О романе Л. Элтанг «Радин»
Он торопливо ел, уставившись в темное окно, думая о том, что прочел недавно у Нормана Мейлера (а тот еще у кого-то): комедия - это дурные люди, свадьбы, азартные игры, обман и зловредные слуги, хвастливые господа, юношеское неблагоразумие, старческая скаредность, а трагедия - это смертельные удары, отчаяние, пожар, кровосмешение, война и мятеж. Похоже, эта история больше смахивает на комедию, если верить перечисленным признакам, от трагедии же в ней только отчаяние.
В моём детстве была такая категория вещей: довоенные вещи. Затёртая до почти-невидимости фотокарточка-сепия. Потрёпанный томик Толстого. Дутые дешёвые серёжки. Клочок бумажки с подписью Ворошилова. Прабабушкино веретено. Не трогай, это - с довойны ещё, - пугалась бабушка и бросалась прятать от нас, маленьких, свои сокровища. Любопытство разгоралось ещё жарче.
«Радин» Лены Элтанг оказался притягательной именно своей довоенностью. Как я покупала этот важный толстый том, как воображала, где первый раз открою его и вдохну ненадоедающий аромат типографской краски, как додумывала, что ж там за Радин и какая набережная изображена на обложке - всё это уже обессмыслилось. Чистая читательская радость осталась там, в довойне. А это далеко. Дальше Порту и Лиссабона.
В сухом остатке у нас что? В сухом остатке у нас снова то же, что было в «Других барабанах» и в романе-двойнике «Царь велел себя повесить»: иммигрантский трудный быт, чужой богатый дом, наследство, преступление. Но если Костас в обеих предыдущих эпопеях был втянут в кровавую круговерть с самого начала (влюблён ведь, а влюблённым деваться некуда), то Радин в прямом смысле мимо проходил. Точнее, был в отчаянии, поехал незнамо куда, сел в купе, и в этом купе ему предложили--- Не буду, впрочем, портить удовольствие... нашли, право, кому и что предложить! Огорчённому жизнью Писание велит вино предлагать, а вы лезете с работой, с деньгами, с новыми смыслами жизни. Зачем и кому нужны смыслы, если жизнь одна, а они во множественном числе?
Видите ли, огорчение - это ливень, который никогда не прекращается, льет на крышу, пока несущие балки не сгниют.
Дальнейшее воленс-ноленс напоминает итальянскую комедию масок. Главный герой у нас Пьеро, хоть и без белого балахона. Время от времени трогательно отходит поплакать в кусты или в уголок. Тогда Иван со своей страстью к игре и лганью стопроцентный Арлекин. Лиза - Пьеретта с железным стержнем, железным тельцем под белыми кружевами классического балета.
Какой-то придурок назвал собаку Entrechat, она первый раз бежала, в классе D, это спринтерский. А девчонка в тот день за своим дружком приехала и тащила его прочь, а он забега ждал и упирался, вот я и дал ей бюллетень, чтобы немного отвлечь, не хотите ли, говорю, сделать ставочку? Она фыркнула, но бюллетень взяла и вдруг как засмеется: непременно, говорит, сделаю ставку вот на этого, номер семь, просто за приятную кличку! И что же, говорю, в этом приятного, французское имя, сразу и не выговоришь, а она положила свою сумку на парапет и как прыгнет с двух ног, прямо с места, почти без разбега! Ноги в воздухе вывернула, ножницами развела, клац-клац! и приземлилась аккуратно. Вот это, говорит, и есть антраша. Народ на пустыре все время толчется, там курить можно, так ей даже захлопали, а парень взбесился, схватил ее за руку и к выходу повёл.
Если художника Понти записать в Панталоне как самого старшего из персонажей, а также за его пространные речи, богатство и скаредность натуры, то его супруга будет La Signora, важная, похотливая, агрессивная, вздорная, полная жизненных сил, обаятельная... Площадная Венера. Доменика и не обиделась бы на такое сравнение, она единственная здесь итальянка, ей даже польстит. Гарай по возрасту принадлежит к старшим маскам, но скорее всего он Пульчинелла. Отрицательные его качества - лень, обжорство и преступные наклонности, проистекающие из зависти, ревности и чувства болезненной недоданности. Откуда я это всё помню?
Старая дружба похожа на горнолыжный подъемник. Ты приходишь на знакомую станцию, и тебя уносят быстро, уносят высоко, канаты гудят, кабина ходит ходуном, и никому дела нет до того, какие у тебя лыжи, красная трасса или черная и что ты вообще умеешь. Правда, бывает, что ты приходишь с лыжами, как дурак, а станция сто лет как закрыта, и билетное окошко заколочено крест-накрест досками. Проверять надо чаще.
Малу - больше Коломбина, чем сама Коломбина. Изумительное сочетание выдающихся способностей и полного отсутствия высокой цели, к которой можно их применить. Выйдет сухая из любой воды, проскользнёт между струйками самого жестокого ливня, снимет пенки с какой угодно грязи. Вот всех и пристроили, вплоть до того, что нашлось место всезнайке Доктору, жуликоватому психологу Радина. Только на роль Капитана кандидатур не сыскать. Отдадим её госпоже Варгас. Вместо шпаги она будет размахивать толстым кошельком.
А ещё в нашей комедии нет влюблённых. Нет идеальной пары со старомодными и благозвучными именами, ради которой стараются слуги и шуты, которой противодействуют старшие маски. Значит, не будет и счастливого финала со свадьбой, конфетти и пошлыми шутками. Вовсе никакого финала не будет, ни счастливого, ни несчастного. Все разойдутся по своим делам, кроме убитых. Жить-то надо всем, кроме убитых.
Возможен вопрос: зачем сейчас такое читать. Отвечу чужими словами. Однажды мне попалась по телевизору передача о commedia dell’arte. Берут интервью у молодой актрисы, которая выступает в амплуа Руффианы, или Грубиянки. Это самая старая маска, и она ужасно хамская и хулиганская. И девушку спрашивают:
- Но почему же вы пришли к Руффиане? У вас классическое театральное образование, вы могли бы выступать в серьёзных драмах, а тут остроты ниже пояса, гэги с задиранием юбок и мочеиспусканием чуть ли не в публику. Отчего же именно комедия дель арте?
Артистка помолчала и ответила:
- Потому что это было до меня и это будет после меня.
Upd.: не хотела писать, а всё-таки кипит мой разум возмущённый. Оказывается, «Радин» вошёл в длинный список премии «Ясная поляна», про которую я вчера писала, а вот в короткий список не попал. А попали, например, рассказы Астафьевой, написанные, как можно убедиться из цитат, значительно слабее. Вот интересно, почему? Уж не потому ли, что Астафьева дежурно проехалась насчёт Майдана и происков Запада?
В моём детстве была такая категория вещей: довоенные вещи. Затёртая до почти-невидимости фотокарточка-сепия. Потрёпанный томик Толстого. Дутые дешёвые серёжки. Клочок бумажки с подписью Ворошилова. Прабабушкино веретено. Не трогай, это - с довойны ещё, - пугалась бабушка и бросалась прятать от нас, маленьких, свои сокровища. Любопытство разгоралось ещё жарче.
«Радин» Лены Элтанг оказался притягательной именно своей довоенностью. Как я покупала этот важный толстый том, как воображала, где первый раз открою его и вдохну ненадоедающий аромат типографской краски, как додумывала, что ж там за Радин и какая набережная изображена на обложке - всё это уже обессмыслилось. Чистая читательская радость осталась там, в довойне. А это далеко. Дальше Порту и Лиссабона.
В сухом остатке у нас что? В сухом остатке у нас снова то же, что было в «Других барабанах» и в романе-двойнике «Царь велел себя повесить»: иммигрантский трудный быт, чужой богатый дом, наследство, преступление. Но если Костас в обеих предыдущих эпопеях был втянут в кровавую круговерть с самого начала (влюблён ведь, а влюблённым деваться некуда), то Радин в прямом смысле мимо проходил. Точнее, был в отчаянии, поехал незнамо куда, сел в купе, и в этом купе ему предложили--- Не буду, впрочем, портить удовольствие... нашли, право, кому и что предложить! Огорчённому жизнью Писание велит вино предлагать, а вы лезете с работой, с деньгами, с новыми смыслами жизни. Зачем и кому нужны смыслы, если жизнь одна, а они во множественном числе?
Видите ли, огорчение - это ливень, который никогда не прекращается, льет на крышу, пока несущие балки не сгниют.
Дальнейшее воленс-ноленс напоминает итальянскую комедию масок. Главный герой у нас Пьеро, хоть и без белого балахона. Время от времени трогательно отходит поплакать в кусты или в уголок. Тогда Иван со своей страстью к игре и лганью стопроцентный Арлекин. Лиза - Пьеретта с железным стержнем, железным тельцем под белыми кружевами классического балета.
Какой-то придурок назвал собаку Entrechat, она первый раз бежала, в классе D, это спринтерский. А девчонка в тот день за своим дружком приехала и тащила его прочь, а он забега ждал и упирался, вот я и дал ей бюллетень, чтобы немного отвлечь, не хотите ли, говорю, сделать ставочку? Она фыркнула, но бюллетень взяла и вдруг как засмеется: непременно, говорит, сделаю ставку вот на этого, номер семь, просто за приятную кличку! И что же, говорю, в этом приятного, французское имя, сразу и не выговоришь, а она положила свою сумку на парапет и как прыгнет с двух ног, прямо с места, почти без разбега! Ноги в воздухе вывернула, ножницами развела, клац-клац! и приземлилась аккуратно. Вот это, говорит, и есть антраша. Народ на пустыре все время толчется, там курить можно, так ей даже захлопали, а парень взбесился, схватил ее за руку и к выходу повёл.
Если художника Понти записать в Панталоне как самого старшего из персонажей, а также за его пространные речи, богатство и скаредность натуры, то его супруга будет La Signora, важная, похотливая, агрессивная, вздорная, полная жизненных сил, обаятельная... Площадная Венера. Доменика и не обиделась бы на такое сравнение, она единственная здесь итальянка, ей даже польстит. Гарай по возрасту принадлежит к старшим маскам, но скорее всего он Пульчинелла. Отрицательные его качества - лень, обжорство и преступные наклонности, проистекающие из зависти, ревности и чувства болезненной недоданности. Откуда я это всё помню?
Старая дружба похожа на горнолыжный подъемник. Ты приходишь на знакомую станцию, и тебя уносят быстро, уносят высоко, канаты гудят, кабина ходит ходуном, и никому дела нет до того, какие у тебя лыжи, красная трасса или черная и что ты вообще умеешь. Правда, бывает, что ты приходишь с лыжами, как дурак, а станция сто лет как закрыта, и билетное окошко заколочено крест-накрест досками. Проверять надо чаще.
Малу - больше Коломбина, чем сама Коломбина. Изумительное сочетание выдающихся способностей и полного отсутствия высокой цели, к которой можно их применить. Выйдет сухая из любой воды, проскользнёт между струйками самого жестокого ливня, снимет пенки с какой угодно грязи. Вот всех и пристроили, вплоть до того, что нашлось место всезнайке Доктору, жуликоватому психологу Радина. Только на роль Капитана кандидатур не сыскать. Отдадим её госпоже Варгас. Вместо шпаги она будет размахивать толстым кошельком.
А ещё в нашей комедии нет влюблённых. Нет идеальной пары со старомодными и благозвучными именами, ради которой стараются слуги и шуты, которой противодействуют старшие маски. Значит, не будет и счастливого финала со свадьбой, конфетти и пошлыми шутками. Вовсе никакого финала не будет, ни счастливого, ни несчастного. Все разойдутся по своим делам, кроме убитых. Жить-то надо всем, кроме убитых.
Возможен вопрос: зачем сейчас такое читать. Отвечу чужими словами. Однажды мне попалась по телевизору передача о commedia dell’arte. Берут интервью у молодой актрисы, которая выступает в амплуа Руффианы, или Грубиянки. Это самая старая маска, и она ужасно хамская и хулиганская. И девушку спрашивают:
- Но почему же вы пришли к Руффиане? У вас классическое театральное образование, вы могли бы выступать в серьёзных драмах, а тут остроты ниже пояса, гэги с задиранием юбок и мочеиспусканием чуть ли не в публику. Отчего же именно комедия дель арте?
Артистка помолчала и ответила:
- Потому что это было до меня и это будет после меня.
Upd.: не хотела писать, а всё-таки кипит мой разум возмущённый. Оказывается, «Радин» вошёл в длинный список премии «Ясная поляна», про которую я вчера писала, а вот в короткий список не попал. А попали, например, рассказы Астафьевой, написанные, как можно убедиться из цитат, значительно слабее. Вот интересно, почему? Уж не потому ли, что Астафьева дежурно проехалась насчёт Майдана и происков Запада?