обширной властью на сексуальное использование своих рабынь-женщин; «тело рабыни-женщины принадлежит господину»; On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 942.
[87] Locke, Two Treatises, II, $172.
Дж.Локк «Два трактата о правлении», трактат 2й, параграф 172.
Цитируется по:
Локк Дж. Сочинения: В 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 262-405; пер. Ю.В. Семенова.
[88] Там же, параграф 24.
[89] Там же, параграф 85.
[90] R. Nozick, Anarchy, State and Utopia (New York, Basic Books, 1974), p. 331.
Р.Нозик «Анархия, государство и утопия», пер. с англ. Б. Пинскера под ред. Ю. Кузнецова и А. Куряева. - М.: ИРИСЭН, 2008. 424 с.
[91] J. Philmore, ‘The Libertarian Case for Slavery’, The Philosophical Forum, XIV (1982), p. 48 (my emphasis).
Дж.Филмор «Либертарианский подход к рабству»
[92].Там же, стр. 55.
[93].Там же, стр. 49
[94] Finley, Ancient Slavery and Modern Ideology, pp. 99-100.
М.Финли «Античное рабство и современная идеология»
Редакция: Светлана Куприн
Источник: Радфем цитатник
Исторически, большинство авторитетов сходятся в том, что источником рабства был не договор, а войны и завоевания: «Архетипически, рабство служило заменой смерти на войне … Рабство не было помилованием; оно, собственно, было своеобразной условной заменой смертной казни на пожизненный срок. Казнь приостановливалась лишь до тех пор, пока раб мирился со своим бесправием. Его хозяин был, по сути, выкупщиком. Он выкупал или приобретал жизнь раба, и мог ее отнять в любой момент по собственному произволу, то есть его право на жизнь раба ничем не ограничивалось» [60]..
Рабство было тесно связанно с насилием и завоеваниями. Рабы умирали, их отпускали на свободу и, чтобы сохранить численность рабов на определенном уровне, первоначальное приобретение необходимо было повторять (хотя на Американском Юге воспроизводство рабов происходило достаточно быстро, а освобождение из рабства было редкостью) [61]. По самым скромным подсчётам, не менее пятнадцати миллионов африканцев были обращены в рабство и вывезены в Новый Свет [62]. Рабовладельцы прилагали немало усилий для того, чтобы маркировать своих рабов как бесправных с помощью различных средств, включая клички, одежду, прически, язык и клеймение [63], а также использование символического атрибута хозяина - кнута. Мозес Финли приводит (вымышленную) историю из Геродота, о том, как скифы вернули себе власть над взбунтовавшимися рабами: «Пока они видели нас с оружием в руках, они считали себя равными нам, т.е. свободнорожденными. Но как только они увидели вместо оружия кнут, то сразу поняли, что они наши рабы» [64]. Спустя столетия, у Ницше старушка скажет Заратустре: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» [65]
Идея о том, что отдельные лица или категории людей могут быть навсегда порабощены - человеческое изобретение. Герда Лернер предполагает, что рабство появилось, потому что пример подчинённости и «инаковости» уже был перед глазами. Женщины уже находились в подчинённом положении по отношению к мужчинам в своих социальных группах. Мужчины могли заметить, что женщин легко подвергнуть социальной маргинализации, если они лишены защиты своих родственников, или больше не пригодны для сексуального использования, таким образом, мужчины «поняли, что различия могут быть использованы для отделения одной группы людей от другой». Они также изобрели средства, чтобы превратить такое отделение в пожизненное рабство [66]. Независимо от происхождения, Лернер подчеркивает особенность рабства, которую обычно обходят молчанием: первыми рабами были женщины [67]. Вопрос о том, почему мужчин убивали, а женщин обращали в рабство, похоже, имеет только один ответ - женщин-рабов можно использовать большим количеством способов, чем мужчин. Женщин, вдобавок к использованию в качестве рабочей силы, можно использовать сексуально, а заодно воспроизводить таким образом рабскую рабочую силу. Один из историков, исследующих рабство, писал, что «свободный сексуальный доступ к рабам проводил черту между ними и другими людьми также, как и их юридический статус собственности» [68]. Кроме того, захваченные, использованные сексуально и родившие детей женщины могли полностью смириться со своим рабским положением в попытке защитить своих детей, и таким образом дать стимул порабощать скорее других женщин, чем мужчин [69].
Как бы то ни было, реальные исторические рабы, женщины или мужчины, похоже, являются полной противоположностью наёмных рабочих. Раба захватывают, превращают в собственность и принуждают к труду. Взамен раб получает средства, достаточные для выживания, что позволяет рабовладельцу продолжать пользоваться его или её трудом. Рабочий же напротив, в правовом смысле является свободным и равным гражданином, он добровольно заключает трудовой договор и взамен получает зарплату. Заключая договор, рабочий не передает в пользование себя или свой труд нанимателю. Рабочий - это «индивидуум», который предоставляет в пользование капиталисту часть своей собственности на самого себя, а именно, свои услуги, или, используя социалистическую терминологию, свою рабочую силу. Трудовой договор символизирует свободу человека распоряжаться своим имуществом так, как он и только он считает нужным. Договор, таким образом, является основой свободного труда.
Тем не менее, договорная доктрина - это палка о двух концах. С одной стороны, постулат о естественной свободе и равенстве людей можно использовать для обличения аморальности, жестокости и несправедливости рабства, этот аргумент активно использовали аболиционисты. С другой стороны, люди как «индивидуумы» могут на законных основаниях передавать в пользование свои услуги и право собственности на самих себя. Если индивидуум владеет самим собой как собственностью, то он и только он может решать, как использовать эту собственность. Только индивидуум-владелец может решать, выгодно ли ему заключать определенный договор, и он может решить, что в его интересах передать в пожизненное пользование свои услуги в обмен на протекцию (средства к существованию). Допущение, что индивидуум обладает собой, своими способностями и услугами точно так же как любой владелец обладает материальной собственностью, позволяет размыть границу между свободой и рабством. Гражданское рабство становится не более чем одним из примеров законного контракта. Индивидуальная свобода становится воплощением рабства. Таким образом, противопоставление автономии и подчинения можно сохранить только изменением или отказом от договорной доктрины: можно ограничить свободу договора (стратегия, которую сейчас оспаривают контракционисты); или отказаться от концепции индивидуума как обладателя права собственности на собственную личность в пользу альтернативных концепций.
Сторонники рабского контракта, от классических теоретиков общественного договора и защитников рабства на Старом Юге до современных контракционистов, утверждают, что традиционные определения «раба» устарели и неверны для гражданского общества. Например, определение, которое я привела выше - что раб является собственностью, его труд принудителен, а сам он находится в подчинении у своего хозяина - применимо лишь к ранним формам рабства, но не к современной договорной форме. Гражданский раб не является ни собственностью, ни объектом принуждения, хоть и находится в подчинении у своего хозяина. Что касается последнего, то в этом он ничем не отличается от любого другого работника. Как я указала, трудовой договор определяет работника как подчиненного работодателю, который имеет право управлять его работой. Работодатель правда не очень похож на рабовладельца, право работодателя - это ограниченное право современного гражданского начальника, а не абсолютное право рабовладельца. Договорные рабы, таким образом, являются членами гражданского общества, в качестве членов семей и работников.
В своем хорошо известном труде, защищающем южноамериканское рабство, «Каннибалы - все!», Джордж Фицхью утверждает, что рабы жили лучше, чем простые рабочие, но его аргументы, хоть и весьма остроумны, но несовременны по форме. Фицхью обращается к патриархалистскому противнику Локка, Роберту Филмеру [70]. Фицхью утверждает, что люди рождаются подчинёнными, и что семья, состоящая из рабов и возглавляемая хозяином, служит моделью политического строя. В его трудах представляют интерес атаки на оплачиваемый труд, гражданскую свободу, равенство и согласие (договор). Он называет Локка «самоуверенным шарлатаном, который также сведущ в науке или практике управления, как и любой сапожник или наездник» [71]. Рабочие были всего лишь «рабами без хозяев» (подзаголовок его книги), и условия их жизни были намного хуже, чем у чернокожих рабов, которые были обеспечены всем необходимым. Рабовладелец должен был полностью обеспечивать своих рабов всем необходимым для жизни, в отличие от капиталиста, который, «живя на свои доходы, ничего не дает своим подчинённым. Он живет простой эксплуатацией» [72]. Фицхью защищал рабство, сравнивая его с капитализмом, апеллируя к старому, докапиталистическому доконтрактному патриархальному строю. Но были и другие, менее известные защитники рабства, которые утверждали, что рабство (в той форме, в которой оно в реальности существовало на Старом Юге) основывалось на договоре между хозяином и рабом. Поэтому рабство должно быть включено в новый гражданский мир.
Возможно, самым необычным примером защиты рабства на Старом Юге является труд епископа Сэмюеля Сибери «Американское рабство, отличное от рабства английских теоретиков и обоснованное законами природы». Как утверждает Сибери, «рабство в Соединённых Штатах покоится на ином фундаменте», нежели рабство в прошедшие времена [73]. Рабовладелец в Древнем Риме, например, имел абсолютную неограниченную власть над своими рабами, которые были его пленниками и его собственностью. В Америке же власть хозяина ограничена, и следовательно, он не может рассматриваться как владелец своих рабов. Сибери утверждает, что хозяин «ни в коем случае» не является владельцем, он «имеет условное право на услуги рабов». Раб не является ни объектом принуждения, ни собственностью. Сибери пишет - «истина в том, что, насколько мне известно, обязательство служить всю жизнь, при условии защиты и поддержки, является сущностью американского рабства» [74]. Другой американский сторонник рабства соглашается с Сибери по этому вопросу:
«Рабство - это долг и обязанность раба трудиться к взаимной выгоде обоих - хозяина и раба, с предоставлением рабу гарантии протекции и комфортного существования, при любых обстоятельствах. Личность раба не является собственностью, неважно что утверждают выдумки законников; но право на его труд есть собственность, и может передаваться, как и любая другая собственность, или как право на услуги несовершеннолетнего или ученика» [75]. Услуги в виде собственности могут быть предметом договора. Рабский договор не имеет особенностей, которые бы отличали его от других свободных договоров, и раб - это всего лишь еще один трудящийся.
Преподобный Сибери приводит цитаты из Пуфендорфа и Гроция и, за исключением Гоббса (и по совершенно другим причинам, Руссо), классические теоретики общественного договора дают достаточно оснований для защиты рабства с позиций контракционизма. В этой теме, как и во многих других, Гоббс выпускает всех контракционистских котов из мешка. Общественный договор Гоббса вызывает к жизни Левиафана, чью абсолютную власть символизирует меч. Контракционистская отправная точка подразумевает абсолютистский вывод. В отсутствии любых естественных отношений и доверия между индивидуумами единственный способ поддерживать долговременные союзы - это сила меча и абсолютное повиновение [76]. Гоббс переименовывает завоевание в «договор», и это делает его непригодным в качестве модели для современных теоретиков договора. Вдобавок, понятие Гоббса о рабстве слишком приближено к его историческим истокам. Гоббс определяет раба как человека, которого пленили и удерживают в заточении или в кандалах, пока хозяин не решит его судьбу. Раб не имеет обязательств перед хозяином. Такой пленник не приносит никакой пользы хозяину (можно добавить, что это действительно только в тех случаях, когда раб не женщина, сексуальному использованию которой цепи не помеха). Чтобы пленник стал полезным, его нужно освободить от цепей и ограничить иным способом. Таким образом, у завоевателя есть стимул предложить пленному договор, который освободит его из заточения и спасет его жизнь и, по словам Гоббса, окончит его рабство. Как только индивидуум обменивает свою жизнь на клятву в верности своему хозяину, он становится слугой. Чтобы спасти свою жизнь, он должен показать «ясно выраженными словами или каким-нибудь другим проявлением своей воли», что его хозяин может использовать его тело «по своему усмотрению», до тех пор, пока сохраняет ему жизнь [77]. Гоббс настаивает на том, что договор превращает рабство в услужение, но гоббсово описание власти хозяина над слугами выглядит как описание власти рабовладельца: «Власть хозяина распространяется … на все то, что слуга имеет, и хозяин может пользоваться всем этим, когда ему только вздумается, т. е. его власть простирается на имущество слуги, на его труд, слуг и детей» [78].
Гроций крепко держится за идею о том, что хозяин владеет рабом, но он подводит под гражданское рабство более перспективную базу, чем Гоббс. Гроций настаивает, что «каждый человек волен отдаться кому угодно в личную зависимость» [79]. Тем не менее, рабовладелец не имеет абсолютной власти над жизнью и смертью своего раба. Гроций выделяет две формы рабства. Есть «полное рабство», которое «обязывает к пожизненному выполнению работ за пропитание и за удовлетворение прочих насущных потребностей». И есть вторая форма - «неполное рабство», которое включает и «наемных рабочих» [80]. Гроций также подчеркивает преимущества полного рабства; «подобное пожизненное обязательство возмещается постоянным обеспечением пропитания, что не всегда имеет поденный рабочий» [81]. Хотя Гроций и поддерживает рабство, самую удобную контракционистскую историю предлагает Пуфендорф. В некоторых пассажах, цитируемых преподобным Сибери, Пуфендорф представляет предположительную историю происхождения рабства, в которой совмещает рабство с естественным состоянием, когда люди «не имеют общего господина, и ни один [человек] не подчинен другому» [82].
Пуфендорф предполагает, что есть два способа, посредством которых по всеобщему согласию было создано рабство. Его первое предположение состоит в том, что с развитием домашнего хозяйства люди открыли для себя «как удобно, когда домашним хозяйством занимаются другие», иными словами - рабы. Пуфендорф предполагает, что рабы, возможно, сами, по доброй воле предлагали свои услуги, «принуждаемые нищетой или чувством собственной несостоятельности». Взамен они получали «постоянное обеспечение питанием и другими предметами первой необходимости» [83]. Есть и другое предположение, согласно которому люди в естественном состоянии сосредоточились на увеличении своей собственности, а значит некоторые накопили больше других.«Сметливые и более обеспеченные» затем побудили «более инертный и неимущий класс» наняться на работу. Обе категории, и богатые, и бедные, увидели взаимные выгоды в таком положении дел. Постепенно бедняки навсегда связали себя с богатыми семьями, и работали, повинуясь их приказаниям, а взамен богатые господа «предоставляли пропитание и другие предметы первой необходимости». Пуфендорф заключает, что «в результате добровольного согласия бедняков возникли первые проявления рабства, а также форма договора «материальные блага за еду»: я буду постоянно обеспечивать тебя средствами к существованию, а ты будешь постоянно работать на меня» [84].
Очевидный вопрос, который вызывают гипотезы Пуфендорфа: почему такой договор является рабским? Почему не договором найма? Почему «неимущий класс» не превратил себя в слуг или рабочих с помощью договора? (Возможно, менее очевидный вопрос, к которому я вернусь в более поздних главах - почему брачный договор не является рабским; рабы Пуфендорфа включены в семью, а жена, подобно рабу, находится в подчинении у главы семьи до конца своих дней.) На вопрос о рабах и рабочих ответить совсем не так легко, как может показаться. Обычно используются четыре критерия, чтобы отделить работодателя от рабовладельца. Во-первых, работодатель - это гражданский начальник, не имеющий абсолютной власти рабовладельца; во-вторых, трудовой договор действует в рамках определенного короткого периода времени, не пожизненно (в 1660-х годах в Вирджинии, к примеру, «долговые рабы» в правовом смысле отличались от «просто рабов» тем, что «все негры и другие рабы должны служить пожизненно») [85]; в-третьих, работодатель не имеет права на личность или рабочую силу работника, а получает только право на его услуги или использование его рабочей силы; в-четвертых, работодатель не предоставляет жизнеобеспечение, а платит заработную плату своим работникам. Но эти четыре критерия менее надежны, чем принято считать.
Пуфендорф разделяет власть над людьми и обладание материальными вещами. Хозяин-суверен может сказать о своем подданном как о собственности: «он мой», но, утверждает Пуфендорф, несмотря на то, что он обладает абсолютным правом делать что угодно с материальной собственностью, которую нельзя ранить, право господина на подчинённых ограничено. Он обязан защищать своих рабов в обмен на подчинение его приказам [86]. Рабовладелец Пуфендорфа выглядит скорее как работодатель, тем более что у него нет никакой необходимости владеть своими рабами как собственностью, ему нужно лишь заключить с рабами договор дающий право пожизненного пользования их услугами.
Аргументы Локка показательны в плане проведения различий между свободой, свободным трудом и рабством. Локк, подобно Гоббсу, утверждает, что «как только вступает в силу договор, рабство заканчивается» [87]. Отношения хозяин-раб не могут быть созданы посредством договора. Раб, по Локку, это индивид, находящийся в полной власти господина, который волен по собственному произволу распоряжаться жизнью и смертью своего раба. Локк утверждает, что ни один индивид не может по собственному произволу распоряжаться собственной жизнью (власть эта принадлежит Богу), и потому не может предать себя абсолютной власти другого. Господин и раб находятся в состоянии войны. Следовательно, там где семья включает рабов, отношение хозяина к ним отличается от гражданской власти, которую он осуществляет над женой и детьми, власти ограниченной и не распространяющейся на их жизнь и смерть. Господин и раб не являются частью гражданского общества, даже несмотря на то, что раб включен в семью.
Гражданские отношения, основанные на договоре - это отношения господин-слуга. Договор господина и слуги - это «ограниченная власть с одной стороны и повиновение с другой» [88]. Свободный человек, говорит нам Локк, становится слугой «продав … на некоторое время те услуги, которые он обязуется предоставлять взамен той платы, которую получит … [хозяин имеет] только временную власть над ним, причем не превышающую то, что содержится в заключенном между ними договоре» [89]. Но как долго длится это «некоторое время»? Индивид Локка владеет собственной личностью и рабочей силой. Только собственник может решить, как лучше использовать свою собственность, а потому нет причины, препятствующей слуге Локка считать, что заключив пожизненный договор с тем же хозяином, он получит максимальную протекцию. В случае заключения такого договора, каков будет его статус? Слуга или раб? Согласно Локку, он не может быть рабом, если отношения созданы посредством договора. Но договор о (гражданском) рабстве отчуждает собственность на его рабочую силу до конца жизни, таким образом, он становится чем-то большим, нежели слуга. Следовательно, ограничение срока действия договора, по всей видимости единственное, что отделяет раба от слуги или наемного рабочего.
Современные контракционисты утверждают, что любое подобное разделение должно быть упразднено. В книге «Анархия, государство и утопия», которой так восхищались политические философы, Роберт Нозик задает вопрос: «позволяет ли [индивиду] свободная система продавать себя в рабство», и сам же отвечает: «я считаю, что да» [90]. Филмор, к примеру, еще решительнее настаивает на «окультуренной форме договорного рабства» [91]. Филмор цитирует Локка, что может немало удивить, учитывая устоявшееся мнение о Локке как об однозначном борце за свободу. Локк не имел рабов, но был держателем акций Королевской Африканской компании, которая имела монополию на работорговлю, он также способствовал развитию Компании в Вирджинии в конце 1690-х, занимая пост в Торговой палате. Согласно Филмору, договор о рабстве есть ни что иное как форма трудового договора; «договорное рабство [это]... частный случай... расширения договора наниматель-работник». Филмор не сомневается в важнейшей роли трудового договора в контракционистском дискурсе. Он настаивает, что «любая основательная и решительная критика добровольного рабства... распространяется и на трудовой договор... следовательно, подобная критика будет доведением до абсурда [92]. Разница между обычным трудовым договором и рабским договором - всего лишь в длительности договора. Окультуренное рабство - это пожизненный договор. Филмор называет это «гарантизм« (англ. warranteeism) (позаимствовав этот термин у другого защитника южноамериканского рабства XIX века). Хозяин обменивает «пожизненную гарантию еды, одежды и укрытия (или равноценный денежный доход) на пожизненное право использовть труд раба» [93]. В цивилизованном рабстве, однако, договор может быть разорван рабом, если он выплатит компенсацию за убытки.
Аргументация Филмора касательно договорного или гражданского рабства зависит от трех невысказанных допущений. Во-первых, его аргументация зависит от возможности отделить услуги или рабочую силу от личности и труда раба. Разница между гарантизмом и (историческим) рабством основывается на новой концепции индивида как естественно свободного и равного, который владеет самим собой как собственностью. Собственность индивида может быть сдана в аренду без какого-либо вреда, ущерба или умаления самости индивида, который владеет собственностью. То, что индивид может сдать в аренду свою рабочую силу, вместо своего труда или личности, обычно используют для того, чтобы отличить свободный наемный труд от несвободного рабства. Для контракциониста это отличительная черта, которая показывает, что (цивилизованное) рабство есть ничто иное как расширенный трудовой договор и что оно является подтверждением, а не опровержением, свободы индивида!
Во-вторых, контракционистские доводы, на первый взгляд, преодолевают великое противоречие и парадокс рабства; то, что хозяин должен одновременно отрицать и утверждать человеческую природу раба. Финли замечает, что это противоречие не волновало рабовладельцев античности; оно стало проблемой только в современном мире [94]. Объяснением неловкости, которую испытывали американские рабовладельцы, может быть то, что, исторически, только они владели рабами в рамках общественного строя, сконцентрированного на (якобы) универсальной доктрине индивидуальной свободы и равенства. Защитники рабства, как XIX века так и современные, на первый взгляд смогли преодолеть вышеуказанное противоречие, выдвигая аргументы в пользу того, что рабство было основано на договоре, и не раб являлся собственностью, а лишь его услуги. Гражданский раб также является «индивидом», который свободно заключил договор пожизненно отдавать свой труд хозяину, и последний должен гарантировать своему рабу те же права как и любому другому работнику, который юридически является свободным и равным гражданином. Как бы то ни было, мнимое разрешение парадокса рабства основывается на утверждении, что услуги, функции, рабочая сила могут быть отделены от личности. С этим утверждением никак нельзя согласиться; идея рабочей силы или услуг (как я поясню подробнее в главе 5) является очередной политической фикцией.
Примечания:
[60] Patterson, Slavery and Social Death, p. 5.
[61] Там же, стр. 3.
[62] Davis, Problem of Slavery, p. 9.
[63] Список из Patterson, Slavery and Social Death, p. 8.
[64] M. I. Finley, Ancient Slavery and Modern Ideology (London, Chatto and Windus, 1980), p. 118.
[65] F. Nietzsche, ‘Thus Spoke Zarathustra’, in The Portable Nietzsche, ed. W. Kaufman (London, Chatto and Windus, 1971), p. 179.
Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра» // «Сочинения в двух томах», т. 2. Составитель, редактор и автор примечаний К. А. Свасьян, Перевод с немецкого Ю. М. Антоновского, Н. Полилова, К. А. Свасьяна, В. А. Флёровой. Издательство «Мысль», 1996.
[66] G. Lerner, The Creation of Patriarchy (New York, Oxford University Press, 1986), p. 70.
[67] Там же, гл. 4.
[68] Цитируется там же, стр. 87.
[69] См. иам же, стр. 78.
[70] Использование Филмера Фицхью обсуждается в C. Vann Woodward, ‘George Fitzhugh: Sui Generis’, the introduction to G. Fitzhugh, Cannibals All! or, Slaves without Masters (Cambridge, MA, Harvard University Press, 1960), pp. xxxiv-xxxviii.
[71] Цитируется в Vann Woodward, ‘George Fitzhugh’, p. xxxiv.
[72] Fitzhugh, Cannibals All!, p. 29.
[73] S. Seabury, American Slavery Distinguished from the Slavery of English Theorists and Justified by the Law of Nature (New York, Mason Bros., 1861), p. 201.
[74] Там же, стр. 201, 202.
[75] Цитируется в D. B. Davis, The Problem of Slavery in the Age of Revolution, 1770-1823 (Ithaca and London, Cornell University Press, 1975), pp. 486-7, note 30.
[76] Я подробно обосновала свою позицию относительно этого прочтения Гоббса в The Problem of Political Obligation 2nd edn (Cambridge, Polity Press; Berkeley, University of California Press, 1985), ch. 3.
[77] Hobbes, Leviathan, pt II, ch. XX, p. 189.
[78] Там же, стр. 190.
[79] H. Grotius, The Law of War and Peace, tr. F. W. Kelsey (New York, Bobbs-Merrill, 1925), bk I, ch. II, $VII, p. 103.
Неправильно указан chapter: там книга 1, часть 3, параграф 8, стр.103.
Перевод цитируется по: Г. Гроций «О праве войны и мира», М.: Ладомир, 1994. - 868 с.
Текст взят отсюда: http://grachev62.narod.ru/huig_de_groot/chapt103.html
[80] Там же, книга 2, глава 5, параграф 27; параграф 30.
[81] Там же, книга 2, глава 5, параграф 27.
[82] С. Пуфендорф «О должности человека и гражданина по закону естественному», tr. F. G. Moore (New York, Oxford University Press, 1927), vol. II, p. 90.
[83] Там же.
[84] Pufendorf, On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 936.
[85] Cited in Patterson, Slavery and Social Death, p. 9.
Цитируется по О.Паттерсон «Рабство и социальная смерть»
[86] Pufendorf, On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 939. Пуфендорф также отмечает, что хозяин обладает более обширной властью на сексуальное использование своих рабынь-женщин; «тело рабыни-женщины принадлежит господину»; On the Law of Nature, bk VI, ch. 3, p. 942.
[87] Locke, Two Treatises, II, $172.
Дж.Локк «Два трактата о правлении», трактат 2й, параграф 172.
Цитируется по:
Локк Дж. Сочинения: В 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 262-405; пер. Ю.В. Семенова.
[88] Там же, параграф 24.
[89] Там же, параграф 85.
[90] R. Nozick, Anarchy, State and Utopia (New York, Basic Books, 1974), p. 331.
Р.Нозик «Анархия, государство и утопия», пер. с англ. Б. Пинскера под ред. Ю. Кузнецова и А. Куряева. - М.: ИРИСЭН, 2008. 424 с.
[91] J. Philmore, ‘The Libertarian Case for Slavery’, The Philosophical Forum, XIV (1982), p. 48 (my emphasis).
Дж.Филмор «Либертарианский подход к рабству»
[92].Там же, стр. 55.
[93].Там же, стр. 49
[94] Finley, Ancient Slavery and Modern Ideology, pp. 99-100.
М.Финли «Античное рабство и современная идеология»