Эмилия Кислинская-Вахтерова "Дневник учительницы воскресной школы и другие произведения"
Рекомендую участницам сообщества отличную книгу - «Дневник учительницы воскресной школы» Эмилии Орестовны Кислинской-Вахтеровой. Выпущена в прошлом году издательским проектом «Вздорные книги»: https://vk.com/vzdornye_knigi. Издательство это, между прочим, обещает и дальше радовать нас интересной женской прозой, которую мы и не надеялись увидеть изданной/переизданной.
«Дневник…» - это дореволюционные «педагогические» дневники и статьи учительницы, публицистки, просветительницы Э.О. Кислинской-Вахтеровой (1861-1957?). Издание интереснейшее, особенно в рамках истории дореволюционной повседневности, гендерной истории, истории читательских практик, истории образования в России.
Из «Дневника» можно многое узнать о мировоззрении русской дореволюционной интеллигенции и о педагогике. В частности, в записях Э.О. Кислинской заметна идеализация профессии учителя (вероятно, свою роль сыграло происхождение Э.О. из хорошей - генеральской - семьи: преподавание не было для нее прозаически единственным способом прокормиться, оно воспринималось как жертвенный труд во спасение народа). Из идеализации вытекает неприятие так называемого практикоориентированного подхода к образованию, «меркантильности» учащихся: «Я вижу несимпатичное мне стремление многих школьников пристроиться, найти выгодное местечко, карьеру». «Все они так и рвутся прочь от ремесла», - замечает Кислинская, осуждая желание юных ремесленников повысить свой социальный статус, уйти от изматывающей физической работы. С ее точки зрения, представители «народа» должны были выносить из школьных занятий духовную пользу, претерпевать моральную эволюцию (пусть не посредством религии, а посредством научного знания, грамоты, чтения), но при этом не покидать свое привычное окружение, привычное место работы, не стремиться к более легкому труду и деньгам.
Из восприятия педагогики как высокого призвания и долга интеллигенции перед народом проистекает смешение «работы» и «личной жизни» (закавычила, потому что для Кислинской-Вахтеровой этих понятий - в современной их трактовке - не существовало): учащиеся разных возрастов посещают по вечерам учительницу на дому, приносят письма, «домашние работы» и пр., занимают ее «свободное» время, против чего Эмилия Орестовна, кажется, совсем не возражает. У меня во время прочтения это диссонировало с современной трактовкой «работы», когда рабочее время - отдельно, а личная жизнь - время, «свободное» от профессиональных обязанностей, - отдельно (а «репетиторство» на дому - только платно, а не «за идею»).
Заметим, что среди публицистического наследия Кислинской мы видим статьи, посвященные ограниченности программы воскресных школ, пользе этих школ для народа, недоступности книг и журналов для сельских педагогов (в том числе в силу их низкого заработка), - однако же в них не встречается требование повысить заработную плату учителей. Бедность учителя признается малоприятной, но все же нормой, борьба идет лишь за организацию свободного и удобного доступа к книгам, за повышение морально-социального статуса учащих (признание высокой значимости их труда, свободу от придирок властей, от нелепых ограничений в объеме преподаваемого в воскресных школах и т.п.).
С доступностью книг и «толстых» журналов у сельских и провинциальных учителей действительно были серьезные трудности. Сельский учитель «…рад бы радехонек прочитать что-нибудь, да книг нет, купил бы или выписал журнал - денег получаю только на то, чтобы не умереть с голоду и не ходить в лохмотьях» (из статьи Э.О.). Планы устройства бесплатных библиотек для учителей встречали многочисленные препятствия со стороны местных властей, руководствовавшихся принципом «чем меньше учитель читает, тем лучше: вредных идей сам не наберется и народ не отравит».
С образовательной программой для воскресных школ тоже были сложности. Государство охраняло принцип «школа имеет целью научить грамоте, не больше!» (слова чиновника). Отсюда - запрет на выход за пределы обучения чтению и письму, пению, черчению, закону Божьему и т.п., запрет, в частности, на преподавание географии и истории. В одной из статей сборника приведен трагикомический эпизод показного урока: ученики должны были перед лицом проверяющих показать себя невеждами, не умеющими толком писать, - поскольку «что, если разгонят мой симпатичный старший класс, признав их за [чрезмерно] ученых?..».
Многое отдавая, учительница и ждет многого в ответ: признания, уважения, любви учащихся. Например, когда один из старших учеников (Леонов) «небрежно» заявил, что не успел сделать «заданную ему небольшую [индивидуальную домашнюю] работу» из-за «других дел», Кислинская обиделась и отвела этому пустячному событию целую страницу дневника, отметив, что прежде все ученики охотно выполняли ее просьбы, спешили угодить, тревожно извинялись за несделанное. (Иллюстрация к мысли, что, когда отношения лежат в личностно-эмоциональной, а не в функционально-профессиональной плоскости, это может стать основой как для плодотворного обмена и творчества, так и для разного рода межличностных сложностей, предвзятости, непотизма.)
Интереснейшие записи оставила Кислинская о характерах, играх, чтении своих детей.
Несмотря на прогрессивное влияние родителей, гендерные стереотипы в мировоззрении детей прослеживаются. «Мальчик мечтал о том, что будет моряком или воином и будет завоевывать или открывать новые страны», а его сестра «мечтала быть деревенской учительницей и учить крестьян». В дочери Кислинская видит альтруизм до самоотречения, желание пострадать самой, жить наравне с «народом», стремление к бедности, к тяжелому труду на благо других (девочка уже лет в 5-6 попросилась пожить денёк в деревне по соседству, поесть крестьянской еды, «опроститься»). Здесь, я думаю, сказалось влияние матери. По-видимому, Кислинская подкрепляла в дочери такие стремления, и та формировалась по типу женщины-жертвенницы (пусть даже высокообразованной и интеллигентной), терпеливой, смиренной, уступчивой, готовой все отдать ради других. Сын же ее мечтал заниматься тем, что весело, престижно и приносит славу (путешествия, завоевания), и уже в детских играх пытался выстроить иерархию, в которой занимал место вожака.
Очевидно, на мировоззренческое развитие детей влияли и литературные образцы: типичные женские персонажи в сказках и детских книгах (добрые, пассивные девочки, роли мудрых царевен, нежных дочерей, утешительниц), мужские персонажи (воины, путешественники, изобретатели, роли победителей и проигравших). Рассуждая о влиянии литературы, Кислинская вспоминает, как у ее сына в какой-то период ярко проявилось «женофобство», вплоть до деления стихов на «женские» (про чувства) и «мужские» (про войну) и отказа убирать постель («женское дело»). Однако мать (воистину, прекрасная педагогиня!) на этом фоне прочла детям роман «Орлеанская дева» про Жанну дАрк - и что же? Сын, убежденный примером французской воительницы, перестал рассуждать «женофобно», вновь стал играть в куклы вместе с сестрой и заправлять за собой постель. И младшая сестра говорила ему: «Ты теперь видишь, что женщина все может… А когда я вырасту, то и в Думе будут женщины!».
Читали дети и не столь глубокомысленные вещи. В частности, большой любовью пользовался «Степка-Растрепка» - популярная до 1917 года детская «юмористическая» книга стишков (автор ее, между прочим, - психиатр!). Пример стишка:
Вдруг потерял терпенье пес, -
Ах, смех не так далек от слез! -
И Феде ногу укусил.
Лилася кровь, а Федя выл.
Однако!
Разумеется, в большинстве российских семей отношения и досуг были совсем иными. Вот что Э.О. Кислинская пишет о семьях воспитанниц женской воскресной школы: «…отмечалась прежде всего поголовная безграмотность отцов и матерей и полное отсутствие книг в обиходе жизни. Отцы по большей части оказывались пьяницами, и когда какая-нибудь десятилетняя крошка повествовала о последней, еще свежей в памяти семейной драме, другая заявляла солидно: «Нет, у нас тятька хороший - он только по праздникам пьян и маму не бьет - все даже дивятся, какой у нас тятька»».
Другая ученица про отца: «Пришел пьяный, стал драться, младенца из люльки выронил, у него ребра обломились, через три дня помер» (!). И рассказывается об этом девочкой так буднично, словно подобное - в порядке вещей (а ведь таков, пожалуй, и был тогда «порядок вещей»). На этом фоне скромная школьная «елка» с немудреными подарками и театральными сценками, чтение книг в классе, рассказы учительницы о природе, о других странах казались детям чем-то волшебным и совершенно не скучно-повседневным. Многое Кислинская пишет о школьном чтении: что читали (популярны были «Хижина дяди Тома», Диккенс, Майн Рид, Жюль Верн, Л. Толстой…), как воспринимали прочитанное.
Отличный вышел сборник, спасибо «Вздорным книгам»!