Дебора Копакен Коган "Моя так называемая пост-феминистическая жизнь в литературе и искусстве"
Сокращенный перевод статьи Деборы Копакен Коган "My So-Called ‘Post-Feminist’ Life in Arts and Letters". Перевела Ольга Нечаева (источник)
"Моя последняя книга была только что номинирована на Британскую Премию Женской Художественной Литературы, ранее известную как Премия Апельсин. Я расплакалась, когда узнала. А потом погуглила. Вот что я узнала: Эта премия была основана в 1991 году в ответ на премию Букера, на которую номинировали только мужчин. О ней говорят с определением «престижная», и она вызывает разногласия. "Зачем нужна отдельная премия для женщин?", - спрашивают журналисты из года в год, когда публикуют список номинантов.
“Премия «Апельсин» - это сексисткая уловка» - выступил заслуженный журналист в 2008 году. «Прошлое осталось в прошлом. Хватит жаловаться».
Статистика Организации Женщин В Литературе 2012 года была давно опубликована, и я не стану уходить в исчисляемое гендерное неравенство. (…)
Вместо этого, я открою полы своего кимоно и сделаю это личным делом, хотя меня предупреждали этого не делать. «Это карьерное самоубийство, - говорили мне коллеги по цеху, - выступать против литературного истэблишмента. Они измажут тебя грязью». Ничего. Я слишком стара и слишком незаметна, чтобы волновать истэблишмент. И я до сих пор верю, как написала Кэрол Хэниш еще в 1969 году, - когда я втискивала свои трехлетние ножки в жесткие туфельки - что личное и политическое неотделимо.
Поэтому. Давайте отмотаем время назад и посмотрим на мою так называемую пост-феминистическую жизнь в искусстве и литературе.
Я родилась в 1966 году, на рассвете революции. Прошлое ушло, мы будем смотреть в будущее и перестанем жаловаться! Только для того, чтобы перестать жаловаться, нужно нечто большее, чем выбросить на помойку лифчики и иметь доступ к контрацепции. На это нужны годы, десятки лет. Никсон подписал 9 поправку о запрете сексуальной дискриминации в образовании в 1972 году, когда мне было 6 лет, но только девочки, родившиеся через многие годы после меня, по-настоящему смогли получить результат от этих изменений. Кто знает, возможно, вместо писателя я могла бы стать малорослой, бесполезной футболисткой.
Перемотаем в год 1988: Меня изнасиловал случайный знакомый за день до выпуска из колледжа. На следующее утро перед тем, как облачиться в плащ и магистерскую шапочку, я доползла до медицинского кабинета Университета, чтобы заявить о преступлении. Меня убеждают не подавать заявления в полицию. «Тебя измажут грязью», - сказала мне женщина-психолог, представленная университетом. Мне не хотелось быть измазанной. У меня впереди вся жизнь. Через 24 года я буду смотреть, как CNN освещает изнасилование Стоубенвилле, рассказывая о двух молодых жизнях, у которых все впереди - жизнях насильников, а не жертв - и в моей голове будут кружиться две противоречивые мысли: ничего не изменилось и жаль, что я не была смелее. Я решаю погуглить имя моего насильника, впервые за четверть века после преступления. Его многообещающая жизнь, хочу заметить, воплотилась. Он успешен. Он женат -- на женщине, которая недавно выступала в панели экспертов Lean In у Шерил Сэндберг.
Вот такая жизнь.
Давайте переместимся в 1989. Мне 23 года, я военный фотограф, ожидающей первой выставки своих работ на фестивале фотографии Visa Pour L’Image, где я имею честь выставляться рядом с такими тяжеловесами фотожурналистики как Себастио Сальгадо и Джим Накви. Им, и всем другим мужчинам - кроме близнецов Тернли - выделен индивидуальный выставочный стэнд. Я же свой делю с другой женщиной, прорвавшейся в том году - Александрой Авакян. Наш стэнд назван «Две женщины на передовой». Из 26 фотографов мы единственные две женщины.
Год 1998. У меня двое маленьких детей. Я обеспечиваю семью, работаю на полную ставку продюсером новостей на NBC. Я уже получила премию Эмми, но разве это важно - поработай на телевидении подольше, и рано или поздно ты ее получишь. Когда я возвращаюсь на работу после второго декрета (на котором моя семья чуть не разорилась, ибо мне его не оплачивали), несмотря на то, что я всю жизнь специализировалась в международных новостях, мне выдают для разработки одну за другой три истории: «Как уложить ребенка», «Капризные младенцы», и «Привередливые к еде дети». Я являюсь одной из немногих матерей с маленькими детьми среди продюсеров нашей программы, но вокруг полно отцов-с-маленькими детьми. Я посылаю к черту «Привередливых детей» и ухожу попробовать себя в главной страсти своей жизни - писательстве. Писательстве, которым мне не советовал заниматься мой преподаватель литературы в колледже, несмотря на то, что еще подростком я вела колонку в журнале Seventeen.
1999 год. Я продаю проект своей первой книги издательству Random House. Это мемуары моих лет работы как военного фотографа, и за нее я получаю в два раза больше, чем моя зарплата на NBC. Я полна надежд: новая работа; сама себе хозяйка, время на занятие делом, о котором я мечтала с детства. Книга продана издательству как проект с одной первой главой под названием Новостная Шлюха. Это оскорбительный слэнг, используемый как в самой индустрии, так и вне ее, отмечающий, со смесью стыда и черного юмора, то, как мы зарабатываем на жизнь. Мне хочется забрать слово «шлюха», мне кажется, что оно позволит говорить о том, о чем я хочу поговорить - о гендерной политике, сексизме и так далее. Random House меняет название книги на «Малышка за объективом». Я умоляю их хотя бы на «Девчонку за объективом», чтобы оставить за собой возможность быть женщиной, как это блестяще сделает в будущем Лина Данхэм, автор сериала Girls. А как насчет «Раскрути. Остановись. Зафиксируй», да что угодно, лишь бы не «малышка».
Мне сообщают, что у меня нет права голоса. На обложке книги изображен нарисованный обнаженный женский торс на розовом фоне, кокетливо прикрывающий гениталии фотоаппаратом. Я пытаюсь им объяснить, что в объектив я смотрю глазами, а не вагиной. Я бьюсь за то, чтобы обложку заменили. Слава богу, этот бой я выигрываю, обещая сделать фотографию для обложки сама и бесплатно. Когда мой литературный агент пытается сосватать книгу для обзора на национальном радио, продюсер говорит ему, что он бы взял «объектив», но «малышка» ему не подходит.
2001 год. После двух лет работы над книгой - а я никогда раньше книг не писала и не изучала этого, пришлось учиться на ходу - почти все обзоры книги называют меня «домохозяйкой». Одна статья под названием “Барби с поля боя,” назвала мой опыт «подготовкой в футбольные мамы». Я не выгляжу как Барби. Мои дети не играют в футбол. Все приходят к мнению, что книга отличная, а я - нет. Личные атаки бесконечны. Журнал Talk спрашивает меня о том, не боюсь ли я, что меня назовут шлюхой. Я протестую и против слова, и против вопроса, но журналист все равно это публикует. «Лучшие истории» и «Женское Книжное Обозрение» намекают, что я сама спровоцировала изнасилование и другие преступления, которые я пережила - вооруженное ограбление, пробитую наркоманом голову. Журнал Salon публикует клевету и слатшейминг. Журнал Нью-Йорк называет меня позором феминизма, потому что я оставила многообещающую карьеру.
Моя книга становится бестселлером, и примером для учебников журналистики. Я ничего не оставила, я создала что-то новое (…) Я поддерживала идею «не бояться действовать» - Lean In - еще до того, как на нее стали собирать панельные дискуссии с женой моего насильника. Я писала в журналы, которые называли меня распутной Барби домохозяйкой и/или оскорблением феминизма не требуя опровержения, а с личной (личной!) просьбой - я же не хочу, чтобы меня измазали грязью - чтобы они подумали о том, как они пишут о книгах авторов женщин. «Вы бы назвали мужчину писателя - неработающим отцом?» задаю я один из многих риторических вопросов. (…)
2006 год. Я продала свой первый художественный роман «Лес самоубийств», современную аллегорию на "Ад" Данте, о женщине, которая убивает себя и своих детей. Мне говорят, что книги со словом «самоубийство» не продаются, и что мне надо заткнуться по поводу Данте. Женщины - аудитория моего романа - испугаются Данте. И их оттолкнет самоубийство. Я пытаюсь объяснить, что книга не только женская, и что она вообще-то о самоубийстве, и что знание Данте не является необходимым, это просто бонус для тех, кто в теме. Я напоминаю об успехе «Девственниц-самоубийц» (…) «Это потому, что в названии есть слово «девственница» объясняют мне. Не уверена, что это значит, но я опять слышу, что у меня нет права голоса.
2009 год. Мне стоит перестать жаловаться, я пытаюсь, честно, но потом моя третья книга «Ад - это другие родители», собрание личных эссе, выпускается с розовой обложкой как «Книга для родителей». До выпуска я пытаюсь заменить цвет хотя бы на голубой, и классифицировать книгу как мемуары, и удержать собственное название «Трахаться в супружеской постели», название одного из эссе, которое отражает провокационный дух книги. Но, в третий раз, я слышу, что не имею права голоса.
2012 год. Моя четвертая книга, "Красная Книга", та, которая получит номинацию на Премию Женской Художественной Литературы и станет бестселлером Нью Йорк Таймс, тоже не получает обзора в Нью Йорк Таймс, как и ее предшественники. (…)
Я готова сдаться. Отсутствие поддержки, грязь, слатшейминг, оскорбления, девчачьи обложки и чужие названия угасили мои литературные амбиции, измотали меня, заставили меня сомневаться во всем: в своих способностях, в своем будущем, своей жизни. Это то, что сексизм делает лучше всего: он заставляет тебя чувствовать себя идиоткой за то, что ты хочешь равенства и надеешься на него. (…)
Сейчас 2013 год, я сижу и пишу эту статью. Сегодня вышел некролог Ивонн Брилл, известной ученой, ядерного физика, обладательницы награды Медаль за Инновации в технологиях. Он начинается словами: «Она готовила отличный бефстроганоф, следовала за мужем во всех его начинаниях, и отказалась от карьеры на целых восемь лет, чтобы воспитывать троих детей. «Она лучшая мама в мире», - сказал ее сын Мэтью».
Прошлое не прошло. Или, как писал Фолкнер, «Прошлое никогда не мертво. Оно даже не прошлое». И пока оно таким не станет, не надо требовать, чтобы мы перестали жаловаться (…)
Премия Женской Художественной Литературы - молодцы, что ваше новое название говорит это честно -это не «сексистская уловка», какое бы определение сексизма вы не использовали. Напротив, оно касается веков литературного сексизма, исключений, культурных предрассудков, невидимости. Есть причины, по которым издатели Джоан Роулинг потребовали, чтобы она использовала инициалы Дж. К, а не свое имя: это те же самые причины, по которым Мэри Энн Эванс писала под псевдонимом Джорджа Эллиота, по которым Роберт Саути, английский поэт, писал Шарлотте Бронте: «Литература не может быть занятием для женщин, и не должна им стать». Если честно, я подумываю об учреждении женской литературной премии здесь, в Америке, пока мы не добьемся равенства.
Я посчитала, на это потребуется как минимум время от сегодня и до моего некролога."