Марта Нуссбаум "Профессор пародии"
В этой статье Марта Нуссбаум критикует Джудит Батлер.
От переводчика: "Претензии философа-феминистки Марты Нуссбаум к Джудит Батлер, изложенные в этой критической статье, носят как методологический, так и политический характер. Она обвиняет ее в элитизме, выражающемся в намеренно запутанном стиле письма, за которым, по мнению Нуссбаум, не содержится ничего, что не было бы высказано до этого другими феминистками. Политическое обвинение состоит прежде всего в том, что Батлер отказывается от организованной борьбы за равноправие в пользу индивидуальных «перформансов», якобы субверсирующих гендерный порядок. В свое время эта статья наделала много шума среди англоговорящей части феминистского сообщества, но интересна она еще и тем, что до сих пор остается одним из редких примеров столкновения двух крупных традиций политической мысли: аналитической и постструктуралистской."
1.
Долгое время академический феминизм в Америке был тесно связан с практической борьбой за достижение равенства для женщин. Феминистская теория понималась теоретиками не просто как красивое бумагомарание; теория была связана с предложениями социальных изменений. Поэтому исследовательницы участвовали во многих конкретных проектах: реформа законов об изнасиловании, привлечение внимания к проблемам домашнего насилия и сексуальных домогательств и создание юридической защиты от них; улучшение экономических возможностей женщин и их условий работы, завоевание пособий для беременных работниц, протесты против траффикинга женщин и девочек в проституции, работа на социальное и политическое равенство геев, лесбиянок.
Некоторые теоретики даже покинули академию, чувствуя себя более комфортно в мире практической политики, где они могут напрямую заниматься этими неотложными проблемами. Те, кто остались в академии часто считали за честь принадлежать к типу академиков, приверженных практике. Их взгляд всегда был обращен на материальные условия реальных женщин, они писали, помня о реальных телах и реальной борьбе. Сложно прочитать хотя бы страницу из Кэтрин МакКиннон, не вовлекшись в реальную тему юридической и институциональной трансформации. Даже если вы не согласны с ее предложениями - а многие феминистки с ними не согласны - ее тексты бросают вызов найти какое-то другое решение столь ярко обрисованной проблемы.
В некоторых случаях мнения феминисток по поводу того, что плохо, и что необходимо для того, чтобы ситуация стала лучше, различались. Но все были согласны, что условия, в которых живут женщины, несправедливы, и что законы и политические действия должны приблизить их к справедливости. МакКиннон, представляющая иерархии и субординацию, как повсеместность нашей культуры, приверженна изменению через законодательство - через законы об изнасиловании, домогательстве и международных правах человека - и относится к нему со сдержанным оптимизмом. Даже Нэнси Чодороу, которая в «Воспроизводстве Материнства» представила угнетающую картину репликации репрессивных гендерных категорий в воспитании детей, считала, что ситуация может измениться. Мужчины и женщины могут решить, понимая несчастливые последствия этих привычек, что теперь они будут действовать по-другому; а изменения в законодательстве и институтах могут помочь в таких решениях.
Феминистская теория до сих пор выглядит так во многих частях света. В Индии, например, академические феминистки посвятили себя практической борьбе, а феминистская теория там тесно связана с такими практическими проектами, как женская грамотность, реформа неравного земельного законодательства, изменения в законодательстве об изнасиловании (у которого в сегодняшней Индии есть большинство недостатков, с которыми боролись Американские феминистки первого поколения), усилия по признанию проблем сексуальных домогательств и домашнего насилия. Эти феминистки знают, что они живут посреди отчаянно несправедливой действительности; они не могут жить в мире с самими собой, не обращаясь к ней более-менее каждый день в теоретических работах и в своих делах за пределами аудитории. В США, тем не менее, ситуация другая. Можно наблюдать новую, тревожную тенденцию. Дело не только в том, что феминистская теория уделяет мало внимания борьбе женщин за пределами США (это всегда было удручающей чертой даже многих из лучших работ более раннего периода.) Нечто более изощренное, чем простое местничество, вышло на первый план в Американской академии. Это практически полный поворот от материальной стороны жизни к тому типу вербальной и символической политики, который крайне слабо связан с реальной ситуацией реальных женщин.
Феминистские мыслительницы нового символического типа считают, кажется, что заниматься феминистской политикой значит использовать слова субверсивным способом в возвышенно неясных и надменно абстрактных академических публикациях. Считается, что эти символические жесты сами по себе являются формой политического сопротивления, а значит не нужно взаимодействовать с такими неприятными вещами, как законодательство и социальные движения, чтобы действовать смело. Более того, этот новый феминизм внушает своим последовательницам, что широкомасштабные социальные изменения вряд ли возможны, а может и невозможны совсем. Мы все, так или иначе, узницы структур власти, которые определяют нашу женскую идентичность. Мы никогда не сможем существенно изменить эти структуры и никогда не сможем из них сбежать. Мы можем надеяться лишь на то, что нам удастся найти пространства внутри этих структур власти, в которых мы сможем пародировать их, издеваться над ними и преодолевать их в речи. Поэтому символическая вербальная политика, помимо того, что предлагается в качестве реальной политики, считается единственной действительно возможной политикой.
Эти преобразования многим обязаны недавнему рассвету французской постмодернистской мысли. На многих молодых феминисток, какой бы ни была их приверженность тому или иному французскому мыслителю, повлияла до невозможности французская идея о том, что, говоря бунтарски, интеллектуал занимается политикой, и что это значимый тип политического действия. Многие также восприняли (неважно, правильно или нет) из работ Мишеля Фуко фаталистскую идею о том, что все мы - узницы всеохватывающих структур власти, а реальные движения за изменения обычно заканчиваются тем, что оказывают власти услугу тем или иным изощренным способом. Поэтому эти феминистки находят утешение в том, что субверсивное использование слов все еще доступно феминистским интеллектуалкам. Лишенные надежды на более крупные или более долговременные изменения, мы все еще можем осуществлять сопротивление, перерабатывая вербальные категории, и, таким образом, периферию тех Я, которые ими определяются.
Одна американская феминистка повлияла на эти преобразования больше, чем кто бы то ни было. Джудит Батлер, как кажется многим молодым исследовательницам, определяет то, чем является феминизм сегодня. Философа по образованию, ее часто рассматривают (скорее в литературных, чем в философских кругах), как крупного мыслителя гендера, власти и телесности. Если нас удивляет то, что произошло с феминистской политикой старой школы и с той материальной действительностью, которой она себя посвящала, то кажется необходимым отдать должное работам и влиянию Батлер и тщательно изучить аргументы, которые заставили многих занять позицию, столь похожую на квиетизм и упадничество.
Читать полностью
О книгах Батлер в сообществе:
"Гендерное беспокойство"
"Заметки к перформативной теории собраний"
Спасибо за ссылку a_busha!
От переводчика: "Претензии философа-феминистки Марты Нуссбаум к Джудит Батлер, изложенные в этой критической статье, носят как методологический, так и политический характер. Она обвиняет ее в элитизме, выражающемся в намеренно запутанном стиле письма, за которым, по мнению Нуссбаум, не содержится ничего, что не было бы высказано до этого другими феминистками. Политическое обвинение состоит прежде всего в том, что Батлер отказывается от организованной борьбы за равноправие в пользу индивидуальных «перформансов», якобы субверсирующих гендерный порядок. В свое время эта статья наделала много шума среди англоговорящей части феминистского сообщества, но интересна она еще и тем, что до сих пор остается одним из редких примеров столкновения двух крупных традиций политической мысли: аналитической и постструктуралистской."
1.
Долгое время академический феминизм в Америке был тесно связан с практической борьбой за достижение равенства для женщин. Феминистская теория понималась теоретиками не просто как красивое бумагомарание; теория была связана с предложениями социальных изменений. Поэтому исследовательницы участвовали во многих конкретных проектах: реформа законов об изнасиловании, привлечение внимания к проблемам домашнего насилия и сексуальных домогательств и создание юридической защиты от них; улучшение экономических возможностей женщин и их условий работы, завоевание пособий для беременных работниц, протесты против траффикинга женщин и девочек в проституции, работа на социальное и политическое равенство геев, лесбиянок.
Некоторые теоретики даже покинули академию, чувствуя себя более комфортно в мире практической политики, где они могут напрямую заниматься этими неотложными проблемами. Те, кто остались в академии часто считали за честь принадлежать к типу академиков, приверженных практике. Их взгляд всегда был обращен на материальные условия реальных женщин, они писали, помня о реальных телах и реальной борьбе. Сложно прочитать хотя бы страницу из Кэтрин МакКиннон, не вовлекшись в реальную тему юридической и институциональной трансформации. Даже если вы не согласны с ее предложениями - а многие феминистки с ними не согласны - ее тексты бросают вызов найти какое-то другое решение столь ярко обрисованной проблемы.
В некоторых случаях мнения феминисток по поводу того, что плохо, и что необходимо для того, чтобы ситуация стала лучше, различались. Но все были согласны, что условия, в которых живут женщины, несправедливы, и что законы и политические действия должны приблизить их к справедливости. МакКиннон, представляющая иерархии и субординацию, как повсеместность нашей культуры, приверженна изменению через законодательство - через законы об изнасиловании, домогательстве и международных правах человека - и относится к нему со сдержанным оптимизмом. Даже Нэнси Чодороу, которая в «Воспроизводстве Материнства» представила угнетающую картину репликации репрессивных гендерных категорий в воспитании детей, считала, что ситуация может измениться. Мужчины и женщины могут решить, понимая несчастливые последствия этих привычек, что теперь они будут действовать по-другому; а изменения в законодательстве и институтах могут помочь в таких решениях.
Феминистская теория до сих пор выглядит так во многих частях света. В Индии, например, академические феминистки посвятили себя практической борьбе, а феминистская теория там тесно связана с такими практическими проектами, как женская грамотность, реформа неравного земельного законодательства, изменения в законодательстве об изнасиловании (у которого в сегодняшней Индии есть большинство недостатков, с которыми боролись Американские феминистки первого поколения), усилия по признанию проблем сексуальных домогательств и домашнего насилия. Эти феминистки знают, что они живут посреди отчаянно несправедливой действительности; они не могут жить в мире с самими собой, не обращаясь к ней более-менее каждый день в теоретических работах и в своих делах за пределами аудитории. В США, тем не менее, ситуация другая. Можно наблюдать новую, тревожную тенденцию. Дело не только в том, что феминистская теория уделяет мало внимания борьбе женщин за пределами США (это всегда было удручающей чертой даже многих из лучших работ более раннего периода.) Нечто более изощренное, чем простое местничество, вышло на первый план в Американской академии. Это практически полный поворот от материальной стороны жизни к тому типу вербальной и символической политики, который крайне слабо связан с реальной ситуацией реальных женщин.
Феминистские мыслительницы нового символического типа считают, кажется, что заниматься феминистской политикой значит использовать слова субверсивным способом в возвышенно неясных и надменно абстрактных академических публикациях. Считается, что эти символические жесты сами по себе являются формой политического сопротивления, а значит не нужно взаимодействовать с такими неприятными вещами, как законодательство и социальные движения, чтобы действовать смело. Более того, этот новый феминизм внушает своим последовательницам, что широкомасштабные социальные изменения вряд ли возможны, а может и невозможны совсем. Мы все, так или иначе, узницы структур власти, которые определяют нашу женскую идентичность. Мы никогда не сможем существенно изменить эти структуры и никогда не сможем из них сбежать. Мы можем надеяться лишь на то, что нам удастся найти пространства внутри этих структур власти, в которых мы сможем пародировать их, издеваться над ними и преодолевать их в речи. Поэтому символическая вербальная политика, помимо того, что предлагается в качестве реальной политики, считается единственной действительно возможной политикой.
Эти преобразования многим обязаны недавнему рассвету французской постмодернистской мысли. На многих молодых феминисток, какой бы ни была их приверженность тому или иному французскому мыслителю, повлияла до невозможности французская идея о том, что, говоря бунтарски, интеллектуал занимается политикой, и что это значимый тип политического действия. Многие также восприняли (неважно, правильно или нет) из работ Мишеля Фуко фаталистскую идею о том, что все мы - узницы всеохватывающих структур власти, а реальные движения за изменения обычно заканчиваются тем, что оказывают власти услугу тем или иным изощренным способом. Поэтому эти феминистки находят утешение в том, что субверсивное использование слов все еще доступно феминистским интеллектуалкам. Лишенные надежды на более крупные или более долговременные изменения, мы все еще можем осуществлять сопротивление, перерабатывая вербальные категории, и, таким образом, периферию тех Я, которые ими определяются.
Одна американская феминистка повлияла на эти преобразования больше, чем кто бы то ни было. Джудит Батлер, как кажется многим молодым исследовательницам, определяет то, чем является феминизм сегодня. Философа по образованию, ее часто рассматривают (скорее в литературных, чем в философских кругах), как крупного мыслителя гендера, власти и телесности. Если нас удивляет то, что произошло с феминистской политикой старой школы и с той материальной действительностью, которой она себя посвящала, то кажется необходимым отдать должное работам и влиянию Батлер и тщательно изучить аргументы, которые заставили многих занять позицию, столь похожую на квиетизм и упадничество.
Читать полностью
О книгах Батлер в сообществе:
"Гендерное беспокойство"
"Заметки к перформативной теории собраний"
Спасибо за ссылку a_busha!