Рассказ Юдоры Уэлти (13 апреля 1909 - 23 июля 2001)
Мисс Клития
Вечерело, небо заволакивали тяжёлые серебряные облака, огромные, точно поля хлопка, и вот брызнул дождь. Горя на солнце, крупные круглые капли застучали по раскалившимся железным крышам, белёные фальшивые фасады торговых рядов на главной улице крошечного городка Фаррс-Джин потемнели. Быстро перебежала дорогу встревоженная курица с выводком жёлтых цыплят, пыль стала рыжей, как вода в реке, с деревьев тотчас же слетели птицы и уселись в ямки купаться. Лежавшие у порога магазинчиков охотничьи собаки энергично встряхивались и входили в помещение. Несколько беседующих на улице жителей, от которых тянулись по ровной дороге длинные тени, поднялись по ступенькам в здание почты. Едущий верхом мальчишка колотил мула по бокам босыми пятками, а мул знай себе неторопливо шагал по городишку туда, где начинались поля.
Все укрылись от дождя, только мисс Клития Фарр осталась стоять посреди дороги, глядя перед собой близорукими глазами, мокрая, как птички в лужицах.
Она каждый вечер выходила в этот час из старого особняка Фарров и обегала город. Раньше она придумывала какое-нибудь дело и долго всем объясняла, в чём оно состоит, но говорила так тихо, что никто ничего не мог разобрать, потом стала что-нибудь покупать в кредит, хотя начальница почты и утверждала, что счета эти никогда в жизни не будут оплачены - Фарры высоко заносятся и ни с кем в городе не желают знаться, однако же денег от них ждать дело безнадёжное. Теперь мисс Клития выходила на улицу просто так. Выходила каждый день, но никто с ней больше не разговаривал: она неслась как одержимая и никого не замечала. Каждую субботу в городке обрёченно ждали, что её собьёт какой-нибудь грузовик или повозка - выскочит она на дорогу и угодит под колёса.
Может быть, мисс Клития просто повредилась разумом, вон ведь её сестрица совсем сумасшедшая, говорили местные дамы, вышедшие на порог подышать прохладой; ей домой надо идти, а она не понимает, может быть, надо ей объяснить. Она вымокла до нитки - и сарафан, и блузка, и чёрные чулки хоть отжимай. На голове у неё была дешёвая соломенная шляпа, которая завязывалась под подбородком; чтобы хоть как-то её украсить, мисс Клития пришила к ней старую чёрную атласную ленту. Пока местные дамы глядели на мисс Клитию, поля шляпы медленно опустились до плеч под напором дождя, и шляпа превратилась в нечто уж и вовсе бесформенное и несуразное, такое можно только лошади надеть на голову от жары. Да и сама мисс Клития стояла под дождем покорно и безропотно, как лошадь, длинные руки опущены и слегка растопырены, казалось, она ждёт, чтобы люди подошли к ней и отвели под крышу.
Прокатился раскат грома.
- Мисс Клития! Мисс Клития, не стойте под дождём! - крикнула одна из местных дам.
Старая дева даже не оглянулась, однако сжала кулачки, спрятала их под мышками и, оттопырив локти, бросилась бежать, размахивая руками, точно курица крыльями; поля вконец промокшей шляпы били по ушам, но ей было всё равно.
- Нет, вы только поглядите на мисс Клитию, - говорили дамы, а у одной из них сердце кольнуло предчувствие, что с мисс Клитией случится беда.
По щиколотку в воде, которая неслась потоком по дорожке под четырьмя мокрыми чёрными кедрами, источавшими горьковато-дымный запах, подбежала она к крыльцу.
- Где тебя черти носят? - крикнула из окна второго этажа старшая сестра Октавия.
Мисс Клития подняла голову, но лишь увидела, как упала занавеска.
Она вошла в холл и остановилась, дрожа. Здесь было темно и пусто. Слабый свет освещал лишь белую простыню, которой была закрыта одиноко стоящая фисгармония. Складки бордовых портьер в дверях гостиной, подхваченных ручками из слоновой кости, мёртво застыли в неподвижном воздухе дома, похожие на стволы деревьев. Все окна была закрыты, шторы опущены, и всё равно слышалось, как на дворе шумит дождь.
Мисс Клития взяла спички и подошла к тумбе возле перил, на которой бронзовый Гермес держал в поднятой руке газовую лампу; и лишь только она её зажгла, как увидела Октавию, высящуюся над ней в такой же каменной неподвижности, в какой застыла старинная мебель дома.
Она незыблемо стояла на площадке у витражного окна с узором из сиреневых и лимонно-жёлтых стекол, её не знающие покоя сморщенные пальцы вцепились в бриллиантовый рог изобилия, который она всегда прикалывала к своему длинному чёрному платью. И вечно гладила брошь, поднося к ней руку неувядаемо царственным жестом.
- Мы здесь заждались, ужинать пора, а тебе хоть бы что! - бросила Октавия стоявшей внизу мисс Клитии. - Улизнула тайком, я зову тебя, надрываюсь, и всё без толку. Ну и ступай себе, шляйся по улицам. Потаскуха, настоящая потаскуха!
- Ну зачем ты сердишься на меня, сестрица, - ухитрилась вставить мисс Клития.
- И ещё имеешь наглость заявляться потом домой!
- Куда же мне деваться?
- Джеральд давно проснулся, и папа тоже, - все так же мстительно выкрикнула Октавия - она почти всегда кричала.
Мисс Клития пошла на кухню и подожгла растопку в дровяной печи. Потом встала у открытой дверцы, потому что продрогла до костей, хотя на дворе был июнь, и немного погодя её лицо, которое даже соломенная шляпа вот уже несколько лет не спасала от загара, стало оживляться, на нём затеплилась радость. Она поймала ускользнувшее видение. На улице она думала о лице ребенка, который ей только что повстречался. Малыш гнался за своим товарищем, размахивая игрушечным пистолетом, и как же ясно, как светло и доверчиво он взглянул на неё, когда пробегал мимо! Это безмятежное детское личико, яркое, как пляшущие сейчас перед ней языки пламени, ворвалось в её душу точно вдохновение, она позабыла обо всём на свете, позабыла, кто она и куда идёт, и остановилась посреди дороги. Потом хлынул дождь, кто-то стал кричать ей, и она так и не смогла додумать свои мысли до конца.
Мисс Клития уже давно вглядывалась в лица людей и размышляла о них.
Кого ни спросите, все вам скажут, что в Фаррс-Джине самое большее полторы сотни жителей - «считая негров». Но мисс Клитии казалось, что её окружает бессчётное множество лиц. Она научилась рассматривать их медленно и внимательно, ведь сразу всего не поймёшь, это же ясно. На чьё бы лицо она ни взглянула, она первым делом неизменно обнаруживала, что никогда раньше его не видела. Начав изучать выражения лиц, она сразу же поняла, что, оказывается, совсем не знает мира, в котором живёт. Ведь ничто не поражает такой глубиной, ничто так сильно не волнует душу, как человеческое лицо. Разве можно понять, что выражают глаза и губы людей? Они хранят неведомые ей тайны и жаждут неведомого. Перед ней возникла загадочная улыбка старика, который продаёт возле церкви арахис; сквозь морду льва на чугунной дверце печи на миг словно бы проступило его лицо в обрамлении буйной гривы. Физиономия Человека мистера Тома Бейта, как он сам себя называл, была тупее некуда, прямо как у каменного идола, говорили все в округе, но мисс Клитии, видевшей тёмные и светлые крапинки в радужной оболочке его старых водянистых глаз и пылинки на поседевших ресницах, казалось, что ему открыта высшая мудрость, доступная лишь древним египтянам, - будто бы он только что пришел к нам из пустыни.
И она стала думать о Человеке Тома Бейта, но вдруг сзади налетел мощный порыв ветра, и она обернулась. Длинные зеленые занавески плескались и рвались. Кухонное окно было распахнуто настежь - это она сама его ещё раньше открыла. Мисс Клития осторожно прикрыла створки. Октавия никогда и ни за чем не спускалась вниз, но, узнай она про открытое окно, в жизни не простила бы мисс Клитию. Она была убеждена, что всё на свете разрушают дождь и солнце. Мисс Клития обошла дом и проверила, всё ли на запоре. Сама по себе мысль, что дом может разрушиться, не так уж и пугала Октавию. Пусть рушится, пусть гибнут бесценные сокровища, пусть наступает нищета - это не казалось ей катастрофой, катастрофа наступала, когда в её жизнь вторгался внешний мир, и такого вторжения она перенести не могла. Все это было написано у неё на лице.
Мисс Клития приготовила на плите несколько блюд для троих, потому что все ели разное, и сервировала ужин на трех подносах. Теперь надо отнести их в установленном порядке наверх. Она даже нахмурилась от напряжения - легко ли ничего не уронить, не пролить ни капли, поневоле вспомнишь Бабулю Летти, вот была ловка и проворна. Кухарку им давно пришлось рассчитать, ещё когда у отца случился первый удар. Отец очень любил Бабулю Летти, она его нянчила в детстве и, когда до неё дошел слух, что он умирает, пришла из деревни с ним повидаться. Поднялась на крыльцо чёрного хода и постучала. И, как всегда, Октавия, стоило кому-нибудь появиться у парадного крыльца или во дворе, тотчас же выглянула из-за занавески и закричала: «Убирайся! Ты зачем к нам пришла? Нечего тебе здесь делать!» Отец и Бабуля Летти умоляли, чтоб им позволили увидеться, но Октавия по обыкновению устроила скандал и прогнала незваную гостью. Мисс Клития, как всегда молча, стояла в кухне, а потом повторила вслед за сестрой: «Ты уходи, Летти». Отец, однако же, не умер. Его парализовало, он ослеп, потерял речь и иногда лишь мычал, мог глотать только жидкую пищу. А Летти всё приходила и приходила к заднему крыльцу, но её так ни разу и не впустили в дом, а отец уже почти ничего не слышал и не понимал и не просил, чтобы ему позволили повидать её. В его комнате бывал один-единственный посетитель. Раз в неделю в назначенное время приходил парикмахер и брил его. Во время этого визита никто не произносил ни слова.
Первый поднос мисс Клития принесла в комнату отца и поставила на мраморный столик у его кровати.
- Папу буду кормить я, - объявила Октавия, беря у Клитии из рук чашку с бульоном.
- Ты же в прошлый раз его кормила, - возразила мисс Клития.
Отдав сестре чашку, она посмотрела на тёмное исхудавшее лицо на подушке. Завтра будет неделя, как отца не брили, ввалившиеся щеки покрывала чёрная колючая щетина. Глаза были полузакрыты. Что он чувствует? Никому это не разгадать. Кажется, будто он не здесь, с ними, а где-то далеко, одинокий, свободный… Октавия принялась кормить больного.
Не отрывая глаз от его лица, мисс Клития вдруг начала быстро-быстро говорить, она осыпала сестру упрёками, и сколько же в них было обиды, сколько безобразной ненависти. Потом из глаз хлынули слезы, она задыхалась от рыданий и была похожа на маленькую девочку, которую мальчишки постарше толкнули в лужу.
- Замолчи, - приказала Октавия.
Но мисс Клития все не могла отвести глаз от заросшего лица отца, от его рта, который так и остался открытым.
- Захочу - и завтра тоже буду его кормить, - объявила Октавия и встала. Её густые, отросшие после болезни волосы, которые она красила в фиолетовый цвет, упали ей на лоб. Складки плиссировки, которые начинались у самой шеи и шли по всей длине платья до щиколоток, то расходились на груди от дыхания, то сходились. - А про Джеральда забыла? - спросила она. - Да и я хочу есть.
Мисс Клития спустилась в кухню и принесла сестре ужин.
Потом пошла с подносом к брату.
В комнате у Джеральда было темно, ей, как всегда, пришлось пробираться через баррикаду. Здесь стоял такой густой запах перегара, что, когда она чиркнула спичкой, чтобы зажечь лампу, воздух словно бы вспыхнул.
- Уже вечер, - сказала мисс Клития.
Джеральд лежал на кровати и глядел на неё. В тусклом свете газового рожка он был похож на отца.
- В кухне ещё остался кофе, - сказала ему мисс Клития.
- Не подашь мне в постель? - попросил Джеральд. Он смотрел на неё устало, серьёзно.
Она нагнулась к нему и помогла приподняться. Пока он пил кофе, она стояла, склонившись над ним с закрытыми глазами, и отдыхала.
Но вот он оттолкнул её, снова повалился на подушку и принялся рассказывать, как был счастлив, когда женился на Розмари и жил с ней в собственном новом доме неподалеку, там были все удобства, газовая плита, электричество. А Розмари - о, она ради него оставила работу, переехала сюда из соседнего городка. Почему, почему она так быстро бросила его? Да, конечно, он иной раз грозился её убить, целился в неё из ружья, но разве можно обращать внимание на такие пустяки, это же ровным счетом ничего не значило. Она его никогда не понимала. Ведь это он просто от счастья, от любви к ней. Он просто шутил. Хотел показать, что она ему дороже жизни.
- Да, она мне была дороже жизни, - повторил он и закрыл глаза.
Мисс Клития не произнесла ни слова, а вот Октавия в таких случаях дразнила Джеральда и непременно доводила до слёз.
За закрытым окном запел пересмешник. Мисс Клития отвела штору и прижала к стеклу ухо. Дождь перестал. Из кромешной тьмы ночных деревьев лились звуки песни, звонкие, как капли.
- Что стоишь, дура, ступай, - буркнул Джеральд. Он спрятал голову под подушку.
Она составила посуду на поднос и ушла, так и не увидев лица Джеральда. Ей и не надо было смотреть на их лица. Они-то как раз ей всё и заслоняли.
Чуть не бегом спустилась она в кухню и села за свой ужин.
Да, их лица вечно заслоняли ей то, другое лицо. Уже давно они упорно его скрывали, а ведь когда-то оно глядело на неё. Теперь она уже почти не помнила его, не помнила даже, когда в первый раз увидела. Наверно, в юности. Да, да, в саду, в беседке, она сидела, подавшись вперед, и так весело смеялась, и вдруг мелькнуло лицо, в нём было что-то общее со всеми лицами, которые она видала, - с доверчивым лицом сегодняшнего мальчика, с простодушным лицом старика прохожего, даже с алчным лицом парикмахера и с лицом Летти, с лицами бродячих торговцев, которые время от времени стучатся к ним в дверь и так и уходят, не дождавшись ответа, и всё-таки оно было совсем другое, как бы даже и вовсе не лицо, иногда оно приближалось к ней чуть ли не вплотную, казалось, ещё миг - и она его узнает и наконец-то все поймет. Но тут втискивалось лицо Октавии или парализованного отца, лицо брата Джеральда, брата Генри с простреленным лбом… Потому-то она так пристально и вглядывалась в таинственные, загадочные, такие непохожие лица людей на улицах Фаррс-Джина - быть может, в одном из них мелькнет сходство с тем давним видением.
Но ей всегда мешали. Вдруг кто-нибудь заговорит с ней, и она опрометью бросится прочь. Или увидит, что навстречу идут, - она в ту же минуту нырнёт за куст, загородит лицо веткой и будет ждать, затаившись, пока шаги не смолкнут вдали. Когда к ней обратятся по имени, она вспыхнет, потом побледнеет, а потом у неё на лице появится словно бы разочарование - так называла это выражение одна из местных дам.
Страх въедался в неё все глубже. Все это понимали, потому что теперь она никогда больше не одевалась на выход. Раньше она хоть и не часто, но всё-таки появлялась на улице в туалете, который в городе именовали парадным, - вся с ног до головы в тёмно-зеленом, шляпа закрывает лицо, как будто на голову нахлобучили ведро, зелёное шелковое платье, даже остроносые туфельки зелёные. В хорошую погоду она весь день ходила в этом туалете, но назавтра снова облачалась в свой выцветший сарафан и блузку, завязывала под подбородком ленты древней соломенной шляпы - казалось, зеленый выходной туалет привиделся всем во сне. Теперь в городе не помнили, когда мисс Клития в последний раз вышла из дому нарядная и гордо прошлась по улице.
Впрочем, иной раз она и не убегала от людей - случалось, какая-нибудь соседка по доброте душевной или просто из любопытства пыталась вовлечь её в разговор, например спрашивала, нравится ли ей узор для вышивки, и мисс Клития вымученно, затравленно улыбалась и отвечала тоненьким голоском, как маленькая девочка: «Очень красиво».
- Очень красиво, - сказала мисс Клития старушке соседке, когда та показала ей пышно расцветший куст молодой розы, который она недавно посадила.
Но не прошло и часу, как мисс Клития выбежала из дому и громко закричала:
- Уберите вашу розу, моя сестра Октавия велит! Она велит выкопать розу и пересадить, нечего ей торчать возле нашего забора! Сейчас же уберите, а то я вас убью! Идите за лопатой, слышите?
В семье, которая жила по другую сторону от Фарров, был маленький мальчик, он целыми днями играл в саду. Кот Октавии частенько бегал к ним, пролезая под забором, мальчик брал его на руки, гладил, пел ему песенку, которую сам сочинил. Мисс Клития пулей вылетала из дому, пылая яростью, которой зарядила её Октавия.
- Не смей его гладить! Сейчас же отпусти! - кричала она срывающимся голосом. - Возьмешь кота ещё раз на руки - убью!
Потом бежала за дом, в сад, и начинала все проклинать.
Это занятие было для неё внове, и сквернословила она негромко - так певица вполголоса разбирает незнакомую песню. Но остановиться она не могла. Слова, которые сначала ужасали мисс Клитию, лились с её уст нескончаемым потоком, и странно - скоро её грудь отпускало, она начинала ощущать освобождение, покой. Сквернословила она всегда одна, в мирной тишине фруктового сада за домом. Люди говорили, словно бы пытаясь оправдать её, что она просто копирует свою старшую сестру, которая много лет назад тоже уходила в сад за домом и точно так же сквернословила, только орала громко и пронзительно, её даже на почте было слышно.
Случалось, среди потока брани мисс Клития вдруг поднимала голову к окну, возле которого стояла Октавия, вперившись в неё. Но вот она наконец опускала занавеску, и мисс Клитию словно бы поражала немота.
И тогда она, переполненная нежностью, которая была соткана из ужаса, опустошённости и любви - любви, разрывающей ей душу, брела к калитке, выходила на улицу и шла по городу, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, чуть ли не бегом, длинные ноги так и мелькают в смешной, с прискоком, рыси. Никто в городе не мог угнаться за мисс Клитией, утверждали соседи.
И ела она тоже быстро, всегда одна, в кухне, как вот сейчас. Подхватывала кусок мяса массивной серебряной вилкой и хищно вонзала в него зубы, дочиста обгладывала куриные косточки, даже самые мелкие.
Поднимаясь наверх, она вспомнила, что ведь обещала Джеральду ещё кофе, и вернулась за кофейником. Потом, снеся все подносы вниз, вымыла посуду и тщательно проверила все окна и двери - плотно ли закрыты и надежно ли заперты.
Утром, готовя завтрак, мисс Клития улыбалась. В окно, которое она тайком открыла, было видно, как далеко, по мосту, ползет освещённый солнцем грузовой состав. Прошли один за другим несколько негров к реке - ловить рыбу; плетущийся мимо Человек мистера Тома Бейта повернул голову и поглядел на неё в окно.
Появился Джеральд, в костюме и в очках, и объявил, что собрался сегодня в магазин. Торговля в стареньком магазинчике Фарров почти совсем заглохла, люди даже не замечали, там нынче Джеральд или нет; да это и трудно было заметить, потому что огромные башмаки в витрине скрывали крошечный кабинет. Всех покупателей без малейших затруднений обслуживала школьница.
Джеральд вошел в столовую.
- Ну что, Клития, как ты нынче? - спросил он.
- Великолепно, Джеральд, а ты?
- Вот собрался в магазин.
Он церемонно сел за стол, и она поставила перед ним завтрак.
Наверху завизжала Октавия:
- Где мой напёрсток? Будь ты проклята, Клития Фарр, ты украла мой напёрсток, мой любимый серебряный напёрсток, ты воровка, воровка, воровка!
- Начинается, - прошипел Джеральд. Тонкие, чёрно-фиолетовые губы его красиво очерченного рта злобно искривились. - Ну разве может мужчина жить в одном доме с бабами? Может, скажи?
Он вскочил и разорвал салфетку пополам. Потом вышел из столовой, так и не прикоснувшись к еде. Мисс Клития слышала, как он поднимается по лестнице к себе в комнату.
- Как теперь жить без напёрстка? - визжала Октавия.
Мисс Клития немного постояла. Потом быстрым движением присела возле печи на корточки, точно белка, проглотила несколько ложек и двинулась наверх.
В девять часов в парадную дверь постучал парикмахер мистер Бобо.
Не дожидаясь, чтобы его впустили, потому что здесь никто никогда не отзывался на стук, мистер Бобо вошел в дом и важно, как генерал, стал пересекать холл. Вот старая фисгармония в вечном своем чехле, на ней играют, только когда кто-нибудь в доме умер, да и то никого на похороны не приглашают. Вот статуэтка бегущего мужчины с вытянутой рукой, мистер Бобо прошёл под ней и стал подниматься по тёмной лестнице.
Наверху, на площадке, выстроившись в ряд, стояла вся троица и шесть глаз с ненавистью глядели на него. Все они здесь сумасшедшие, никто мистера Бобо в этом не разубедит. Сами подумайте - всего девять утра, а Джеральд уже успел нагрузиться.
Мистер Бобо был маленького роста и не только никогда от этого не страдал, но даже гордился - пока не начал приходить раз в неделю в этот дом. Ему очень не нравилось смотреть снизу вверх на дряблые длинные шеи этих чокнутых Фарров, на их холодные, враждебные лица с резкими чертами. Одному Богу ведомо, что сделает с ним одна из этих сестричек, если у него случайно дрогнет рука. (Это у него-то, у такого искусного мастера!) Не успел он подняться на площадку, как все повернулись и исчезли, бросив его одного. Он встал, широко расставив толстые ножки, и принялся внимательно рассматривать верхний холл. До чего же здесь пусто и голо. Даже стула нет, сесть не на что.
- Или они тайно продают свою мебель по ночам, когда все добрые люди спят, или от жадности сами от себя попрятали, - говорил мистер Бобо жителям Фаррс-Джина.
Он ждал, когда его наконец позовут, и клял себя за то, что согласился приходить в этот сумасшедший дом брить старого мистера Фарра. До чего же он удивился, когда получил по почте письмо. В конверте лежал листок такой старой пожелтевшей бумаги, как будто письмо написали лет триста назад и оно все эти годы странствовало. Внизу стояла подпись - «Октавия Фарр», а начиналось оно без обращения - никакого «Дорогой мистер Бобо» и в помине не было. Он прочел: «Приходите в наш особняк каждую пятницу в девять утра брить мистера Джеймса Фарра, пока вас не известят, что в ваших услугах более не нуждаются».
Он решил сходить разок. И потом после каждого визита клялся: всё, больше он туда ни ногой, тем более что никто не знает, когда хозяева ему заплатят, да и собираются ли платить вообще. Что говорить, конечно, лестно, что из всех жителей Фаррс-Джина ты единственный, кто вхож в дом Фарров (не считая гробовщика, который был там, когда застрелился их младший брат Генри, но от гробовщика никто и по сей день слова не добился). Однако же брить такого безнадёжного паралитика, как мистер Фарр, - сущая каторга, с покойниками и то легче работать, даже с допившимся до чёртиков буяном батраком. А этот, рассказывал мистер Бобо, ни щёку подставить не может, ни подбородок поднять, ни мускулы не напряжёт, хоть бы глаза закрыл, когда бритвой по виску ведёшь. Главная трудность в том, что лицо мистера Фарра не сопротивляется бритве. Оно у него как ватное.
- Нет, всё, ноги моей больше там не будет, - каждый раз уверял своих клиентов мистер Бобо. - Пусть даже они мне заплатят. Хватит с меня, нагляделся на этих чокнутых.
И что же? Он снова стоит у двери в комнату больного и ждёт.
- Ну уж это в последний раз, - полыхает он, - Богом клянусь!
И что этот старик всё не умирает и не умирает?
И тут из комнаты вышла мисс Клития. Она двинулась к нему своей смешной подпрыгивающей походкой, бочком, но, подходя ближе, стала замедлять шаг.
- Можно приступать? - нервно спросил мистер Бобо.
Мисс Клития смотрела на его маленькое растерянное лицо. Какой безумный страх мечется в его небольших зелёных глазках! Жалкое, алчное, маленькое лицо до чего же оно печальное, как мордочка бездомного котёнка. Чего так отчаянно жаждет это маленькое алчное существо?
Мисс Клития подошла к парикмахеру и остановилась. Надо бы сказать ему, что всё готово, он может начинать брить отца, но она вместо этого протянула руку и с робкой нежностью коснулась пальцами его щеки.
Потом с минуту испытующе вглядывалась в него, а он стоял, окаменев, как статуя - точно Гермес на тумбе у подножья лестницы.
И вдруг у обоих вырвался крик ужаса. Мистер Бобо бросился бежать, кубарем скатился по лестнице, отчаянно размахивая бритвой, и вылетел через парадную дверь на улицу; мисс Клития, бледная как смерть, покачнулась и вцепилась в перила. Тошнотворный запах лавровишневой воды и средства для ращения волос, отвратительно влажный невидимый клинышек бородки, тупые выпученные зелёные глаза - Боже, к чему она прикоснулась рукой! Нет, нельзя думать об этом лице, слишком тошно, невыносимо.
Из-за закрытой двери больного раздался истошный вопль Октавии:
- Клития! Клития! Где дождевая вода? Папу брить пора, а ты всё не несешь, лентяйка окаянная!
Мисс Клития покорно пошла вниз.
Джеральд распахнул дверь своей комнаты и крикнул вслед:
- Что там у вас? Форменный сумасшедший дом! Кто-то пробежал мимо моей комнаты, я слышал. Где вы прячете своих любовников? Неужто непременно надо водить их домой? - Он громко хлопнул дверью, и она услышала, как он воздвигает за ней баррикаду.
Мисс Клития пересекла нижний холл и вышла через чёрный ход во двор. У старой бочки для дождевой воды она остановилась, и вдруг её пронзило чувство, что эта бочка - её друг, наконец-то они встретились, и она торопливо, благодарно обняла её деревянные бока. Бочка была полна до краёв. От воды исходило таинственное, обволакивающее, кружащее голову благоухание, в нём были холод инея, аромат цветов, свежесть ночной росы.
Мисс Клития слегка отстранилась и посмотрела в слабо заколыхавшуюся воду. Ей показалось, что она видит там лицо.
Ну да, конечно же! Это было то самое лицо, которое она столько лет искала, а ей всё мешали его найти. Как бы в знак подтверждения, рука прикоснулась указательным пальцем к тёмной щеке.
Мисс Клития нагнулась ниже, как несколько минут назад нагибалась к парикмахеру, чтобы дотронуться до его лица.
Лицо в воде дробилось, ускользало. Лоб был страдальчески нахмурен, большие глаза смотрели на неё пристально, чуть ли не завороженно, уродливый нос покраснел как бы от слез; старые, в морщинах губы, казалось, никогда больше не произнесут ни слова. Вдоль щек висели тёмные спутанные волосы - не волосы, а патлы. Лицо пугало её, переворачивало душу, потому что в каждой его черточке было ожидание, мука.
Мисс Клития отпрянула - во второй раз за нынешнее утро, и та, другая женщина тоже отпрянула.
Она узнала лицо, но что теперь толку? Поздно. Сердце разрывалось от боли, ей казалось, что мучительное полузабытое видение в конце концов все-таки предало её.
- Клития! Клития! Где же вода? Неси воду скорей! - обрушился на неё вопль Октавии.
Мисс Клития сделала единственное, что только и могла сделать. Её худое, нескладное тело как бы сломилось, она сунула голову в бочку, в воду, разбив сверкающую гладь поверхности, и стала опускать её все ниже, в отрадную, ставшую безликой глубину.
Нашла мисс Клитию Бабуля Летти - она вся ушла под воду, только её стройные измученные ноги в чёрных модных чулках торчали над бочкой, врозь, точно каминные щипцы.
Пер. Ю. Жуковой
Предыдущие посты о писательнице: https://fem-books.livejournal.com/556565.html
https://fem-books.livejournal.com/2128916.html
https://fem-books.livejournal.com/2129328.html
Вечерело, небо заволакивали тяжёлые серебряные облака, огромные, точно поля хлопка, и вот брызнул дождь. Горя на солнце, крупные круглые капли застучали по раскалившимся железным крышам, белёные фальшивые фасады торговых рядов на главной улице крошечного городка Фаррс-Джин потемнели. Быстро перебежала дорогу встревоженная курица с выводком жёлтых цыплят, пыль стала рыжей, как вода в реке, с деревьев тотчас же слетели птицы и уселись в ямки купаться. Лежавшие у порога магазинчиков охотничьи собаки энергично встряхивались и входили в помещение. Несколько беседующих на улице жителей, от которых тянулись по ровной дороге длинные тени, поднялись по ступенькам в здание почты. Едущий верхом мальчишка колотил мула по бокам босыми пятками, а мул знай себе неторопливо шагал по городишку туда, где начинались поля.
Все укрылись от дождя, только мисс Клития Фарр осталась стоять посреди дороги, глядя перед собой близорукими глазами, мокрая, как птички в лужицах.
Она каждый вечер выходила в этот час из старого особняка Фарров и обегала город. Раньше она придумывала какое-нибудь дело и долго всем объясняла, в чём оно состоит, но говорила так тихо, что никто ничего не мог разобрать, потом стала что-нибудь покупать в кредит, хотя начальница почты и утверждала, что счета эти никогда в жизни не будут оплачены - Фарры высоко заносятся и ни с кем в городе не желают знаться, однако же денег от них ждать дело безнадёжное. Теперь мисс Клития выходила на улицу просто так. Выходила каждый день, но никто с ней больше не разговаривал: она неслась как одержимая и никого не замечала. Каждую субботу в городке обрёченно ждали, что её собьёт какой-нибудь грузовик или повозка - выскочит она на дорогу и угодит под колёса.
Может быть, мисс Клития просто повредилась разумом, вон ведь её сестрица совсем сумасшедшая, говорили местные дамы, вышедшие на порог подышать прохладой; ей домой надо идти, а она не понимает, может быть, надо ей объяснить. Она вымокла до нитки - и сарафан, и блузка, и чёрные чулки хоть отжимай. На голове у неё была дешёвая соломенная шляпа, которая завязывалась под подбородком; чтобы хоть как-то её украсить, мисс Клития пришила к ней старую чёрную атласную ленту. Пока местные дамы глядели на мисс Клитию, поля шляпы медленно опустились до плеч под напором дождя, и шляпа превратилась в нечто уж и вовсе бесформенное и несуразное, такое можно только лошади надеть на голову от жары. Да и сама мисс Клития стояла под дождем покорно и безропотно, как лошадь, длинные руки опущены и слегка растопырены, казалось, она ждёт, чтобы люди подошли к ней и отвели под крышу.
Прокатился раскат грома.
- Мисс Клития! Мисс Клития, не стойте под дождём! - крикнула одна из местных дам.
Старая дева даже не оглянулась, однако сжала кулачки, спрятала их под мышками и, оттопырив локти, бросилась бежать, размахивая руками, точно курица крыльями; поля вконец промокшей шляпы били по ушам, но ей было всё равно.
- Нет, вы только поглядите на мисс Клитию, - говорили дамы, а у одной из них сердце кольнуло предчувствие, что с мисс Клитией случится беда.
По щиколотку в воде, которая неслась потоком по дорожке под четырьмя мокрыми чёрными кедрами, источавшими горьковато-дымный запах, подбежала она к крыльцу.
- Где тебя черти носят? - крикнула из окна второго этажа старшая сестра Октавия.
Мисс Клития подняла голову, но лишь увидела, как упала занавеска.
Она вошла в холл и остановилась, дрожа. Здесь было темно и пусто. Слабый свет освещал лишь белую простыню, которой была закрыта одиноко стоящая фисгармония. Складки бордовых портьер в дверях гостиной, подхваченных ручками из слоновой кости, мёртво застыли в неподвижном воздухе дома, похожие на стволы деревьев. Все окна была закрыты, шторы опущены, и всё равно слышалось, как на дворе шумит дождь.
Мисс Клития взяла спички и подошла к тумбе возле перил, на которой бронзовый Гермес держал в поднятой руке газовую лампу; и лишь только она её зажгла, как увидела Октавию, высящуюся над ней в такой же каменной неподвижности, в какой застыла старинная мебель дома.
Она незыблемо стояла на площадке у витражного окна с узором из сиреневых и лимонно-жёлтых стекол, её не знающие покоя сморщенные пальцы вцепились в бриллиантовый рог изобилия, который она всегда прикалывала к своему длинному чёрному платью. И вечно гладила брошь, поднося к ней руку неувядаемо царственным жестом.
- Мы здесь заждались, ужинать пора, а тебе хоть бы что! - бросила Октавия стоявшей внизу мисс Клитии. - Улизнула тайком, я зову тебя, надрываюсь, и всё без толку. Ну и ступай себе, шляйся по улицам. Потаскуха, настоящая потаскуха!
- Ну зачем ты сердишься на меня, сестрица, - ухитрилась вставить мисс Клития.
- И ещё имеешь наглость заявляться потом домой!
- Куда же мне деваться?
- Джеральд давно проснулся, и папа тоже, - все так же мстительно выкрикнула Октавия - она почти всегда кричала.
Мисс Клития пошла на кухню и подожгла растопку в дровяной печи. Потом встала у открытой дверцы, потому что продрогла до костей, хотя на дворе был июнь, и немного погодя её лицо, которое даже соломенная шляпа вот уже несколько лет не спасала от загара, стало оживляться, на нём затеплилась радость. Она поймала ускользнувшее видение. На улице она думала о лице ребенка, который ей только что повстречался. Малыш гнался за своим товарищем, размахивая игрушечным пистолетом, и как же ясно, как светло и доверчиво он взглянул на неё, когда пробегал мимо! Это безмятежное детское личико, яркое, как пляшущие сейчас перед ней языки пламени, ворвалось в её душу точно вдохновение, она позабыла обо всём на свете, позабыла, кто она и куда идёт, и остановилась посреди дороги. Потом хлынул дождь, кто-то стал кричать ей, и она так и не смогла додумать свои мысли до конца.
Мисс Клития уже давно вглядывалась в лица людей и размышляла о них.
Кого ни спросите, все вам скажут, что в Фаррс-Джине самое большее полторы сотни жителей - «считая негров». Но мисс Клитии казалось, что её окружает бессчётное множество лиц. Она научилась рассматривать их медленно и внимательно, ведь сразу всего не поймёшь, это же ясно. На чьё бы лицо она ни взглянула, она первым делом неизменно обнаруживала, что никогда раньше его не видела. Начав изучать выражения лиц, она сразу же поняла, что, оказывается, совсем не знает мира, в котором живёт. Ведь ничто не поражает такой глубиной, ничто так сильно не волнует душу, как человеческое лицо. Разве можно понять, что выражают глаза и губы людей? Они хранят неведомые ей тайны и жаждут неведомого. Перед ней возникла загадочная улыбка старика, который продаёт возле церкви арахис; сквозь морду льва на чугунной дверце печи на миг словно бы проступило его лицо в обрамлении буйной гривы. Физиономия Человека мистера Тома Бейта, как он сам себя называл, была тупее некуда, прямо как у каменного идола, говорили все в округе, но мисс Клитии, видевшей тёмные и светлые крапинки в радужной оболочке его старых водянистых глаз и пылинки на поседевших ресницах, казалось, что ему открыта высшая мудрость, доступная лишь древним египтянам, - будто бы он только что пришел к нам из пустыни.
И она стала думать о Человеке Тома Бейта, но вдруг сзади налетел мощный порыв ветра, и она обернулась. Длинные зеленые занавески плескались и рвались. Кухонное окно было распахнуто настежь - это она сама его ещё раньше открыла. Мисс Клития осторожно прикрыла створки. Октавия никогда и ни за чем не спускалась вниз, но, узнай она про открытое окно, в жизни не простила бы мисс Клитию. Она была убеждена, что всё на свете разрушают дождь и солнце. Мисс Клития обошла дом и проверила, всё ли на запоре. Сама по себе мысль, что дом может разрушиться, не так уж и пугала Октавию. Пусть рушится, пусть гибнут бесценные сокровища, пусть наступает нищета - это не казалось ей катастрофой, катастрофа наступала, когда в её жизнь вторгался внешний мир, и такого вторжения она перенести не могла. Все это было написано у неё на лице.
Мисс Клития приготовила на плите несколько блюд для троих, потому что все ели разное, и сервировала ужин на трех подносах. Теперь надо отнести их в установленном порядке наверх. Она даже нахмурилась от напряжения - легко ли ничего не уронить, не пролить ни капли, поневоле вспомнишь Бабулю Летти, вот была ловка и проворна. Кухарку им давно пришлось рассчитать, ещё когда у отца случился первый удар. Отец очень любил Бабулю Летти, она его нянчила в детстве и, когда до неё дошел слух, что он умирает, пришла из деревни с ним повидаться. Поднялась на крыльцо чёрного хода и постучала. И, как всегда, Октавия, стоило кому-нибудь появиться у парадного крыльца или во дворе, тотчас же выглянула из-за занавески и закричала: «Убирайся! Ты зачем к нам пришла? Нечего тебе здесь делать!» Отец и Бабуля Летти умоляли, чтоб им позволили увидеться, но Октавия по обыкновению устроила скандал и прогнала незваную гостью. Мисс Клития, как всегда молча, стояла в кухне, а потом повторила вслед за сестрой: «Ты уходи, Летти». Отец, однако же, не умер. Его парализовало, он ослеп, потерял речь и иногда лишь мычал, мог глотать только жидкую пищу. А Летти всё приходила и приходила к заднему крыльцу, но её так ни разу и не впустили в дом, а отец уже почти ничего не слышал и не понимал и не просил, чтобы ему позволили повидать её. В его комнате бывал один-единственный посетитель. Раз в неделю в назначенное время приходил парикмахер и брил его. Во время этого визита никто не произносил ни слова.
Первый поднос мисс Клития принесла в комнату отца и поставила на мраморный столик у его кровати.
- Папу буду кормить я, - объявила Октавия, беря у Клитии из рук чашку с бульоном.
- Ты же в прошлый раз его кормила, - возразила мисс Клития.
Отдав сестре чашку, она посмотрела на тёмное исхудавшее лицо на подушке. Завтра будет неделя, как отца не брили, ввалившиеся щеки покрывала чёрная колючая щетина. Глаза были полузакрыты. Что он чувствует? Никому это не разгадать. Кажется, будто он не здесь, с ними, а где-то далеко, одинокий, свободный… Октавия принялась кормить больного.
Не отрывая глаз от его лица, мисс Клития вдруг начала быстро-быстро говорить, она осыпала сестру упрёками, и сколько же в них было обиды, сколько безобразной ненависти. Потом из глаз хлынули слезы, она задыхалась от рыданий и была похожа на маленькую девочку, которую мальчишки постарше толкнули в лужу.
- Замолчи, - приказала Октавия.
Но мисс Клития все не могла отвести глаз от заросшего лица отца, от его рта, который так и остался открытым.
- Захочу - и завтра тоже буду его кормить, - объявила Октавия и встала. Её густые, отросшие после болезни волосы, которые она красила в фиолетовый цвет, упали ей на лоб. Складки плиссировки, которые начинались у самой шеи и шли по всей длине платья до щиколоток, то расходились на груди от дыхания, то сходились. - А про Джеральда забыла? - спросила она. - Да и я хочу есть.
Мисс Клития спустилась в кухню и принесла сестре ужин.
Потом пошла с подносом к брату.
В комнате у Джеральда было темно, ей, как всегда, пришлось пробираться через баррикаду. Здесь стоял такой густой запах перегара, что, когда она чиркнула спичкой, чтобы зажечь лампу, воздух словно бы вспыхнул.
- Уже вечер, - сказала мисс Клития.
Джеральд лежал на кровати и глядел на неё. В тусклом свете газового рожка он был похож на отца.
- В кухне ещё остался кофе, - сказала ему мисс Клития.
- Не подашь мне в постель? - попросил Джеральд. Он смотрел на неё устало, серьёзно.
Она нагнулась к нему и помогла приподняться. Пока он пил кофе, она стояла, склонившись над ним с закрытыми глазами, и отдыхала.
Но вот он оттолкнул её, снова повалился на подушку и принялся рассказывать, как был счастлив, когда женился на Розмари и жил с ней в собственном новом доме неподалеку, там были все удобства, газовая плита, электричество. А Розмари - о, она ради него оставила работу, переехала сюда из соседнего городка. Почему, почему она так быстро бросила его? Да, конечно, он иной раз грозился её убить, целился в неё из ружья, но разве можно обращать внимание на такие пустяки, это же ровным счетом ничего не значило. Она его никогда не понимала. Ведь это он просто от счастья, от любви к ней. Он просто шутил. Хотел показать, что она ему дороже жизни.
- Да, она мне была дороже жизни, - повторил он и закрыл глаза.
Мисс Клития не произнесла ни слова, а вот Октавия в таких случаях дразнила Джеральда и непременно доводила до слёз.
За закрытым окном запел пересмешник. Мисс Клития отвела штору и прижала к стеклу ухо. Дождь перестал. Из кромешной тьмы ночных деревьев лились звуки песни, звонкие, как капли.
- Что стоишь, дура, ступай, - буркнул Джеральд. Он спрятал голову под подушку.
Она составила посуду на поднос и ушла, так и не увидев лица Джеральда. Ей и не надо было смотреть на их лица. Они-то как раз ей всё и заслоняли.
Чуть не бегом спустилась она в кухню и села за свой ужин.
Да, их лица вечно заслоняли ей то, другое лицо. Уже давно они упорно его скрывали, а ведь когда-то оно глядело на неё. Теперь она уже почти не помнила его, не помнила даже, когда в первый раз увидела. Наверно, в юности. Да, да, в саду, в беседке, она сидела, подавшись вперед, и так весело смеялась, и вдруг мелькнуло лицо, в нём было что-то общее со всеми лицами, которые она видала, - с доверчивым лицом сегодняшнего мальчика, с простодушным лицом старика прохожего, даже с алчным лицом парикмахера и с лицом Летти, с лицами бродячих торговцев, которые время от времени стучатся к ним в дверь и так и уходят, не дождавшись ответа, и всё-таки оно было совсем другое, как бы даже и вовсе не лицо, иногда оно приближалось к ней чуть ли не вплотную, казалось, ещё миг - и она его узнает и наконец-то все поймет. Но тут втискивалось лицо Октавии или парализованного отца, лицо брата Джеральда, брата Генри с простреленным лбом… Потому-то она так пристально и вглядывалась в таинственные, загадочные, такие непохожие лица людей на улицах Фаррс-Джина - быть может, в одном из них мелькнет сходство с тем давним видением.
Но ей всегда мешали. Вдруг кто-нибудь заговорит с ней, и она опрометью бросится прочь. Или увидит, что навстречу идут, - она в ту же минуту нырнёт за куст, загородит лицо веткой и будет ждать, затаившись, пока шаги не смолкнут вдали. Когда к ней обратятся по имени, она вспыхнет, потом побледнеет, а потом у неё на лице появится словно бы разочарование - так называла это выражение одна из местных дам.
Страх въедался в неё все глубже. Все это понимали, потому что теперь она никогда больше не одевалась на выход. Раньше она хоть и не часто, но всё-таки появлялась на улице в туалете, который в городе именовали парадным, - вся с ног до головы в тёмно-зеленом, шляпа закрывает лицо, как будто на голову нахлобучили ведро, зелёное шелковое платье, даже остроносые туфельки зелёные. В хорошую погоду она весь день ходила в этом туалете, но назавтра снова облачалась в свой выцветший сарафан и блузку, завязывала под подбородком ленты древней соломенной шляпы - казалось, зеленый выходной туалет привиделся всем во сне. Теперь в городе не помнили, когда мисс Клития в последний раз вышла из дому нарядная и гордо прошлась по улице.
Впрочем, иной раз она и не убегала от людей - случалось, какая-нибудь соседка по доброте душевной или просто из любопытства пыталась вовлечь её в разговор, например спрашивала, нравится ли ей узор для вышивки, и мисс Клития вымученно, затравленно улыбалась и отвечала тоненьким голоском, как маленькая девочка: «Очень красиво».
- Очень красиво, - сказала мисс Клития старушке соседке, когда та показала ей пышно расцветший куст молодой розы, который она недавно посадила.
Но не прошло и часу, как мисс Клития выбежала из дому и громко закричала:
- Уберите вашу розу, моя сестра Октавия велит! Она велит выкопать розу и пересадить, нечего ей торчать возле нашего забора! Сейчас же уберите, а то я вас убью! Идите за лопатой, слышите?
В семье, которая жила по другую сторону от Фарров, был маленький мальчик, он целыми днями играл в саду. Кот Октавии частенько бегал к ним, пролезая под забором, мальчик брал его на руки, гладил, пел ему песенку, которую сам сочинил. Мисс Клития пулей вылетала из дому, пылая яростью, которой зарядила её Октавия.
- Не смей его гладить! Сейчас же отпусти! - кричала она срывающимся голосом. - Возьмешь кота ещё раз на руки - убью!
Потом бежала за дом, в сад, и начинала все проклинать.
Это занятие было для неё внове, и сквернословила она негромко - так певица вполголоса разбирает незнакомую песню. Но остановиться она не могла. Слова, которые сначала ужасали мисс Клитию, лились с её уст нескончаемым потоком, и странно - скоро её грудь отпускало, она начинала ощущать освобождение, покой. Сквернословила она всегда одна, в мирной тишине фруктового сада за домом. Люди говорили, словно бы пытаясь оправдать её, что она просто копирует свою старшую сестру, которая много лет назад тоже уходила в сад за домом и точно так же сквернословила, только орала громко и пронзительно, её даже на почте было слышно.
Случалось, среди потока брани мисс Клития вдруг поднимала голову к окну, возле которого стояла Октавия, вперившись в неё. Но вот она наконец опускала занавеску, и мисс Клитию словно бы поражала немота.
И тогда она, переполненная нежностью, которая была соткана из ужаса, опустошённости и любви - любви, разрывающей ей душу, брела к калитке, выходила на улицу и шла по городу, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее, чуть ли не бегом, длинные ноги так и мелькают в смешной, с прискоком, рыси. Никто в городе не мог угнаться за мисс Клитией, утверждали соседи.
И ела она тоже быстро, всегда одна, в кухне, как вот сейчас. Подхватывала кусок мяса массивной серебряной вилкой и хищно вонзала в него зубы, дочиста обгладывала куриные косточки, даже самые мелкие.
Поднимаясь наверх, она вспомнила, что ведь обещала Джеральду ещё кофе, и вернулась за кофейником. Потом, снеся все подносы вниз, вымыла посуду и тщательно проверила все окна и двери - плотно ли закрыты и надежно ли заперты.
Утром, готовя завтрак, мисс Клития улыбалась. В окно, которое она тайком открыла, было видно, как далеко, по мосту, ползет освещённый солнцем грузовой состав. Прошли один за другим несколько негров к реке - ловить рыбу; плетущийся мимо Человек мистера Тома Бейта повернул голову и поглядел на неё в окно.
Появился Джеральд, в костюме и в очках, и объявил, что собрался сегодня в магазин. Торговля в стареньком магазинчике Фарров почти совсем заглохла, люди даже не замечали, там нынче Джеральд или нет; да это и трудно было заметить, потому что огромные башмаки в витрине скрывали крошечный кабинет. Всех покупателей без малейших затруднений обслуживала школьница.
Джеральд вошел в столовую.
- Ну что, Клития, как ты нынче? - спросил он.
- Великолепно, Джеральд, а ты?
- Вот собрался в магазин.
Он церемонно сел за стол, и она поставила перед ним завтрак.
Наверху завизжала Октавия:
- Где мой напёрсток? Будь ты проклята, Клития Фарр, ты украла мой напёрсток, мой любимый серебряный напёрсток, ты воровка, воровка, воровка!
- Начинается, - прошипел Джеральд. Тонкие, чёрно-фиолетовые губы его красиво очерченного рта злобно искривились. - Ну разве может мужчина жить в одном доме с бабами? Может, скажи?
Он вскочил и разорвал салфетку пополам. Потом вышел из столовой, так и не прикоснувшись к еде. Мисс Клития слышала, как он поднимается по лестнице к себе в комнату.
- Как теперь жить без напёрстка? - визжала Октавия.
Мисс Клития немного постояла. Потом быстрым движением присела возле печи на корточки, точно белка, проглотила несколько ложек и двинулась наверх.
В девять часов в парадную дверь постучал парикмахер мистер Бобо.
Не дожидаясь, чтобы его впустили, потому что здесь никто никогда не отзывался на стук, мистер Бобо вошел в дом и важно, как генерал, стал пересекать холл. Вот старая фисгармония в вечном своем чехле, на ней играют, только когда кто-нибудь в доме умер, да и то никого на похороны не приглашают. Вот статуэтка бегущего мужчины с вытянутой рукой, мистер Бобо прошёл под ней и стал подниматься по тёмной лестнице.
Наверху, на площадке, выстроившись в ряд, стояла вся троица и шесть глаз с ненавистью глядели на него. Все они здесь сумасшедшие, никто мистера Бобо в этом не разубедит. Сами подумайте - всего девять утра, а Джеральд уже успел нагрузиться.
Мистер Бобо был маленького роста и не только никогда от этого не страдал, но даже гордился - пока не начал приходить раз в неделю в этот дом. Ему очень не нравилось смотреть снизу вверх на дряблые длинные шеи этих чокнутых Фарров, на их холодные, враждебные лица с резкими чертами. Одному Богу ведомо, что сделает с ним одна из этих сестричек, если у него случайно дрогнет рука. (Это у него-то, у такого искусного мастера!) Не успел он подняться на площадку, как все повернулись и исчезли, бросив его одного. Он встал, широко расставив толстые ножки, и принялся внимательно рассматривать верхний холл. До чего же здесь пусто и голо. Даже стула нет, сесть не на что.
- Или они тайно продают свою мебель по ночам, когда все добрые люди спят, или от жадности сами от себя попрятали, - говорил мистер Бобо жителям Фаррс-Джина.
Он ждал, когда его наконец позовут, и клял себя за то, что согласился приходить в этот сумасшедший дом брить старого мистера Фарра. До чего же он удивился, когда получил по почте письмо. В конверте лежал листок такой старой пожелтевшей бумаги, как будто письмо написали лет триста назад и оно все эти годы странствовало. Внизу стояла подпись - «Октавия Фарр», а начиналось оно без обращения - никакого «Дорогой мистер Бобо» и в помине не было. Он прочел: «Приходите в наш особняк каждую пятницу в девять утра брить мистера Джеймса Фарра, пока вас не известят, что в ваших услугах более не нуждаются».
Он решил сходить разок. И потом после каждого визита клялся: всё, больше он туда ни ногой, тем более что никто не знает, когда хозяева ему заплатят, да и собираются ли платить вообще. Что говорить, конечно, лестно, что из всех жителей Фаррс-Джина ты единственный, кто вхож в дом Фарров (не считая гробовщика, который был там, когда застрелился их младший брат Генри, но от гробовщика никто и по сей день слова не добился). Однако же брить такого безнадёжного паралитика, как мистер Фарр, - сущая каторга, с покойниками и то легче работать, даже с допившимся до чёртиков буяном батраком. А этот, рассказывал мистер Бобо, ни щёку подставить не может, ни подбородок поднять, ни мускулы не напряжёт, хоть бы глаза закрыл, когда бритвой по виску ведёшь. Главная трудность в том, что лицо мистера Фарра не сопротивляется бритве. Оно у него как ватное.
- Нет, всё, ноги моей больше там не будет, - каждый раз уверял своих клиентов мистер Бобо. - Пусть даже они мне заплатят. Хватит с меня, нагляделся на этих чокнутых.
И что же? Он снова стоит у двери в комнату больного и ждёт.
- Ну уж это в последний раз, - полыхает он, - Богом клянусь!
И что этот старик всё не умирает и не умирает?
И тут из комнаты вышла мисс Клития. Она двинулась к нему своей смешной подпрыгивающей походкой, бочком, но, подходя ближе, стала замедлять шаг.
- Можно приступать? - нервно спросил мистер Бобо.
Мисс Клития смотрела на его маленькое растерянное лицо. Какой безумный страх мечется в его небольших зелёных глазках! Жалкое, алчное, маленькое лицо до чего же оно печальное, как мордочка бездомного котёнка. Чего так отчаянно жаждет это маленькое алчное существо?
Мисс Клития подошла к парикмахеру и остановилась. Надо бы сказать ему, что всё готово, он может начинать брить отца, но она вместо этого протянула руку и с робкой нежностью коснулась пальцами его щеки.
Потом с минуту испытующе вглядывалась в него, а он стоял, окаменев, как статуя - точно Гермес на тумбе у подножья лестницы.
И вдруг у обоих вырвался крик ужаса. Мистер Бобо бросился бежать, кубарем скатился по лестнице, отчаянно размахивая бритвой, и вылетел через парадную дверь на улицу; мисс Клития, бледная как смерть, покачнулась и вцепилась в перила. Тошнотворный запах лавровишневой воды и средства для ращения волос, отвратительно влажный невидимый клинышек бородки, тупые выпученные зелёные глаза - Боже, к чему она прикоснулась рукой! Нет, нельзя думать об этом лице, слишком тошно, невыносимо.
Из-за закрытой двери больного раздался истошный вопль Октавии:
- Клития! Клития! Где дождевая вода? Папу брить пора, а ты всё не несешь, лентяйка окаянная!
Мисс Клития покорно пошла вниз.
Джеральд распахнул дверь своей комнаты и крикнул вслед:
- Что там у вас? Форменный сумасшедший дом! Кто-то пробежал мимо моей комнаты, я слышал. Где вы прячете своих любовников? Неужто непременно надо водить их домой? - Он громко хлопнул дверью, и она услышала, как он воздвигает за ней баррикаду.
Мисс Клития пересекла нижний холл и вышла через чёрный ход во двор. У старой бочки для дождевой воды она остановилась, и вдруг её пронзило чувство, что эта бочка - её друг, наконец-то они встретились, и она торопливо, благодарно обняла её деревянные бока. Бочка была полна до краёв. От воды исходило таинственное, обволакивающее, кружащее голову благоухание, в нём были холод инея, аромат цветов, свежесть ночной росы.
Мисс Клития слегка отстранилась и посмотрела в слабо заколыхавшуюся воду. Ей показалось, что она видит там лицо.
Ну да, конечно же! Это было то самое лицо, которое она столько лет искала, а ей всё мешали его найти. Как бы в знак подтверждения, рука прикоснулась указательным пальцем к тёмной щеке.
Мисс Клития нагнулась ниже, как несколько минут назад нагибалась к парикмахеру, чтобы дотронуться до его лица.
Лицо в воде дробилось, ускользало. Лоб был страдальчески нахмурен, большие глаза смотрели на неё пристально, чуть ли не завороженно, уродливый нос покраснел как бы от слез; старые, в морщинах губы, казалось, никогда больше не произнесут ни слова. Вдоль щек висели тёмные спутанные волосы - не волосы, а патлы. Лицо пугало её, переворачивало душу, потому что в каждой его черточке было ожидание, мука.
Мисс Клития отпрянула - во второй раз за нынешнее утро, и та, другая женщина тоже отпрянула.
Она узнала лицо, но что теперь толку? Поздно. Сердце разрывалось от боли, ей казалось, что мучительное полузабытое видение в конце концов все-таки предало её.
- Клития! Клития! Где же вода? Неси воду скорей! - обрушился на неё вопль Октавии.
Мисс Клития сделала единственное, что только и могла сделать. Её худое, нескладное тело как бы сломилось, она сунула голову в бочку, в воду, разбив сверкающую гладь поверхности, и стала опускать её все ниже, в отрадную, ставшую безликой глубину.
Нашла мисс Клитию Бабуля Летти - она вся ушла под воду, только её стройные измученные ноги в чёрных модных чулках торчали над бочкой, врозь, точно каминные щипцы.
Пер. Ю. Жуковой
Предыдущие посты о писательнице: https://fem-books.livejournal.com/556565.html
https://fem-books.livejournal.com/2128916.html
https://fem-books.livejournal.com/2129328.html