Новый отсчёт (2002) - продолжение. Глава 4 из книги Марии Свеланд 'Стерва'
Originally posted by labota at Новый отсчёт (2002) - продолжение. Глава 4 из книги Марии Свеланд 'Стерва'
Новый отсчёт (2002). Глава 4.
Мария Свеланд, Стерва. Переведено Таней Крис с: Sveland, M - Bitterfittan, Norstedts; 2007
Новый отсчёт (2002) начало
Новый отсчёт (2002) продолжение
Новый отсчёт (2002) продолжение
Отделение переполнено, и нас отправляют в многоместную палату. Я смотрю на Йохана и ненавижу его за то, что он выглядит удовлетворённым.
- Ну, теперь ты видишь, что я не могу остаться, - говорит он с ноткой жалобы в голосе. Я смотрю на женщину в белом халате, что стоит рядом с нами. Она не отвечает на мой взгляд, лишь глядит вниз, на аппарат идентификации пациентов, с которым она нервно возится.
- У нас, к сожалению, нет одиночных палат сегодня, так что я не думаю, что ваш муж и сын могут остаться на ночь, - тихо говорит она.
Она что, чувствует, как я расстроена? Может быть, чувствует запах моего пота? Может, знает, что высокая температура приводит к нарушениям в психике и поведении?
Опять начинают течь слёзы. Похоже, я к этому уже даже привыкла. Привыкла к ощущению своего красного, опухшего лица, постоянно мокрого от слёз и соплей. Во мне вырастает стон, из живота к горлу. Я плачу так, как никогда до этого не плакала - громко и гортанно. Это напоминает вой раненого зверя, совершенно уродливый звук, и я понимаю, что он тут не к месту, в этом обычном мире, частью которого я больше уже не являюсь. Я слышу, как медсестра выходит из палаты, а Йохан пробует присесть ко мне на краешек узкой кровати. Я отталкиваю его, забираю Сигге и уползаю с ним под одеяло. Ласково глажу его маленькую голову, смотрю на его милое, сонное личико. Мой любимый малыш, самый лучший на свете, никому еще до этого не удавалось причинить мне столько любовных страданий и боли.
Не знаю, сколько я так пролежала. Йохан сидит на розовом диване и молча смотрит в окно. Над ним на стене висит картина. Акварель, на которой луг и цветы. На заднем фоне - закат, окрашивающий всё на картине в розовый цвет. Моё чувство юмора меня давно и безнадёжно оставило, и я думаю, до чего же я ненавижу розовый. Самый уродливый цвет на свете, неприятный во всех отношениях, и всё равно так часто встречающийся.
В какой-то момент Йохан начинает собираться. Он надевает куртку, застёгивается. Стоит возле моей кровати и пробует поймать мой взгляд, но я на него не смотрю. Вдруг дверь открывается, и заходит медсестра. Она выглядит бодрой и довольной.
- Мы нашли для вас палату, так что вся ваша семья может остаться! - говорит она не без гордости.
Йохан хмурит брови, но не отпускает сумку, крепко её держит. Медсестра продолжает радостным голосом:
- Мы подумали, раз ты была так расстроена, что они не смогут остаться, так что... да, теперь вы можете остаться, - говорит она и смотрит на Йохана. Он напряжённо смотрит на неё, а потом на меня.
- Но... я вообще-то думаю, что для нас всех было бы лучше, если бы я поехал с Сигге домой.
Теперь уже Йохан не смотрит мне в глаза. Я вижу по нему, что ему стыдно, и в тоже время он злится, и я слышу, как он сдерживается, стараясь, чтобы его голос звучал дружелюбно.
- Уже поздно, тебе было бы хорошо поспать, Сара. А мы завтра приедем опять.
Я смотрю на его лицо, в полуотвороте, и понимаю, что у меня больше не осталось сил, чтобы ругаться и спорить. Болеутоляющая пилюля перестала действовать, и я чувствую, как температура опять начинает подниматься. Меня начинает знакомо трясти от озноба. Я ничего не говорю, хоть и знаю, что моё молчание заставляет его беспокоиться.
- Ну, хорошо, тогда делайте так, как хотите, - говорит женщина в белом немного растерянно и оставляет нас одних.
Йохан забирает Сигге из постели и начинает надевать на него зимний комбинезон. Я по-прежнему упорно не отвечаю и не смотрю на него. Может быть, так и начинается апатия, - думаю я.
Но в тот самый миг, когда я вижу, как Сигге уносят из больничной палаты в сиденье для автомобиля, которое в руках у Йохана, я вдруг просыпаюсь. Что-то в моём мозгу даёт сбой, и я рывком поднимаюсь, чтобы бежать за ними. В моём полупсихотическом бредовом состоянии мне представляется, что какой-то монстр похитил моего ребенка, и мне необходимо его спасти. Но шов после кесарева заставляет меня согнуться, и я просто валюсь на пол. Там я лежу и наблюдаю, как стены и пол качаются, как на качелях. Думаю: ну вот, похоже, я по-настоящему сошла с ума. Я всхлипываю, ведь мой ребенок пропал, и я пропала.
Женщина в белом халате входит в палату, наверное, стояла наготове за дверью. Она помогает мне подняться и лечь в постель. Закутывает меня в одеяло.
- Ну, ну, - говорит она дружелюбно, гладя меня по голове. Но я никак не могу перестать плакать.
- У меня есть малыш, - всхлипываю я. Он такой чудесный! Он самый замечательный мышонок на свете!
- Конечно, он замечательный, - говорит добрая медсестра.
- Но я не хочу умирать, я хочу, чтобы он был рядом со мной!
- Ну, ну, умирать тебе пока не нужно. Мы об этом уж позаботимся.
Она долго сидит и гладит меня по голове. Я всё-таки под конец успокаиваюсь и перестаю всхлипывать.
Больничная койка узка и тверда, и целую ночь я лежу без сна, смотрю в потолок. Передо мной проносятся картинки одна страшнее другой - что я больше никогда не увижу Сигге. Он умирает этой ночью. Смерть в колыбели во сне. Такси попадает в аварию. Я не могу остановиться, картинки проносятся одна за другой, и каждая следующая ужаснее предыдущей.
Следующие пять дней на мне пробуют пять разных видов антибиотиков, внутривенно, и ни один из них не помогает, температура не опускается ниже 39.
Я помню эти дни лишь урывками. Йохан и Сигге, которые появляются утром. Как я плачу, когда могу взять Сигге к себе. Как я плачу, когда они уходят после обеда . Бессонные ночи. Страх смерти, когда я чувствую, что врачи сами начинают уже беспокоиться. Никто не может мне ничего точно сказать. И эта постоянная температура, которая сводит меня с ума. Я говорю Йохану, что это так типично для меня - умереть именно сейчас, когда у меня есть Сигге. Он пробует меня утешить, но я вижу, что он тоже обеспокоен.
Наконец я получаю таблетку, останавливающую производство молока, о которой я просила. Молоко пропадает медленно, но груди остаются болезненными и твёрдыми. Оказывается, вдобавок к моему воспалению грудных желез я получила еще и внутрибольничную инфекцию, устойчивую к антибиотикам. Вот почему антибиотики не помогали. И я не могу перестать думать о том, что это твердые пальцы дамы грудного кормления, дергающие за мой сосок, занесли ко мне эту инфекцию. Мы даже немного над этим посмеялись, Йохан и я.
Что касается его предательства, у меня пока нет сил на то, чтобы подумать и определить своё отношение. Я откладываю это на потом, прячу далеко-далеко. Лишь через долгих десять месяцев я могу вообще употребить это слово: предательство. И всё это время я никому не рассказываю о том, что пережила. Вместо этого я придерживаюсь версии Йохана. Говорю, что Йохан и Сигге не могли оставаться в больнице, потому что это было слишком сложно и проблематично. Что как для сына, так и для меня было лучше, что они спали дома.
Через неделю меня выписывают, и как же это здорово, ощущать, что у тебя нет температуры. Сигге ест из бутылочки, и мы с Йоханом кормим его по очереди. Я больше не чувствую себя захваченной в плен, и моя любовь к этому мышонку растёт, освобождённая от болезни, обливания потом, вытекающего молока. Я даже могу наверстать кое-что из сна, которого мне так не хватало, потому что теперь мы поднимаемся ночью по очереди. Бутылочка и заменитель материнского молока - мои освободители, и, полная счастья, я начинаю строить свою жизнь опять. А у Йохана, наоборот, стресс. Пока я была в больнице, ему пришлось отменить все назначенные встречи и совещания, и теперь ему нужно всё это наверстать.
Хотя я об этом не говорю, я чувствую себя виноватой, что Йохан не мог работать так, как было запланировано. Может быть, всё это существует лишь в моём воображении, но чувство вины реально, и поэтому я не возражаю и не протестую, когда он начинает работать сразу же, как только я вернулась домой.
Лишь спустя время я понимаю, что на самом деле странно, что мы не дали себе тогда передышки. Не остановились на миг, не передохнули.
..........................................................................
Предыдущие главы можно прочитать здесь: http://labota.livejournal.com/76457.html
Новый отсчёт (2002). Глава 4.
Мария Свеланд, Стерва. Переведено Таней Крис с: Sveland, M - Bitterfittan, Norstedts; 2007
Новый отсчёт (2002) начало
Новый отсчёт (2002) продолжение
Новый отсчёт (2002) продолжение
Отделение переполнено, и нас отправляют в многоместную палату. Я смотрю на Йохана и ненавижу его за то, что он выглядит удовлетворённым.
- Ну, теперь ты видишь, что я не могу остаться, - говорит он с ноткой жалобы в голосе. Я смотрю на женщину в белом халате, что стоит рядом с нами. Она не отвечает на мой взгляд, лишь глядит вниз, на аппарат идентификации пациентов, с которым она нервно возится.
- У нас, к сожалению, нет одиночных палат сегодня, так что я не думаю, что ваш муж и сын могут остаться на ночь, - тихо говорит она.
Она что, чувствует, как я расстроена? Может быть, чувствует запах моего пота? Может, знает, что высокая температура приводит к нарушениям в психике и поведении?
Опять начинают течь слёзы. Похоже, я к этому уже даже привыкла. Привыкла к ощущению своего красного, опухшего лица, постоянно мокрого от слёз и соплей. Во мне вырастает стон, из живота к горлу. Я плачу так, как никогда до этого не плакала - громко и гортанно. Это напоминает вой раненого зверя, совершенно уродливый звук, и я понимаю, что он тут не к месту, в этом обычном мире, частью которого я больше уже не являюсь. Я слышу, как медсестра выходит из палаты, а Йохан пробует присесть ко мне на краешек узкой кровати. Я отталкиваю его, забираю Сигге и уползаю с ним под одеяло. Ласково глажу его маленькую голову, смотрю на его милое, сонное личико. Мой любимый малыш, самый лучший на свете, никому еще до этого не удавалось причинить мне столько любовных страданий и боли.
Не знаю, сколько я так пролежала. Йохан сидит на розовом диване и молча смотрит в окно. Над ним на стене висит картина. Акварель, на которой луг и цветы. На заднем фоне - закат, окрашивающий всё на картине в розовый цвет. Моё чувство юмора меня давно и безнадёжно оставило, и я думаю, до чего же я ненавижу розовый. Самый уродливый цвет на свете, неприятный во всех отношениях, и всё равно так часто встречающийся.
В какой-то момент Йохан начинает собираться. Он надевает куртку, застёгивается. Стоит возле моей кровати и пробует поймать мой взгляд, но я на него не смотрю. Вдруг дверь открывается, и заходит медсестра. Она выглядит бодрой и довольной.
- Мы нашли для вас палату, так что вся ваша семья может остаться! - говорит она не без гордости.
Йохан хмурит брови, но не отпускает сумку, крепко её держит. Медсестра продолжает радостным голосом:
- Мы подумали, раз ты была так расстроена, что они не смогут остаться, так что... да, теперь вы можете остаться, - говорит она и смотрит на Йохана. Он напряжённо смотрит на неё, а потом на меня.
- Но... я вообще-то думаю, что для нас всех было бы лучше, если бы я поехал с Сигге домой.
Теперь уже Йохан не смотрит мне в глаза. Я вижу по нему, что ему стыдно, и в тоже время он злится, и я слышу, как он сдерживается, стараясь, чтобы его голос звучал дружелюбно.
- Уже поздно, тебе было бы хорошо поспать, Сара. А мы завтра приедем опять.
Я смотрю на его лицо, в полуотвороте, и понимаю, что у меня больше не осталось сил, чтобы ругаться и спорить. Болеутоляющая пилюля перестала действовать, и я чувствую, как температура опять начинает подниматься. Меня начинает знакомо трясти от озноба. Я ничего не говорю, хоть и знаю, что моё молчание заставляет его беспокоиться.
- Ну, хорошо, тогда делайте так, как хотите, - говорит женщина в белом немного растерянно и оставляет нас одних.
Йохан забирает Сигге из постели и начинает надевать на него зимний комбинезон. Я по-прежнему упорно не отвечаю и не смотрю на него. Может быть, так и начинается апатия, - думаю я.
Но в тот самый миг, когда я вижу, как Сигге уносят из больничной палаты в сиденье для автомобиля, которое в руках у Йохана, я вдруг просыпаюсь. Что-то в моём мозгу даёт сбой, и я рывком поднимаюсь, чтобы бежать за ними. В моём полупсихотическом бредовом состоянии мне представляется, что какой-то монстр похитил моего ребенка, и мне необходимо его спасти. Но шов после кесарева заставляет меня согнуться, и я просто валюсь на пол. Там я лежу и наблюдаю, как стены и пол качаются, как на качелях. Думаю: ну вот, похоже, я по-настоящему сошла с ума. Я всхлипываю, ведь мой ребенок пропал, и я пропала.
Женщина в белом халате входит в палату, наверное, стояла наготове за дверью. Она помогает мне подняться и лечь в постель. Закутывает меня в одеяло.
- Ну, ну, - говорит она дружелюбно, гладя меня по голове. Но я никак не могу перестать плакать.
- У меня есть малыш, - всхлипываю я. Он такой чудесный! Он самый замечательный мышонок на свете!
- Конечно, он замечательный, - говорит добрая медсестра.
- Но я не хочу умирать, я хочу, чтобы он был рядом со мной!
- Ну, ну, умирать тебе пока не нужно. Мы об этом уж позаботимся.
Она долго сидит и гладит меня по голове. Я всё-таки под конец успокаиваюсь и перестаю всхлипывать.
Больничная койка узка и тверда, и целую ночь я лежу без сна, смотрю в потолок. Передо мной проносятся картинки одна страшнее другой - что я больше никогда не увижу Сигге. Он умирает этой ночью. Смерть в колыбели во сне. Такси попадает в аварию. Я не могу остановиться, картинки проносятся одна за другой, и каждая следующая ужаснее предыдущей.
Следующие пять дней на мне пробуют пять разных видов антибиотиков, внутривенно, и ни один из них не помогает, температура не опускается ниже 39.
Я помню эти дни лишь урывками. Йохан и Сигге, которые появляются утром. Как я плачу, когда могу взять Сигге к себе. Как я плачу, когда они уходят после обеда . Бессонные ночи. Страх смерти, когда я чувствую, что врачи сами начинают уже беспокоиться. Никто не может мне ничего точно сказать. И эта постоянная температура, которая сводит меня с ума. Я говорю Йохану, что это так типично для меня - умереть именно сейчас, когда у меня есть Сигге. Он пробует меня утешить, но я вижу, что он тоже обеспокоен.
Наконец я получаю таблетку, останавливающую производство молока, о которой я просила. Молоко пропадает медленно, но груди остаются болезненными и твёрдыми. Оказывается, вдобавок к моему воспалению грудных желез я получила еще и внутрибольничную инфекцию, устойчивую к антибиотикам. Вот почему антибиотики не помогали. И я не могу перестать думать о том, что это твердые пальцы дамы грудного кормления, дергающие за мой сосок, занесли ко мне эту инфекцию. Мы даже немного над этим посмеялись, Йохан и я.
Что касается его предательства, у меня пока нет сил на то, чтобы подумать и определить своё отношение. Я откладываю это на потом, прячу далеко-далеко. Лишь через долгих десять месяцев я могу вообще употребить это слово: предательство. И всё это время я никому не рассказываю о том, что пережила. Вместо этого я придерживаюсь версии Йохана. Говорю, что Йохан и Сигге не могли оставаться в больнице, потому что это было слишком сложно и проблематично. Что как для сына, так и для меня было лучше, что они спали дома.
Через неделю меня выписывают, и как же это здорово, ощущать, что у тебя нет температуры. Сигге ест из бутылочки, и мы с Йоханом кормим его по очереди. Я больше не чувствую себя захваченной в плен, и моя любовь к этому мышонку растёт, освобождённая от болезни, обливания потом, вытекающего молока. Я даже могу наверстать кое-что из сна, которого мне так не хватало, потому что теперь мы поднимаемся ночью по очереди. Бутылочка и заменитель материнского молока - мои освободители, и, полная счастья, я начинаю строить свою жизнь опять. А у Йохана, наоборот, стресс. Пока я была в больнице, ему пришлось отменить все назначенные встречи и совещания, и теперь ему нужно всё это наверстать.
Хотя я об этом не говорю, я чувствую себя виноватой, что Йохан не мог работать так, как было запланировано. Может быть, всё это существует лишь в моём воображении, но чувство вины реально, и поэтому я не возражаю и не протестую, когда он начинает работать сразу же, как только я вернулась домой.
Лишь спустя время я понимаю, что на самом деле странно, что мы не дали себе тогда передышки. Не остановились на миг, не передохнули.
..........................................................................
Предыдущие главы можно прочитать здесь: http://labota.livejournal.com/76457.html