Умерла Луиза Глюк
Нобелевской лауреатке было восемьдесят лет. Вчера печальную новость сообщил её давний редактор и издатель Джонатан Галасси [Jonathan Galassi]. Причины смерти не сообщаются; так сейчас, видимо, принято.
Дикий ирис
И вот, после всех мучений,
открылся выход.
Эй, вы, снаружи: то, что зовется смертью, -
помню, -
шум, опахало сосны надо мной.
И всё. Тусклое солнце
блеснуло в просвет.
Ужас сознания,
оказавшегося во тьме
земли.
И вдруг всё прошло: этот страх, -
стать бессловесной душой, -
исчез, земля
слегка просела. А я приняла их за птиц,
мелькнувших в ветвях.
Вам, позабывшим
свой возврат из иного мира,
я говорю вновь обретенной речью: всё
возвращается из забытья,
чтоб обрести голос.
Из моего средоточия
вырвался огромный фонтан, тёмно-голубые тени
на лазурной морской глади.
(Перевод В. Черешни)
Из Нобелевской речи Луизы Глюк:
Я страстно читала Эмили Дикинсон, когда была подростком. Обычно поздно вечером, перед сном, на диване в гостиной.
Я - никто! Кто ты такой?
Ты тоже никто?
Причем, в той версии, которую я тогда читала и до сих пор предпочитаю:
Значит, нас двое - не говори!
Они бы нас изгнали, ты же знаешь…
Дикинсон выбрала меня, когда я сидела на диване. Мы были элитой, спутниками в невидимости. Это был факт, известный только нам. Факт, который каждый подтверждал для другого. В этом мире мы были никем.
Но что означало бы изгнание для людей, живущих, как мы, в нашем безопасном месте? Изгнание - это когда оно перемещается.
Я не говорю здесь о пагубном влиянии Эмили Дикинсон на девочек-подростков. Я говорю о темпераменте, который не доверяет общественной жизни или рассматривает её как сферу, в которой обобщение уничтожает точность, а частичная правда заменяет откровенность.
Для иллюстрации: предположим, что голос заговорщика, голос Дикинсон, заменен голосом трибуна. “Мы никто, а ты кто?" Это сообщение внезапно становится зловещим.
Утром 8 октября я с удивлением ощутила ту панику, которую только что описала. Свет был слишком ярким. Масштаб слишком велик.
Те из нас, кто пишет книги, вероятно, хотят достучаться до многих. Но некоторые поэты не видят смысла достучаться до многих в пространственном плане. Совсем не так, как в заполненном зрительном зале. Они видят, что их голос достигает многих постепенно, последовательно, многих во времени, в будущем. Но каким-то глубоким образом эти читатели всегда приходят поодиночке, один за другим.
(полный перевод можно прочесть по ссылке: https://dzen.ru/media/tarakanova/nobelevskaia-rech-luizy-gliuk-pereveli-dlia-vas-na-russkii-naslajdaites-5fd753f864f2df1897ecefeb , огромная благодарность переводчице, выступающей под псевдонимом Княжна Тараканова)
Предыдущий пост о поэтессе: https://fem-books.livejournal.com/2034172.html
Дикий ирис
И вот, после всех мучений,
открылся выход.
Эй, вы, снаружи: то, что зовется смертью, -
помню, -
шум, опахало сосны надо мной.
И всё. Тусклое солнце
блеснуло в просвет.
Ужас сознания,
оказавшегося во тьме
земли.
И вдруг всё прошло: этот страх, -
стать бессловесной душой, -
исчез, земля
слегка просела. А я приняла их за птиц,
мелькнувших в ветвях.
Вам, позабывшим
свой возврат из иного мира,
я говорю вновь обретенной речью: всё
возвращается из забытья,
чтоб обрести голос.
Из моего средоточия
вырвался огромный фонтан, тёмно-голубые тени
на лазурной морской глади.
(Перевод В. Черешни)
Из Нобелевской речи Луизы Глюк:
Я страстно читала Эмили Дикинсон, когда была подростком. Обычно поздно вечером, перед сном, на диване в гостиной.
Я - никто! Кто ты такой?
Ты тоже никто?
Причем, в той версии, которую я тогда читала и до сих пор предпочитаю:
Значит, нас двое - не говори!
Они бы нас изгнали, ты же знаешь…
Дикинсон выбрала меня, когда я сидела на диване. Мы были элитой, спутниками в невидимости. Это был факт, известный только нам. Факт, который каждый подтверждал для другого. В этом мире мы были никем.
Но что означало бы изгнание для людей, живущих, как мы, в нашем безопасном месте? Изгнание - это когда оно перемещается.
Я не говорю здесь о пагубном влиянии Эмили Дикинсон на девочек-подростков. Я говорю о темпераменте, который не доверяет общественной жизни или рассматривает её как сферу, в которой обобщение уничтожает точность, а частичная правда заменяет откровенность.
Для иллюстрации: предположим, что голос заговорщика, голос Дикинсон, заменен голосом трибуна. “Мы никто, а ты кто?" Это сообщение внезапно становится зловещим.
Утром 8 октября я с удивлением ощутила ту панику, которую только что описала. Свет был слишком ярким. Масштаб слишком велик.
Те из нас, кто пишет книги, вероятно, хотят достучаться до многих. Но некоторые поэты не видят смысла достучаться до многих в пространственном плане. Совсем не так, как в заполненном зрительном зале. Они видят, что их голос достигает многих постепенно, последовательно, многих во времени, в будущем. Но каким-то глубоким образом эти читатели всегда приходят поодиночке, один за другим.
(полный перевод можно прочесть по ссылке: https://dzen.ru/media/tarakanova/nobelevskaia-rech-luizy-gliuk-pereveli-dlia-vas-na-russkii-naslajdaites-5fd753f864f2df1897ecefeb , огромная благодарность переводчице, выступающей под псевдонимом Княжна Тараканова)
Предыдущий пост о поэтессе: https://fem-books.livejournal.com/2034172.html