Интересно, почему московское независимое книжное издательство, специализирующееся на молодёжной прозе, выбрало себе такое забавное, чуть легкомысленное название. Popcorn Books. Воздушная кукуруза и книги. Нечто легкоусвояемое, сытное, и пища, и развлечение одновременно. Сейчас говорят «сижу с попкорном» в смысле «наблюдаю нечто занимательное, захватывающе интересное». Вместе с тем само издательство настаивает, что хочет своими книгами говорить о неудобных, проблемных вещах. О сексизме и расизме, о телесности, о правах ЛГБТИК-сообщества. Все книги промаркированы сакраментальным 18+, и, наверное, следует и рецензию так же промаркировать.
...и уже дошел до жизнеописания многогрешного визиря Абу-Исхака, когда вдруг узнал, что дамасский градоправитель - прямой потомок этого визиря по материнской линии. «Да будет благословен Аллах, вовремя ниспославший мне эту весть!» - воскликнул мудрец, тут же отсчитал десять чистых страниц и на каждой написал только: «Во избежание», - после чего сразу перешёл к истории другого визиря, могущественные потомки которого проживали далеко от Дамаска. Благодаря такой дальновидности указанный мудрец прожил в Дамаске без потрясений ещё много лет и даже сумел умереть своей смертью, не будучи вынужденным вступить на загробный мост, неся перед собою в руке собственную голову наподобие фонаря.
Моё первое знакомство с Popcorn Books произошло зимой 2019 года. Путём сложного книгообмена мне попался в руки небольшой томик c розовым девичьим силуэтом на обложке. Помню, как нервно проверяла, не переводческая ли выдумка странно оптимистичное заглавие «Мы в порядке».
Нет, Нина Лакур [Nina LaCour] действительно назвала свою поэму в прозе We Are Okay. Осталось понять, кто эти we и что эти инопланетные существа имеют в виду под okay, не прямую ли противоположность...
Марин цитирует Эмерсона: закончив день, позабудьте о нём. Всё, что могли, - вы сделали. Без сомнения, вас будут мучить ошибки и трудности; забудьте о них, как только сможете. Марин читает Маркеса. Книгу о городе, ушедшем под воду, о жёлтых бабочках, о мужчинах с одинаковыми именами, совершающих одни и те же ошибки. Когда я училась, в журнале «Искорка» печатались стихи, сочинённые детьми, моими ровесницами. До сих пор помню одно стихотворение:
Играю Шопена.
Читаю Блока.
Всё образцово.
Всё вроде неплохо.
Okay в диапазоне от образцово до вроде неплохо - это внешняя сторона происходящего, не более чем антураж. Трагические монологи, вопль Иова к небесам не в амплуа Марин и Мейбл. В сущности, они и не воспринимают произошедшее как трагедию. Люди умирают. От чего-то да умрёшь рано или поздно, а океан безжалостен. Не в смысле сознательной жестокости, а просто не знает жалости. Жалость придумали человеческие существа.
Она зажмуривается. Я смотрю на неё. Мне хочется, чтобы у неё все было хорошо. Пускай водитель такси окажется дружелюбным, а очереди в аэропорту - короткими, пусть самолёт минует зоны турбулентности, а сиденье рядом будет свободным. Пусть у неё будет прекрасное Рождество. Я желаю ей много счастья - больше, чем способен вместить в себя один человек. Счастья через край.
Я бы не назвала «Мы в порядке» романом депрессивным, тяжёлым, но впечатление глубокой меланхолии осталось со мною надолго.
Тем большим удивлением стала «ВИЧ-положительная», в оригинале просто Positive, афроамериканской писательницы из Нью-Йорка Кэмрин Гэррет [Camryn Garrett].
Невозможно себе представить более противоположных персонажей, чем хрупкая, инозримая Марин и яркая, активная Симона, и тем не менее кажется, что они бы сдружились. Хотя Симону я бы отнесла к типажу общественниц, а у общественниц часто широкий круг приятельства, сотрудничества, товарищества, а настоящих подруг немного. Впрочем, бывает ли настоящего - много?
Почему Симона - образ необычный? Во-первых, она необыкновенно цельная личность, такими писали революционерок и комиссаров. Даже когда неведомый недоброжелатель начинает настоящую травлю, у этой поклонницы бродвейских мюзиклов не возникает никаких интеллигентских рефлексий в духе Лоханкина: а вдруг здесь есть сермяжная правда? Вдруг я, больная, заразная, и вправду недостойна учиться рядом со здоровыми людьми? Для неё это практически из области Вдруг я, чёрная, недостойна учиться с белыми господами или Вдруг я, приёмная дочь четы геев недостойна учиться с родными детьми гетеросексуальных пар. Нонсенс, сон разума, рождающий, как известно, чудовищ. Нет, миз Гарсия-Хэмптон уверена в собственной ценности, важности на сто процентов и немного с горкой. Всем бы нам такую убеждённость! И пресловутый вирус, встретивший нас прямо на обложке и, собственно, обусловивший судьбу девочки с первых же часов жизни, выступает здесь не злобным врагом-мучителем, а скромным неудобством, от которого выпьешь раз в день таблетку, и порядок. Задумываться о своём положительном статусе Симона начала только тогда, когда начала интересоваться сексом. Не в том смысле, что я прямо выискиваю, с кем бы заняться сексом, а просто ловлю себя на мысли, что хочу. Хочу смотреть на кого-то и любить, так же, как и другие.
Однако мало полюбить, надо ещё и поставить возлюбленного перед фактом, что ВИЧ-таки есть и требует соответствующих предосторожностей. И снова у Симоны никаких сомнений. Для неё не существует возможности схитрить, понадеяться на неопределяемость вируса в крови, на авось. Надо признаться, значит, надо признаться. И снова флэшбэк из моей юности: в далёкие девяностые, когда с экрана в подростковых передачах и не такие вещи говорили, проводилось телеинтервью с молодёжью, как и чем кто предохраняется от ЗППП. И один молодой парень (надеюсь, он жив до сих пор) посмотрел в экран кротким взором и сказал:
- Никак не предохраняюсь.
- А почему? - спросила интервьюерша от неожиданности.
- Вы знаете, есть такое понятие, как карма.
Никогда ругательство «зараза» не воспринималось таким уместным... Симона из другого теста, она ничего не пустит на самотёк. И, казалось бы, неразрешимые проблемы падают перед её уверенными шагами, как карточные домики. Фатальные неудачи, может быть, и придут, но пока они за рамками повествования. Positive, уж простите за дурной каламбур, - на редкость позитивная история.
Папа смотрит, как я глотаю таблетку. Раньше они с отцом дарили мне наклейку за каждый день, когда я не забывала про лекарство. Если я не пропускала ни дня целый месяц, меня ждала награда побольше. Можно сказать, что теперь моя награда - это мое здоровье. С походом в «Чаки-Чиз», конечно, не сравнится.
И одна из последних книг Popcorn Books, «Неправильное воспитание Кэмерон Пост» [The Miseducation of Cameron Post]. Это почти автобиография.
Эмили М. Дэнфорт [Emily M. Danforth], как и её героиня, родилась в захолустном городке Майлз-Сити в Монтане (восхитительные описания природы прилагаются), увлекалась плаванием, в отрочестве осознала себя лесбиянкой и столкнулась с таким феноменом американской религиозной культуры, как лагеря переучивания гомосексуальных детей в гетеросексуальных. Сиротство, к счастью, писательницы, в отличие от героини, не коснулось: в биографии сказано, что живёт там-то и там-то с женой и с матерью. А вот Кэмерон осталась круглой сиротой именно тогда, когда родительская поддержка помогла бы избежать множества горестей.
Никто никогда не говорил мне, что с девочками целоваться плохо, это и без того было всем понятно. Девочкам полагалось целовать мальчиков, и именно так они и поступали - в нашем классе, по телику, в фильмах, да повсюду. Мальчики и девочки. Только так. Всё остальное было чем-то ненормальным. Конечно, я видела, как девчонки нашего возраста разгуливают, держась за руки, возможно, некоторые из них даже чмокают друг друга, но я точно знала, что наш поцелуй на сеновале был совсем другим.
Экспозиция романа ощущалась как чрезмерно затянутая, утопающая в мизерных подробностях, мелочах жизни. Впрочем, некоторые удачные моменты заставляли улыбнуться, особенно переписка с Линдси, более старшей девочкой, которая переехала в почти столичный Сиэтл и возомнила, что стала лесбийской гуру младшей подруги. Зато в последней трети «Неправильного воспитания» Дэнфорт, видимо, расписалась и создала целую маленькую вселенную, тинейджерский монастырь, где есть и суровый настоятель, и мрачная надзирательница, и весёлый отец Тук, и скитник-начётчик, и местная юродивая. Нет, лагерь «Обетование» не стал для Кэмми местом циничных пыток и издевательств. Там были и трудности, и развлечения, и компания, сладостно нарушавшая взрослые запреты. Всё, как в обычном лагере отдыха. Из отроков и отроковиц не выбивали содомский грех бичами и скорпионами. С ними делали гораздо хуже. Им внушали, что гомосексуальности как явления не существует. Есть только один путь, гетеросексуальный-моногамный-праведный, а прочие отклонения представляют собой жалкое и пошлое непослушание глупого дитяти... Сама гибель отца и матери становится поводом для психологического манипулирования надзирательницы, психотерапевтессы по совместительству.
Ты уже начинаешь видеть, каким образом их смерть повлияла на твоё ошибочное представление об установленном Богом делении на мужское и женское, но этого мало. Трудности твоей гендерной самоидентификации начались куда раньше, при их жизни, и, изучая недавние проявления твоего противоестественного поведения, мы видим лишь часть куда более сложной картины... Не такая уж ты важная птица, Кэмерон Пост. Ты согрешила, грешишь, грех живёт в твоём сердце, как и у каждого из божьих детей. Ты не лучше, но и не хуже других. Твои родители не умерли за твои грехи. В этом не было нужды. Иисус уже сделал это.
Больше всего эти душеспасительные беседы напоминали диалог между подземной королевой и комическим зелёным существом под названием простоквак в сказке Клайва Льюиса «Серебряный трон». Королева пытается убедить простоквака, что солнца не существует, а есть только лампа, никаких львов не бывает, а существуют только коты. Солнце, лев, вообще весь надземный мир не более чем игра, убаюкивающим голоском повторяет она, а смешной простоквак со смешным именем Хандрашка отвечает:
- Тогда я - за мир игры.
Кэмерон и её друзья уходят от елейных речей, от святоаэробики (кроме шуток, и такое было) и библейских бдений, в свою версию реальности. Пусть она не самая весёлая, пусть никак не похожа на изумрудный город, куда ведёт дорога из жёлтого кирпича, но это их версия, выстраданная, родная. «Обетование» остаётся ни с чем. Надолго ли?