О «Книгах Якова» Ольги Токарчук
Подведу итоги сразу: девятый роман Ольги Токарчук, «Книги Якова» [Księgi Jakubowe], - самое доброе, самое милосердное к читательские сердцам её произведение. Сама себе не верю, что пишу эти слова об исторической эпопее, где с леденчщими подробностями описаны и изнасилования, и убийства, и эпидемии, от которых вымирают семьями, и мучительные казни, и погромы, и тюремное заключение, и неизлечимым болезни, и войны, и стихийныеф бедствия, но факт остаётся фактом: где «Бегуны» присылают читательнице приятный и благородный картель, а более ранний «Правек» без церемоний хватает за глотку, там «Книги Якова» раскрываются медленно, торжественно и заботливо, как какая-то гигантская росянка, проникнутая любовью к ближнему. Съесть не съест, но психеделическое действие окажет.
.
Что мы знаем о Польше XVIII столетия? Я, получается, ничего, при том, что часть действия романа происходит на малой родине моей семьи, в нынешней Житомирской области. Персонажи, вызвавшие наибольшее преклонение перед авторской фантазией - ну надо же выдумать такое! - существовали в действительности, писали эти самые стихи, трепетно процитированные, ругались этими самыми непотребными словами, заказывали дословно такие метки на белье... Самые реалистичные действующие лица оказывались вымышленными, самые душераздирающие ритуалы - обиходным делом. А вот староверы-филипповцы ничем подобным не занимаются, Моливда в очередной раз насвистел... С другой стороны, это же Моливда.
Любители конспирологических подробностей в «Книгах Якова» не найдут ничего интересного. Похождения новых саббатианцев и их трагикомичного лажемессии давно изучены, задокументированы и смущают умы студенчества на факультетах религиоведения по всему миру. Остаётся лишь дивиться, как слепленный на коленке абсурд не только соблазнил толпы малых сих (это-то как раз не удивляет), но и создал целую финансовую империю, вывел в люди вчерашних отщепенцев, обогатил полунищих - и растаял в тумане, будто бы ничего по себе не оставив. И все это зиждилось на женском труде - бесплатном, разумеется. Женщины, кормили, поили, проповедовали, обслуживали, защищали с оружием в руках, предоставляли себя для интимных утех, шли на уголовные преступления и губили свои бессмертные души.
А ради чего, простите? Ради вот этого потешного рябого типа с птичьим носиком?
Ролана Быкова один из его коллег уподобил фонтану, из которого одновременно бьют общей струёй борщ, французские духи, моча и шампанское. Так и Яков Франк, возомнивший себя библейским Иаковом и поборовший в себе всех ангелов до единого. Он и мудрец, и жулик, и доблестный воин, и шут гороховый, и праведник, и блудник, и герой, и ноль без палочки. Почему за него схватились, спросите!? А почему утопающие хватаются за соломинку? Потому что больше не за что. Всех, последовавших за Франком, объединяет одно: они желали изменить свою судьбу. Они были готовы ради перемен хоть на свальный грех, хоть на вечные странствия, хоть на убийство, хоть на эшафот. Потому что ну край как есть, обречённость абсолютная. Если ты еврей, учи Талмуд и получай ото всех по морде. Если ты еврейка, трудись, как белка в колесе, и опять-таки по морде, но Талмуд ни-ни. И так поколениями. Веками. Эпоха за эпохой, а у тебя на повестке дня по морде, труд и Талмуд (не для всех). На таких условиях и бредни Франка сойдут за свет предвечной истины.
Я принял близко к сердцу то, чему нас учил Иссахар. А говорил он, что есть четыре типа читателей. Есть читатели-губки, читатели-воронки, читатели-фильтры и читатели-сита. Губка впитывает в себя все подряд; разумеется, такой читатель многое запоминает, однако не в состоянии извлечь суть. Воронка: одним концом в себя принимает, а через другой - все прочитанное выпускает. Фильтр пропускает вино и задерживает один лишь осадок - такому горе-читателю лучше бы заняться ремеслом. Сито отделяет плевелы - остается отборное зерно.
Все без исключения, соприкоснувшиеся с Яковом Франком, оказались ситами. Все сохранили в себе отборное зерно и передали потомкам: мудрым учёным, храбрым офицерам и революционерам, дошлым торговцам, талантливым поэтам, героиням Сопротивления и даже одному юдофобу (но и юдофоб-то не конченый, с нацистами сотрудничать не стал!) Но вот парадокс, у всех зерна оказались непохожие... Так будет и с «Книгами Якова» - вае что-то вынесут, и все - разное.
Может быть, не в учении дело, а в тех, кто учится?
* Антоний замечает, что чем дальше на юг, чем слабее христианство, чем больше солнца и слаще вино, чем, наконец, больше греческого Фатума - тем лучше живется. Его решения - не его, они приходят извне, встроены в мировой порядок. А раз так, значит, меньшую несешь ответственность, меньше этого внутреннего стыда, невыносимого чувства вины за все совершенное. Здесь каждый поступок можно исправить, можно договориться с богами, принести им жертву. Поэтому на свое отражение в воде можно глядеть с уважением. И на других смотреть с любовью. Дурных людей нет, ни одного убийцу нельзя осудить, так как он является частью более масштабного плана. Можно любить и палача, и жертву. Люди добры и сердечны. Происходящее зло исходит не от них, а от мира. Мир бывает злым - о да!
* И Коссаковский понимает, что этот завывающий шум моря - плач и вся природа участвует в оплакивании богов, которых мир так жаждет. Здесь никого нет, Бог создал мир и, изнуренный усилием, умер. Потребовалось забраться так далеко, чтобы это понять.
* Моливда идет взглянуть на этого безумца, божьего человека, о котором все евреи говорят, будто в него вселилась душа Мессии, поэтому он ведет себя не по-людски. На своем веку Моливда таких повидал немало: можно подумать, душа Мессии только тем и занята, что в кого-нибудь вселяется.
* Когда они стояли рядом перед алтарем, кто-нибудь - в идеале кто-нибудь подобный Енте, которая видит всё, - мог бы сказать, что это мальчик и девочка, сверстники. Но на самом деле между ними была непреодолимая пропасть, глубочайшая, уходящая к самому центру Земли или даже дальше. Это сложно рассказать словами. Недостаточно сказать: она иудейка, а он христианин. Это мало что объяснит, потому что на самом деле они - а на первый взгляд и не скажешь - представители двух человеческих видов, пара существ, обманчиво схожих, а на самом деле совершенно различных: ведь она спасена не будет, а ему предстоит жить вечно. Так что Малка, даже еще пребывая в своем земном обличье, уже являлась пеплом и призраком. А с точки зрения мельника Козовича, арендующего мельницу у пана Доминика, они отличались друг от друга еще сильнее: Малка - настоящий человек, а Антоний - создание, лишь напоминающее человека, поддельное и в подлинном мире не заслуживающее внимания.
* Нет человека, который не желал бы дурного другому человеку, нет государства, которому не понравилось бы падение другого государства, нет купца, который не хотел бы, чтобы другой купец пошел по миру… Подайте сюда того, кто это придумал. Кто так напортачил!
* Он - как тот сказочный колодец, который, что в него ни крикни, всегда отзывается одинаково.
* В полдень эта мысль кажется постыдной. После обеда ее уже обсуждают. К вечеру она усвоена, а к ночи - представляется совершенно очевидной.
* В монастыре многое запрещено, и тем не менее все это там имеется: и вино, валашское и мадьярское, и водка; даже на табак закрывают глаза, так что запреты все равно не действуют. Вернее, они действуют только поначалу, а потом человеческая природа своим длинным пальцем начинает проверчивать в них дырочку, сначала маленькую, потом, не встретив сопротивления, она все увеличивается, пока не превосходит свою противоположность. Вот что происходит с любым запретом.
* Как мне вознаградить тебя, дерево? - спросил я. - Чем благословить? Пожелать тебе много ветвей? Они у тебя уже есть. Сказать: пускай твои плоды будут сладкими, а аромат сильным? Ты это уже имеешь. Сказать: пускай рядом с тобой будет источник пресной воды? Он уже дан тебе. Я не могу благословить тебя ничем, кроме одного пожелания: пускай все добрые путники отдыхают под твоей сенью и прославляют Бога, тебя сотворившего.
* Что есть человек? Искра.
Что есть человеческая жизнь? Мгновение.
Что есть сейчас будущее? Искра.
А что есть безумное течение времени? Мгновение.
Из чего создается человек? Из искры.
А что есть смерть? Мгновение.
Кем был Он, когда заключал в себе мир? Искрой.
А чем будет, когда вновь поглотит мир? Мгновением.
* Смерть не зла, - говорит вдруг Яковский, не оборачиваясь. - И, в сущности, нечего обманываться, она находится в ведении Благого Бога, который таким образом милосердно спасает нас от жизни.
* Когда вас спросят, откуда вы и куда идете, сделайтесь глухи и притворитесь, что не понимаете их слов. Пусть скажут о вас: эти люди красивы и добры, но они простаки и небольшого ума. Не протестуйте.
* А правда подобна баумкухену, состоит из множества слоев, которые, вращаясь, соприкасаются друг с другом в разных конфигурациях. Правда - то, что можно выразить посредством множества историй, ибо она подобна райскому саду, в который вошли мудрецы: каждый из них увидел свое.
* Она знает, что умрет, думает он в ужасе, знает, что ее болезнь неизлечима и ничего уже нельзя сделать. Но не ожидает смерти, это нечто абсолютно иное. Гитля знает это головой, умеет выразить словами, написать, но в сущности ее тело - зверь, которым оно является, - ничуть в это не верит.
В этом смысле смерти действительно нет, считает Ашер, никто не описал ее опыт. Она всегда чья-то, чужая. Бояться ее нечего, потому что мы боимся чего-то другого, не того, что есть на самом деле. Мы боимся некой вымышленной смерти (или Смерти), являющейся плодом нашего воображения, клубком мыслей, историй, ритуалов. Это скрепленная договором печаль, согласованная цезура, упорядочивающая человеческую жизнь.
* Так что человек вовсе не испускает дух, с нарастающим гневом думает Ашер, душа вовсе не вылетает из тела, совсем наоборот, это тело привлекает к себе дух, чтобы унести его в могилу. Он видел это столько раз, но лишь теперь полностью понял. Все именно так. Ничего человек не испускает. И души никакой нет.
Предыдущий пост о книге: https://fem-books.livejournal.com/2324771.html
.
Что мы знаем о Польше XVIII столетия? Я, получается, ничего, при том, что часть действия романа происходит на малой родине моей семьи, в нынешней Житомирской области. Персонажи, вызвавшие наибольшее преклонение перед авторской фантазией - ну надо же выдумать такое! - существовали в действительности, писали эти самые стихи, трепетно процитированные, ругались этими самыми непотребными словами, заказывали дословно такие метки на белье... Самые реалистичные действующие лица оказывались вымышленными, самые душераздирающие ритуалы - обиходным делом. А вот староверы-филипповцы ничем подобным не занимаются, Моливда в очередной раз насвистел... С другой стороны, это же Моливда.
Любители конспирологических подробностей в «Книгах Якова» не найдут ничего интересного. Похождения новых саббатианцев и их трагикомичного лажемессии давно изучены, задокументированы и смущают умы студенчества на факультетах религиоведения по всему миру. Остаётся лишь дивиться, как слепленный на коленке абсурд не только соблазнил толпы малых сих (это-то как раз не удивляет), но и создал целую финансовую империю, вывел в люди вчерашних отщепенцев, обогатил полунищих - и растаял в тумане, будто бы ничего по себе не оставив. И все это зиждилось на женском труде - бесплатном, разумеется. Женщины, кормили, поили, проповедовали, обслуживали, защищали с оружием в руках, предоставляли себя для интимных утех, шли на уголовные преступления и губили свои бессмертные души.
А ради чего, простите? Ради вот этого потешного рябого типа с птичьим носиком?
Ролана Быкова один из его коллег уподобил фонтану, из которого одновременно бьют общей струёй борщ, французские духи, моча и шампанское. Так и Яков Франк, возомнивший себя библейским Иаковом и поборовший в себе всех ангелов до единого. Он и мудрец, и жулик, и доблестный воин, и шут гороховый, и праведник, и блудник, и герой, и ноль без палочки. Почему за него схватились, спросите!? А почему утопающие хватаются за соломинку? Потому что больше не за что. Всех, последовавших за Франком, объединяет одно: они желали изменить свою судьбу. Они были готовы ради перемен хоть на свальный грех, хоть на вечные странствия, хоть на убийство, хоть на эшафот. Потому что ну край как есть, обречённость абсолютная. Если ты еврей, учи Талмуд и получай ото всех по морде. Если ты еврейка, трудись, как белка в колесе, и опять-таки по морде, но Талмуд ни-ни. И так поколениями. Веками. Эпоха за эпохой, а у тебя на повестке дня по морде, труд и Талмуд (не для всех). На таких условиях и бредни Франка сойдут за свет предвечной истины.
Я принял близко к сердцу то, чему нас учил Иссахар. А говорил он, что есть четыре типа читателей. Есть читатели-губки, читатели-воронки, читатели-фильтры и читатели-сита. Губка впитывает в себя все подряд; разумеется, такой читатель многое запоминает, однако не в состоянии извлечь суть. Воронка: одним концом в себя принимает, а через другой - все прочитанное выпускает. Фильтр пропускает вино и задерживает один лишь осадок - такому горе-читателю лучше бы заняться ремеслом. Сито отделяет плевелы - остается отборное зерно.
Все без исключения, соприкоснувшиеся с Яковом Франком, оказались ситами. Все сохранили в себе отборное зерно и передали потомкам: мудрым учёным, храбрым офицерам и революционерам, дошлым торговцам, талантливым поэтам, героиням Сопротивления и даже одному юдофобу (но и юдофоб-то не конченый, с нацистами сотрудничать не стал!) Но вот парадокс, у всех зерна оказались непохожие... Так будет и с «Книгами Якова» - вае что-то вынесут, и все - разное.
Может быть, не в учении дело, а в тех, кто учится?
* Антоний замечает, что чем дальше на юг, чем слабее христианство, чем больше солнца и слаще вино, чем, наконец, больше греческого Фатума - тем лучше живется. Его решения - не его, они приходят извне, встроены в мировой порядок. А раз так, значит, меньшую несешь ответственность, меньше этого внутреннего стыда, невыносимого чувства вины за все совершенное. Здесь каждый поступок можно исправить, можно договориться с богами, принести им жертву. Поэтому на свое отражение в воде можно глядеть с уважением. И на других смотреть с любовью. Дурных людей нет, ни одного убийцу нельзя осудить, так как он является частью более масштабного плана. Можно любить и палача, и жертву. Люди добры и сердечны. Происходящее зло исходит не от них, а от мира. Мир бывает злым - о да!
* И Коссаковский понимает, что этот завывающий шум моря - плач и вся природа участвует в оплакивании богов, которых мир так жаждет. Здесь никого нет, Бог создал мир и, изнуренный усилием, умер. Потребовалось забраться так далеко, чтобы это понять.
* Моливда идет взглянуть на этого безумца, божьего человека, о котором все евреи говорят, будто в него вселилась душа Мессии, поэтому он ведет себя не по-людски. На своем веку Моливда таких повидал немало: можно подумать, душа Мессии только тем и занята, что в кого-нибудь вселяется.
* Когда они стояли рядом перед алтарем, кто-нибудь - в идеале кто-нибудь подобный Енте, которая видит всё, - мог бы сказать, что это мальчик и девочка, сверстники. Но на самом деле между ними была непреодолимая пропасть, глубочайшая, уходящая к самому центру Земли или даже дальше. Это сложно рассказать словами. Недостаточно сказать: она иудейка, а он христианин. Это мало что объяснит, потому что на самом деле они - а на первый взгляд и не скажешь - представители двух человеческих видов, пара существ, обманчиво схожих, а на самом деле совершенно различных: ведь она спасена не будет, а ему предстоит жить вечно. Так что Малка, даже еще пребывая в своем земном обличье, уже являлась пеплом и призраком. А с точки зрения мельника Козовича, арендующего мельницу у пана Доминика, они отличались друг от друга еще сильнее: Малка - настоящий человек, а Антоний - создание, лишь напоминающее человека, поддельное и в подлинном мире не заслуживающее внимания.
* Нет человека, который не желал бы дурного другому человеку, нет государства, которому не понравилось бы падение другого государства, нет купца, который не хотел бы, чтобы другой купец пошел по миру… Подайте сюда того, кто это придумал. Кто так напортачил!
* Он - как тот сказочный колодец, который, что в него ни крикни, всегда отзывается одинаково.
* В полдень эта мысль кажется постыдной. После обеда ее уже обсуждают. К вечеру она усвоена, а к ночи - представляется совершенно очевидной.
* В монастыре многое запрещено, и тем не менее все это там имеется: и вино, валашское и мадьярское, и водка; даже на табак закрывают глаза, так что запреты все равно не действуют. Вернее, они действуют только поначалу, а потом человеческая природа своим длинным пальцем начинает проверчивать в них дырочку, сначала маленькую, потом, не встретив сопротивления, она все увеличивается, пока не превосходит свою противоположность. Вот что происходит с любым запретом.
* Как мне вознаградить тебя, дерево? - спросил я. - Чем благословить? Пожелать тебе много ветвей? Они у тебя уже есть. Сказать: пускай твои плоды будут сладкими, а аромат сильным? Ты это уже имеешь. Сказать: пускай рядом с тобой будет источник пресной воды? Он уже дан тебе. Я не могу благословить тебя ничем, кроме одного пожелания: пускай все добрые путники отдыхают под твоей сенью и прославляют Бога, тебя сотворившего.
* Что есть человек? Искра.
Что есть человеческая жизнь? Мгновение.
Что есть сейчас будущее? Искра.
А что есть безумное течение времени? Мгновение.
Из чего создается человек? Из искры.
А что есть смерть? Мгновение.
Кем был Он, когда заключал в себе мир? Искрой.
А чем будет, когда вновь поглотит мир? Мгновением.
* Смерть не зла, - говорит вдруг Яковский, не оборачиваясь. - И, в сущности, нечего обманываться, она находится в ведении Благого Бога, который таким образом милосердно спасает нас от жизни.
* Когда вас спросят, откуда вы и куда идете, сделайтесь глухи и притворитесь, что не понимаете их слов. Пусть скажут о вас: эти люди красивы и добры, но они простаки и небольшого ума. Не протестуйте.
* А правда подобна баумкухену, состоит из множества слоев, которые, вращаясь, соприкасаются друг с другом в разных конфигурациях. Правда - то, что можно выразить посредством множества историй, ибо она подобна райскому саду, в который вошли мудрецы: каждый из них увидел свое.
* Она знает, что умрет, думает он в ужасе, знает, что ее болезнь неизлечима и ничего уже нельзя сделать. Но не ожидает смерти, это нечто абсолютно иное. Гитля знает это головой, умеет выразить словами, написать, но в сущности ее тело - зверь, которым оно является, - ничуть в это не верит.
В этом смысле смерти действительно нет, считает Ашер, никто не описал ее опыт. Она всегда чья-то, чужая. Бояться ее нечего, потому что мы боимся чего-то другого, не того, что есть на самом деле. Мы боимся некой вымышленной смерти (или Смерти), являющейся плодом нашего воображения, клубком мыслей, историй, ритуалов. Это скрепленная договором печаль, согласованная цезура, упорядочивающая человеческую жизнь.
* Так что человек вовсе не испускает дух, с нарастающим гневом думает Ашер, душа вовсе не вылетает из тела, совсем наоборот, это тело привлекает к себе дух, чтобы унести его в могилу. Он видел это столько раз, но лишь теперь полностью понял. Все именно так. Ничего человек не испускает. И души никакой нет.
Предыдущий пост о книге: https://fem-books.livejournal.com/2324771.html