Песнь Патрокла
Роман "Песнь Ахиллеса" [The Song of Achilles] Мадлен Миллер [Madeline Miller], преподавательницы греческого и латыни из штара Массачусеттс, с самого своего выхода в 2011 году возбуждал вокруг себя массу дискуссий. Премия "Оранж" не спасла современную интерпретацию "Илиады" от шквала самой суровой и не всегда уместной критики. Буквально на одной странице отзывы а-ля "О небо, это главная книга моей жизни" и а-ля "Клятые феминистки, руки прочь от великого Гомера". Особенно ретивые зоилы даже убеждают, что главный герой, Патрокл сын Менетия, не удался как мужской образ, вышел женщиной в мужском обличье. Достаточно и десять страниц прочесть, чтобы понять, насколько эта точка зрения ошибочна. Воспитанный больной, интеллектуально ослабленной матерью и суровым патриархом-отцом, Патрокл замечает женщин только тогда, когда они баснословно красивы и/или высокородны и/или отмечены роком. На что Деидамия, фактически сломавшая ему жизнь, и та проскальзывает смеющейся и плачущей тенью, всё разделившая и всё потерявшая. Ничего у них с Патроклом общего, кроме общей любви.
Итак, Патрокл любит Ахилла. Любит именно так, как предполагали поздние комментаторы Илиады: чувственно, глубоко, верно. Но любит ли Ахилл Патрокла? Миллер по большей части преданно следует канону. Тем интереснее, где она от канона отступает.
В "Песни" Ахилл и Патрокл практически ровесники, тогда как в Илиаде Патрокл старше. Разница в возрасте явно видна на обложке русского издания: безбородый и юный сын Пелея, изучивший медицину у кентавра Хирона, заботливо бинтует рану бородатому Менетиду, кторый чуть не плачет от боли. Таким образом, Патрокл и Ахилл как бы уравниваются. Мощь и смелость молодого полубога балансируются житейской искушённостью пусть менее одарённого, но благородного и опытного Патрокла. У Миллер в страсти Патрокла к ровеснику, превосходящему его во всём от происхождения и физической силы до интеллекта и душевных качеств, слишком много преклонения, чтобы современная аудитория могла восхищаться безоговорочно. Это любовь-молебен, любовь-пиетет, любовь-подползание на коленках. При этом не весьма понятно, почему непревзойдённый герой так проникся к тщедушному нелепцу-кукушонку, не способному двух слов связать в присутствии вышестоящих. Может быть, Патрокл жертва комплекса неполноценности и видит себя нелепцем, ни в чём не уступая многим, а то и превосходя? Может быть, оттого и преследует бедолагу божественная свекровь? тёща? кто она ему? о! мать возлюбленного! Фетида.
Эта последняя Миллер удалась как никто другой. Свадьба Пелея и Фетиды, сюжет роскошных барочных полотен с гроздьями плодов и великолепной мраморной наготой, празднество, собственно, где и развивались события вокруг яблока раздора, послужившие завязкой Илиады, интерпретируется современной писательницей просто и доходчиво -- то было изнасилование. Всесильное морское божество, укрытое чешуёй от пояса книзу. Чудо морское, сочетающее нечеловеческую красоту с природой стихии. Изнасилованная женщина, как миллионы и миллиарды других. И под этим углом отношения униженной матери с сыном, плодом хладнокровного надругательства, становятся понятнее. Объяснимее становятся, я бы сказала. Что характерно, обрекли Фетиду на это надругательство собратья боги. Ведь было предсказано, что сын этой морской богини превзойдёт своего отца -- а патриархи Олимпа хотели сливаться в экстазе с красавицами и производить на свет потомков, но не таких, чтобы их превосходили.
Второй значимый женский персонаж, Брисеида. Наверное, самый загадочный образ Илиады. По тексту поэмы знатная вдова, потерявшая от руки Ахиллеса трёх братьев и супруга. По Миллер -- анатолийская крестьянка, которую престарелый родитель в ожидании неизбежных ахейцев учил, как сказать по-гречески "пощадите", "умоляю" и "чего изволите?". В рабыни готовил. Интересно, что в поэме Брисеида оплакивает погибшего Патрокла следующими словами:
Ты же меня и в слезах, когда Ахиллес градоборец {295}
Мужа сразил моего и обитель Минеса разрушил,
Ты утешал, говорил, что меня Ахиллесу герою
Сделаешь милой супругой, что скоро во фтийскую землю
Сам отвезешь и наш брак с мирмидонцами праздновать будешь.
Пал ты, тебя мне оплакивать вечно, юноша милый! "
Так говорила, рыдая; стенали и прочие жены,
С виду, казалось, о мертвом, но в сердце о собственном горе.
И ещё того удивительнее, о дальнейшей судьбе Брисеиды у Гомера ни слова, ни вздоха. Была отдана кому-то из друзей погибшего. Кому? Почему? Что было дальше? Миллер предложила очень печальный, но вполне естественный вариант...
Не скрою, интерпретация Кристы Вольф в "Кассандре" мне кажется реалистичнее и честнее. И всё же, всё же... гомеровская античность, как видит её Миллер, исподволь утверждается в сердце и зовёт возвращаться к себе.
Итак, Патрокл любит Ахилла. Любит именно так, как предполагали поздние комментаторы Илиады: чувственно, глубоко, верно. Но любит ли Ахилл Патрокла? Миллер по большей части преданно следует канону. Тем интереснее, где она от канона отступает.
В "Песни" Ахилл и Патрокл практически ровесники, тогда как в Илиаде Патрокл старше. Разница в возрасте явно видна на обложке русского издания: безбородый и юный сын Пелея, изучивший медицину у кентавра Хирона, заботливо бинтует рану бородатому Менетиду, кторый чуть не плачет от боли. Таким образом, Патрокл и Ахилл как бы уравниваются. Мощь и смелость молодого полубога балансируются житейской искушённостью пусть менее одарённого, но благородного и опытного Патрокла. У Миллер в страсти Патрокла к ровеснику, превосходящему его во всём от происхождения и физической силы до интеллекта и душевных качеств, слишком много преклонения, чтобы современная аудитория могла восхищаться безоговорочно. Это любовь-молебен, любовь-пиетет, любовь-подползание на коленках. При этом не весьма понятно, почему непревзойдённый герой так проникся к тщедушному нелепцу-кукушонку, не способному двух слов связать в присутствии вышестоящих. Может быть, Патрокл жертва комплекса неполноценности и видит себя нелепцем, ни в чём не уступая многим, а то и превосходя? Может быть, оттого и преследует бедолагу божественная свекровь? тёща? кто она ему? о! мать возлюбленного! Фетида.
Эта последняя Миллер удалась как никто другой. Свадьба Пелея и Фетиды, сюжет роскошных барочных полотен с гроздьями плодов и великолепной мраморной наготой, празднество, собственно, где и развивались события вокруг яблока раздора, послужившие завязкой Илиады, интерпретируется современной писательницей просто и доходчиво -- то было изнасилование. Всесильное морское божество, укрытое чешуёй от пояса книзу. Чудо морское, сочетающее нечеловеческую красоту с природой стихии. Изнасилованная женщина, как миллионы и миллиарды других. И под этим углом отношения униженной матери с сыном, плодом хладнокровного надругательства, становятся понятнее. Объяснимее становятся, я бы сказала. Что характерно, обрекли Фетиду на это надругательство собратья боги. Ведь было предсказано, что сын этой морской богини превзойдёт своего отца -- а патриархи Олимпа хотели сливаться в экстазе с красавицами и производить на свет потомков, но не таких, чтобы их превосходили.
Второй значимый женский персонаж, Брисеида. Наверное, самый загадочный образ Илиады. По тексту поэмы знатная вдова, потерявшая от руки Ахиллеса трёх братьев и супруга. По Миллер -- анатолийская крестьянка, которую престарелый родитель в ожидании неизбежных ахейцев учил, как сказать по-гречески "пощадите", "умоляю" и "чего изволите?". В рабыни готовил. Интересно, что в поэме Брисеида оплакивает погибшего Патрокла следующими словами:
Ты же меня и в слезах, когда Ахиллес градоборец {295}
Мужа сразил моего и обитель Минеса разрушил,
Ты утешал, говорил, что меня Ахиллесу герою
Сделаешь милой супругой, что скоро во фтийскую землю
Сам отвезешь и наш брак с мирмидонцами праздновать будешь.
Пал ты, тебя мне оплакивать вечно, юноша милый! "
Так говорила, рыдая; стенали и прочие жены,
С виду, казалось, о мертвом, но в сердце о собственном горе.
И ещё того удивительнее, о дальнейшей судьбе Брисеиды у Гомера ни слова, ни вздоха. Была отдана кому-то из друзей погибшего. Кому? Почему? Что было дальше? Миллер предложила очень печальный, но вполне естественный вариант...
Не скрою, интерпретация Кристы Вольф в "Кассандре" мне кажется реалистичнее и честнее. И всё же, всё же... гомеровская античность, как видит её Миллер, исподволь утверждается в сердце и зовёт возвращаться к себе.