Сильвия Федеричи "Калибан и Ведьма" - Глава 4, Параграф 4
Перевод: Ася Мироненко
Редакция: Светлана Куприн
Источник: Радфем цитатник
Глава 4. Параграф 4. Охота на ведьм, охота на женщин и накопление труда
Самое важное различие между ересью и колдовством заключается в том, что колдовство считалось женским преступлением. Это особенно характерно для пика преследований, в период между 1550 и 1650 гг. На более раннем этапе количество мужчин среди обвиняемых доходило до 40 %, позднее мужчин также преследовали, но меньше, в основном это были бродяги, попрошайки, рабочие-мигранты, а также цыгане и младшие священники. Более того, к XVI веку обвинение в поклонении дьяволу стало общей повесткой в политической и религиозной борьбе, едва ли можно было найти епископа или политика, которого в запале не обвинили бы в колдовстве. Протестанты обвиняли католиков, особенно папу, в поклонении дьяволу; сам Лютер был обвинен в магии, так же как Джон Нокс в Шотландии, Жан Боден во Франции, и многие другие. Евреев также традиционно обвиняли в поклонении дьяволу, часто изображая их с рогами и когтями. Однако, примечательно, что более восьмидесяти процентов из тех, кого судили и казнили за колдовство в Европе в XVI и XVII веках, были женщины. На самом деле, в этот период женщин чаще судили за колдовство, чем за любое другое преступление, за исключением, что примечательно, детоубийства.
Демонологи подчеркивали, что ведьма - это женщина, радуясь, что Бог оградил мужчин от такого бедствия. Как отмечала Сигрид Браунер (1995), аргументы, используемые для объяснения этого явления, изменились. В то время как авторы «Молота ведьм» объясняли, что женщины более склонны к колдовству из-за их «ненасытной похоти», Мартин Лютер и гуманистические писатели подчеркивали моральную и умственную слабость женщин как источник этой перверсии. Но все сходились на том, что женщины - существа злые.
Еще одним различием между преследованиями еретиков и ведьм является то, что для последних обвинения в сексуальных извращениях и детоубийстве играли центральную роль, вместе с фактической демонизацией контрацептивных практик.
Связь между контрацепцией, абортами и колдовством впервые была обозначена в булле Иннокентия VIII (1484), в которой он сетовал на то, что:
«своими заклятиями, заклинаниями, заговорами и другими проклятыми суевериями, и отвратительными чарами, гнусностями и преступлениями, (ведьмы) уничтожают потомство женщин. Они мешают мужчинам продолжить свой род и женщинам зачать; так, что ни мужья со своими женами, ни жены со своими мужьями не могут совершать половые акты» (Kors и Peters 1972: 107-08).
С тех пор репродуктивные преступления, заняли значительное место в судебных процессах. К XVII веку ведьм обвиняли в заговоре с целью уничтожить способность людей и животных к воспроизводству, в абортах и в принадлежности к детоубийственной секте, которая занималась убийством детей или принесением их в жертву дьяволу. В народном воображении ведьма также стала ассоциироваться с развратной старой женщиной, ненавидящей новую жизнь, которая питается детской плотью или использует детские тела, чтобы делать свои магические зелья - позже этот стереотип распространялся через детские книги.
Почему же произошел такой поворот от ереси к колдовству? Другими словами, почему в течение столетия, еретиком сделалась женщина, и почему главным религиозным и социальным преступлением стало преимущественно репродуктивное преступление?
В 1920-е годы английский антрополог Маргарет Мюррей в книге «Культ ведьм в Западной Европе» (1921) предложила объяснение, которое недавно было снова пущено в оборот эко-феминистками и последовательницами викки. Мюррей утверждала, что колдовство было древней матрифокальной религией, на которую инквизиция, движимая новым страхом отклонения от догм, обратила внимание после победы над ересями. Другими словами, женщины, которых демонологи преследовали как ведьм, (согласно этой теории) практиковали древние культы плодородия, с целью поддержать рождение и воспроизводство - культы, которые существовали в Средиземноморье на протяжении тысячелетий, но осуждались церковью как языческие обряды и угроза ее власти. [22] В качестве аргументов для подтверждения данной гипотезы использовали то, что среди обвиняемых было много повитух, то что в средневековой общине женщины играли роль целительниц и то что до XVI века рождение детей считалось женской «тайной». Но данная гипотеза не может ни объяснить сроки охоты на ведьм, ни рассказать, почему эти культы плодородия вдруг стали настолько ужасными в глазах властей, чтобы призывать к уничтожению женщин, исповедующих древнюю религию.
Есть и другая гипотеза, которая объясняет то, что репродуктивные преступления играли ведущую роль в процессах над ведьмами, высокими показателями детской смертности, которые были характерны для XVI и XVII веков в связи с ростом бедности и недоедания. Утверждалось, что ведьмы были виновны в том, что многие дети внезапно умирали вскоре после рождения, и были уязвимы для многих заболеваний. Но это объяснение тоже не заглядывает слишком глубоко. Оно не учитывает тот факт, что женщин, объявленных ведьмами, также обвиняли в предотвращении зачатия, что мешает вписать охоту на ведьм в контекст экономической и институциональной политики XVI века. Таким образом, оно упускает из виду важную связь между охотой на ведьм и недавно возникшей озабоченностью европейских государственных деятелей и экономистов вопросом воспроизводства населения и его численности, в рамках которого в то время обсуждался вопрос о численности рабочей силы. Как мы уже видели ранее, вопрос о рабочей силе стал особенно актуальным в XVII веке, когда численность населения Европы вновь стала сокращаться, в результате чего возникла угроза демографического коллапса, подобного тому, который имел место в американских колониях в течение нескольких десятилетий после конкисты. На этом фоне кажется весьма вероятным, что охота на ведьм была, по крайней мере частично, попыткой установить уголовную ответственность за контроль над рождаемостью и поставить женское тело, матку, на службу росту населения и производству и накоплению рабочей силы.
Это всего лишь гипотеза; однако не вызывает сомнений, что охоту на ведьм поощрял тот же политический класс, который был озабочен сокращением численности населения и руководствовался убеждением, что большое количество населения это богатство нации. Тот факт, что XVI и XVII века были временем расцвета меркантилизма, а также начала демографического учета (рождений, смертей и браков), проведения переписей населения, и формализации демографии как первой «государственной науки», является явным доказательством того, что контроль над перемещением населения приобрел стратегическое значение для политических кругов, инициировавших охоту на ведьм (Cullen 1975: 6ff) [23].
Нам также известно, что многие ведьмы были повитухами или «знахарками», традиционно хранящими знания о женской репродукции и контроле над ней (Midelfort 1972: 172). «Молот ведьм» посвятил им целую главу, утверждая, что они были хуже всех остальных женщин, так как помогали матерям уничтожать плод их чрева, и они могли без труда осуществить свой преступный замысел, благодаря тому, что выгоняли мужчин из комнат рожениц [24]. Отмечая, что нет ни одной лачуги, в которую не была бы вхожа повитуха, авторы рекомендовали, чтобы ни одна женщина не была допущена к практике этого искусства, если она прежде не зарекомендовала себя как «ревностная католичка». К этим рекомендациям прислушивались. Как мы уже видели, повитухи были обязаны надзирать за женщинами, например следить, чтобы те не могли скрыть свою беременность или роды вне брака, а в случае обнаружения проступка, были бы маргинализированы. Во Франции и Англии, начиная с конца XVI века, немногим женщинам было разрешено практиковать акушерство, которое до этого времени было их неприкосновенной тайной. После, в начале XVII века, стали появляться и первые мужчины-акушеры; и в течение столетия, акушерство почти полностью перешло под контроль государства. По словам Элис Кларк:
«Длительный процесс, в рамках которого женщины были вытеснены мужчинами из профессии [акушерства], всего лишь один из примеров того, каким образом они были исключены из всех отраслей профессиональной деятельности, поскольку лишены были возможности получения адекватной профессиональной подготовки» (Clark 1968: 265).
Но интерпретация социального упадка профессии повитух как типичного случая женской депрофессионализации не отражает всего его значения. Существуют убедительные доказательства того, что на самом деле, повитухи оказались маргинализированы, поскольку им не доверяли, а также потому, что исключение женщин из профессии подрывало женский контроль над репродукцией [25].
Подобно тому, как огораживания экспроприировали у крестьянства общинные земли, охота на ведьм экспроприировала у женщин их тела, которые были таким образом «освобождены» от каких-либо препятствий, мешающих их функционированию в качестве машин для производства рабочей силы. Угроза костра возводила вокруг женских тел барьеры, гораздо более серьезные, чем самые высокие заборы вокруг общинных земель.
Мы можем только представить, какое влияние оказывало на женщину то, что она видела своих соседок, подруг и родственниц, сжигаемых на костре, и понимала, что любая попытка контрацепции с ее стороны может быть истолкована как результат демонической перверсии [26]. Стремление понять, что, должно быть, думали и чувствовали женщины, преследуемые как ведьмы, и другие женщины в их общине, и какие они делали выводы из этого чудовищного преследования - другими словами, посмотреть на преследование «изнутри», как сделала Энн Л. Барстоу в «Witchcraze» («Ведьмином бешенстве») (1994) - также позволяет избежать предположений о намерениях преследователей, и сосредоточиться вместо этого на последствиях охоты на ведьм для социального положения женщин. С этой точки зрения не может быть никаких сомнений, что охота на ведьм разрушила методы, используемые женщинами для контроля над репродукцией, объявив их дьявольскими средствами, и создала институт государственного контроля над женским телом - предпосылку для его подчинения целям воспроизводства рабочей силы.
Но ведьмами объявляли не только повитух, женщин, избегающих материнства, или нищих, которые, стараясь выжить, крали у соседей дрова или масло. Ими также объявляли свободно живущих женщин - проституток или совершивших адюльтер, и вообще женщин, которые осуществляли свою сексуальность вне брака и продолжения рода. Таким образом, в судах над ведьмами «дурная репутация» была доказательством вины. Ведьмой объявлялась также бунтарка, та которая не давала себя в обиду, спорила, ругалась, и не плакала под пытками. «Бунтарка» здесь не обязательно относится к какой-либо конкретной подрывной деятельности, в которую могли быть вовлечены женщины. Скорее, она описывает женскую личность, сформировавшуюся, особенно в среде крестьянства, в процессе борьбы против феодальной власти, когда женщины были в авангарде еретических движений и часто объединялись в женские ассоциации, что создавало серьезную проблему для власти мужчин и церкви. Описания ведьм напоминают репрезентацию женщин в средневековых моралите и фаблио: готовые брать на себя инициативу, такие же страстные и агрессивные как мужчины, носящие мужскую одежду, или горделиво восседающие на спинах своих мужей, с хлыстом в руках.
Конечно, среди обвиняемых, были и женщины, подозреваемые в конкретных преступлениях. Одну обвиняли в отравлении мужа, другую - в убийстве работодателя, еще одну в проституировании своей дочери (Le Roy Ladurie1974: 203-04). Но это были не просто девиантные женщины, а женщины как таковые, особенно, женщины из низших классов, которые были отданы под суд, женщины, которые вызывали такой страх, что в их случае связь между воспитанием и наказанием была поставлена с ног на голову. «Мы должны, - заявлял Жан Боден - посеять страх среди некоторых, наказывая многих». И в самом деле, в некоторых деревнях лишь немногим удалось выжить.
Кроме того, сексуальный садизм, проявлявшийся в пытках, которым подвергали подсудимых, обнаруживает такое женоненавистничество, которое не имеет аналогов в истории, и не может быть обосновано никаким конкретным преступлением. В соответствии со стандартной процедурой, обвиняемых раздевали донага и полностью обривали (утверждалось, что дьявол прятался в их волосах); затем все их тело, в том числе вагины, кололи длинными иглами в поисках знаков, которыми дьявол предположительно отмечал своих ставленниц (точно так же английские хозяева поступали с беглыми рабами). Часто их насиловали, чтобы узнать, были ли они девственницами - это было признаком невиновности; и если они не признавались, то их подвергали еще более жестоким пыткам: им отрывали конечности, сажали на железные стулья, под которым зажигали костры; дробили их кости. А когда их вешали или сжигали, то принимали меры для того, чтобы уроки, которые можно извлечь из их смерти, не оставались без внимания. Казнь была важным общественным событием, на котором должны были присутствовать все члены общины, в том числе дети ведьм, особенно их дочери, которых, в некоторых случаях, сгоняли вплотную к костру, чтобы они могли видеть свою мать, сжигаемую заживо.
Охота на ведьм, таким образом, была войной против женщин; это была согласованная попытка принизить их, демонизировать, и уничтожить их социальную власть. В то же самое время, в застенках и на кострах, где погибали ведьмы, выковывались новые буржуазные идеалы женственности и хозяйственности.
В данном случае, охота на ведьм усиливала социальные тенденции того времени. Существует очевидная связь между практиками охоты на ведьм и запретами, вводимыми в то же время новым законодательством для регулирования семейной жизни, гендерных и имущественных отношений. В то же самое время, когда распространялась охота на ведьм, по всей Западной Европе были приняты законы, которые наказывали смертью за измену мужу (в Англии и Шотландии на костре, как и в случае государственной измены). Тогда же проституция была объявлена вне закона, как и внебрачные роды, а детоубийство стало самым главным преступлением [27]. Одновременно женская дружба стала предметом подозрений, ее обличали с амвона, как подрывающую союз между мужем и женой, отношения между женщинами были демонизированы обвинителями ведьм, которые заставляли их осуждать друг друга как соучастниц преступления. Именно в этот период, слово «кумушка» («gossip»), которое в Средние века означало «подруга», приобрело уничижительные коннотации - еще один признак того, до какой степени была подорвана власть женщин и общинных связей.
Кроме того, на идеологическом уровне, существует тесная связь между приниженным образом женщины, сформированным демонологами и образом женственности, сконструированным дискуссиями о «природе полов» [28], канонизировавшими стереотипную женщину, слабую телом и разумом, биологически склонную ко злу, который эффективно использовался для оправдания контроля мужчин над женщинами и нового патриархатного порядка.
Примечания:
[22] Тезис Мюррей был реанимирован в последние годы, в разгар возрождения интереса эко-феминисток к отношениям между женщинами и природой в ранних матрифокальных обществах. Среди тех, кто считал ведьм защитницами древней, центрированной на женщинах религии, поклонявшимися репродуктивной силе женщин, была и Мэри Кондрен. В книге «Змей и Богиня» (1989), Кондрен утверждает, что охота на ведьм была частью длительного процесса, в рамках которого христианство вытесняло жриц старой религии, сначала утверждая, что они использовали свою власть во зло, а затем отрицая наличие у них власти (Condren 1989: 80-86). Одно из наиболее интересных заявлений, сделанных Кондрен в этом контексте, касается связи между преследованием ведьм и попыткой христианских священников присвоить репродуктивные способности женщин. Кондрен показывает, что священники были вовлечены в настоящую конкуренцию со «знахарками», демонстрируя репродуктивные чудеса: делая бесплодных женщин беременными, изменяя пол младенцев, провоцируя сверхъестественные выкидыши и, не в последнюю очередь, воспитывая брошенных детей (Condren 1989: 84).
[23] К середине XVI века большинство европейских стран стали регулярно собирать демографическую статистику. В 1560 году итальянский историк Франческо Гвиччардини выразил удивление узнав, что в Антверпене и во всех Нидерландах власти не собирают демографические данные, за исключением случаев «крайней необходимости» (Helleneir 1958: 1-2) К XVII веку все государства, в которых происходила охота на ведьм, также стимулировали рост населения (там же. 46).
[24] Моника Грин, однако, оспаривает идею, что в Средние века существовало жесткое половое разделение в медицинской сфере, при котором мужчины не допускались к лечению женщин, особенно в области акушерства и гинекологии. Также она утверждает, что женщины были представлены хотя и в меньшем количестве, чем мужчины, во всей медицинской сфере, не только как повитухи, но и врачи, аптекари, кровопускательницы. Грин ставит под сомнение общее утверждение, что акушерки были предметом особенно пристального внимания властей, и что мы можем проследить связь между охотой на ведьм и изгнанием женщин из медицинской профессии, начиная с XIV и XV веков. Она утверждает, что ограничения, наложенные на [акушерскую] практику, были результатом многих социальных противоречий (в Испании, например - конфликта между христианами и мусульманами) тем более, что растущие ограничения, налагаемые на женскую [акушерскую] практику, могут быть подтверждены документально, в то время как причины породившие их - не могут. Она признает, что основные соображения, стоящие за этими ограничениями, были «морального» порядка, иными словами, что они связаны с представлениями о характере женщины (Green 1989: 435ff).
[25] Дж. Гелис пишет, что «государство и церковь традиционно не доверяли этим женщинам, чья деятельность часто оставалась тайной и была окутана магией, если не колдовством, и которые наверняка могли рассчитывать на поддержку сельской общины» («L'état et l'église se méfient traditionnellement de cette femme dont la pratique reste souvent secrète, empreinte de magie, voire de sorcellerie et qui dispose au sein de la communauté rurale d'une audience certaine»). Он добавляет, что прежде всего было необходимо препятствовать участию повитух, истинному или воображаемому, в таких преступлениях, как аборты, детоубийство, отказ от детей (Gelis 1977: 927ff). Во Франции в конце XVI века в Страсбурге был обнародован первый указ, регулирующий деятельность повитух. К концу XVII века повитухи были полностью под контролем государства и использовались им как реакционная сила в своей кампании моральных реформ (Gelis 1977).
[26] Это может объяснить, почему контрацептивы, которые широко использовались в Средневековье, исчезли в XVII веке, сохранившись только в среде проституток, а когда они снова появились на исторической сцене, то были отданы в руки мужчин, так что женщины могли использовать их только с разрешения мужчин. Долгое время единственным контрацептивом, предлагаемым буржуазной медициной, был презерватив. Упоминания о нем начинают появляться в Англии в XVIII веке, одно из первых упоминаний - в «Дневнике» Джеймса Босуэлла (цитируется в Helleiner 1958:94).
[27] В 1556 году Генрих II во Франции принял закон, наказывающий как убийцу любую женщину, которая скрывала свою беременность, и чей ребенок родился мертвым. Аналогичный закон был принят в Шотландии в 1563 году. До XVIII века в Европе детоубийство наказывалось смертной казнью. В Англии во время Протектората была введена смертная казнь за прелюбодеяние.
К наступлению на репродуктивные права женщин и введению новых законов, санкционирующих подчинение жены мужу в семье, мы должны добавить криминализацию проституции, начиная с середины XVI века. Как мы видели ранее (в главе 2), проститутки подвергались жестоким наказаниям, таким как «acabussade». В Англии им каленым железом ставили на лоб клеймо, напоминающее «метку дьявола», их избивали и обривали, как ведьм. В Германии проститутку можно было утопить, сжечь или похоронить заживо. Здесь ее тоже брили наголо, волосы считались любимым местом дьявола. Иногда ей отрезали нос - практика позаимствованная у арабов, которые таким образом наказывали за «преступления чести», а также женщин, обвиняемых в супружеской измене.
По-видимому, проститутку приравнивали к ведьме за ее «дурной глаз». Предполагалось, что сексуальное прегрешение было дьявольским и наделяло женщину магическими силами. Об отношении между эросом и магией в эпоху Возрождения см. П. Кулиано (1987).
[28] Дискуссия о природе полов началась в конце Средневековья, а затем была вновь открыта в XVII веке.
Продолжение