Рада сообщить, что мои
надежды оказались не беспочвенными, и «Кайрос» [Kairos] Дженни Эрпенбек [Jenny Erpenbeck], получивший в этом году Международную Букеровскую премию, представит на русском языке издательство «Синдбад»:
https://t.me/sindbad_publishers/2434. Кроме того, оно приобрело права на второй роман Эрпенбек Aller Tage Abend (2012), получивший в 2014 году премию Ханса Фаллады. Роман этот очень необычный, он представляет собой пять биографий одной и той же женщины. Девочка умирает во младенчестве- это, бесспорно, трагедия. Но что готовит ей, наполовину немке, наполовину еврейке, мишлингу, кровавый двадцатый век? Она остаётся и - гибнет. Бежит и - гибнет, в прямом смысле сама роет себе яму, как в старой русской песне:
Мы сами копали могилу себе...
Она умирает на социалистической родине, овеянная славой, с орденом на груди. Она доживает до падения Берлинской стены, и тут мы понимаем, что прототипом героини является бабушка писательницы, писательница Гедда Циннер. Наполовину немка, наполовину еврейка, мишлинг. Коммунистка на сто процентов, до мозга костей. Циннер прожила девяносто лет.
Соотношение судьбы и выбора, личной ответственности и неумолимого фатума - распространённая тема в немецкой литературе. И в немецком комиксе, как оказалось, тоже. Вот передо мной книга Норы Круг [Nora Krug] «Родина. Немецкий семейный альбом» [Heimat - Ein deutsches Familienalbum]. Художница родилась и выросла в Карлсруэ, училась в Великобритании, завершала образование и работала в Нью-Йорке, а когда ей было уже за тридцать, обратилась к поиску своих фамильных корней, вернулась на родину. Она и ожидала, и боялась найти свидетельства того, что её семья была связана с нацизмом.
Как известно, не всякая партийность добровольна. Есть такой итальянский классический рассказ [Upd.: вспомнила! Виталиано Бранкати, «Старик в сапогах»], как пожилого безответного служащего под страхом увольнения и Бог весть ещё каких кар принуждают вступить в фашистскую партию. Он соглашается, но с тех пор в его жизнь входит такой странный ритуал:
Придя домой и увидев, что никого из членов его семьи ещё нет, он сорвал фашистский значок, дважды на него плюнул, швырнул на пол и принялся топтать ногами; потом поднял и поднёс его, весь расплющенный и искорёженный, к глазам, подержал так недолго, бросил в унитаз и на него помочился, затем палочкой извлёк его, вымыл с мылом, обтёр, немножко подправил и вновь вдел в петличку пиджака.
Что характерно, именно этот несчастный старик, когда дуче Муссолини свергли и расстреляли, стал в глазах света главным фашистом города. Примерно то же самое произошло с дедом Норы Круг по материнской линии. Хотя, конечно, главным фашистом его не считали, не тот калибр. В «семейном альбоме» дед фигурирует как Вилли. На одной странице его имя, младенческая фотография маленькой Анны, которая вырастет и станет мамой Норы, а на другой брусок мыла из бычьей жёлчи, панегирик порошку «Персил». Отмоет идеально! Вы знали, что свидетельства коллег, соседей и знакомых, что NN вёл образ жизни истинного христианина и не являлся активным нацистом, назывались «персил-удостоверения», Persilscheine? Они тоже отмывали. Хотя и не всегда идеально.
«У тебя было чувство немецкой вины, когда ты рос?» - спрашиваю я.
«Нет. Только чувство ужаса от того, что люди способны сотворить друг с другом».
Наверное, допустимо представить себе «Родину» как своего рода персил-свидетельство, попытку если не отбелить репутацию предков, то хотя бы для себя объяснить и осознать, что с ними происходило. Но мне думается, замысел Норы Круг шире и глубже. Что вообще такое Heimat? Какую тайную власть несёт она над человеком? Почему мы возвращаемся?