Адам Готлоб ЭЛЕНШЛЕГЕР. Ворон битвы
Перевод с датского Виктора Топорова
Ладья несется вдаль по синю морю.
Попутный ветер, ей радея, скор.
Фру Сигрид в раззолоченном уборе
К закату обращает темный взор.
Вдруг потемнело на седом просторе,
Глубь вздыбилась буграми пенных гор.
На мачту Ворон, каркая, садится,
Корабль меж тем кренится и кренится.
Фру Сигрид видит грозного, бледнея.
Белеют розы алых губ ее.
Вот-вот прогнется палуба под нею,
Вот-вот скользнет в пучину самоё.
«О Ворон! Одарить тебя сумею,
Коль выполнишь веление мое.
Смири порывы яростного ада -
Пятнадцать фунтов золота наградой».
«Не так ты просишь и не так ты плачешь.
Спасителя не так благодарят.
За золото от бури не ускачешь.
Я сам тебя богаче во сто крат.
Отдай мне, что под поясом ты прячешь,
Тогда ненастье отгоню назад,
Тогда я одолею Водяного,
Возжаждавшего мщенья рокового!»
«Ты выбрал, Ворон, малую удачу,
Хотя тебя великая ждала.
Ведь лишь ключи под поясом я прячу,
Сокровища там скрыть бы не могла.
Я, право, не замечу недостачу.
Ты хочешь, чтоб тебе их отдала?
Возьми же!» И на палубу бросает
Ключи, и Ворон Битвы к ней слетает.
И Ворон, вскинув яростные крылья,
Сражается со страшным Водяным.
Волну в ее всесилье обессиля
И бурю обеззлобив взором злым,
Он карканьем велит, чтоб те застыли,-
И все, и впрямь, стихает перед ним:
Вот гром в последний раз, слабея, грянул.
Корабль спасен, а Ворон в небе канул.
У озера закатною порою
Сидит фру Сигрид в роще вековой.
«Норвегии родной мне жаль порою,
Но в Дании родился мой герой,
А где ж сыскать подобного героя?»
И мужа славить вздумала игрой
На арфе... Вдруг под сердцем шевельнулось-
И словно от беспамятства очнулась.
«Так вот какую Ворон взял награду!» -
И грусть терзает грудь ее во мгле.
Уж ночь несет не свежесть, а прохладу,
И звезды улыбаются Земле.
«Так вот какую Ворон взял награду!» -
И, обессилев, клонится к земле.
Лежит в поту холодном под осиной
И дрожью с той, над ней, дрожит единой.
Пять месяцев под сердцем проносила
И родила, судьбу свою кляня.
Чтоб тролль не сглазил сына, окрестила
Его во тьме глубокой, без огня,-
В священном гроте, тайном, как могила,
В подземных струях, бьющих, льдом звеня.
Сын был как роза - свежий и румяный,
Но матери несчастной - нежеланный.
Сын Сигрид вырос - в королевстве целом
Нет юноши прекрасней и сильней.
Он весел, он горяч, слывет он смелым,
Он объезжает бешеных коней,
Но если вдруг займется важным делом,
То говорит степенней и умней,
Чем старцы. Он воинствен и опасен
Врагам страны. Но матери - ужасен.
Однажды, уж унылою вдовою -
Могучий Альф, супруг ее, погиб, -
Она сидит закатною порою
В окне своем, под сенью старых лип.
И вот оно - виденье роковое!
Внезапный шелест, шорох, шарк и хрип -
И Ворон Битвы перед ней садится
На стол дубовый. И смеется птица:
«Сильная птица смело стремится
В небо вонзиться
Стрелой храбреца.
Разве не видишь ты, слабая птица,
Кто пред тобой в оперенье бойца?
Слабая птица еле влачится,
Долу кренится,
Как сбита стрелой.
Разве не видишь ты, сильная птица,
Кто в оперенье тоски пред тобой?
Вспомни без гнева, моя королева,
Как юной девой
Плыла по волне.
В путь слабой птицей решилась пуститься
И прилетела в объятья ко мне.
Сильная птица смело стремится
В небо вонзиться.
Ворон таков.
Что ж, королева, как слабая птица,
Прячешь ты сына? Зачем он таится?
Что ж, королева, не платишь долгов?»
Сделалось худо тогда королеве.
Лилии стала фру Сигрид белей.
«Прочь, богомерзкий,- воскликнула в гневе,-
Господи, смилуйся и пожалей!»
Перекрестилась, а Ворон, в кочевье
Снова пускаясь, вскричал еще злей:
«Проку не будет в молитве смятенной!
Крови я жажду испить окрещенной!»
Харальд в плаще ярко-алом в покои
К матери входит и видит - она
Невыразимой томится тоскою.
«Матушка милая! Ты не больна?
Что же с тобой приключилось такое?
Что же сидишь ты белей полотна?
Сыну поведай печали причину -
Грусть пополам и горька вполовину».
Сигрид свои прерывает моленья.
«Харальд, о, Харальд! Есть гнусная тварь,
Вечно готовая на преступленья.
Ею Небесный гнушается Царь.
Тролль есть коварный, как те порожденья
Скверны, что людям мерещились встарь,
Оборотень с василисковым взором -
Каждую ночь он проходит дозором.
Доблестным воином был он когда-то,
Гордой отвагой слыла его злость.
Но, когда Крест принесли нам прелаты,
Злым духам Тьмы потесниться пришлось.
Ныне он ворон - ночной, вороватый,
В небе снующий тайком вкривь и вкось,
Исподтишка нападающий...» - «Это, -
Харальд ответил, - уж слышал я где-то».
И королева в ответ зарыдала,
Слезы из глаз полились в три ручья,
Тайну той бури она рассказала...
«Харальд! От горя состарилась я.
Так же ль спокоен ты, сын, как сначала,
Или повержен, как матерь твоя?»
И королевич, сверкая очами,
Ей возражает такими речами:
«Матушка! вот что случилось со мною:
Слушая песнь соловья, задремал
В роще я летнею ночью одною.
Купол небес надо мной засверкал
И отворился своей синевою.
Вестник господень тогда мне предстал,
И, простирая с улыбкой десницу,
Он повелел мне глядеть на денницу.
Он указал мне на цепь, что ниспала
С неба, то сладко, то жалко звеня.
Землю трикраты она обежала,
Вспять и вперед уходя от меня.
Брызгами крови она засверкала
И кое-где прохудилась броня
Звеньев ее, сотворенных когда-то
Из злата-серебра, бронзы и злата.
- Звенья ты видишь цепи корабельной, -
Ангел воскликнул тогда, звонкоглас. -
Нет и не быть ей конца, беспредельной,
Все решено и для вас, и про вас.-
Вестник исчез. Правотой неподдельной
Сон этот вещий мне душу потряс.
Кровью омытым звеном себя вижу
Этой цепи, а корабль - он все ближе».
Воет и стонет простор океанский,
Волны рокочут и ветер жесток,
Словно решился рукой великанской
Море мутить и раздразнивать Рок.
Легкий корабль с королевной шотландской
Вынесла буря на датский песок.
К датскому берегу море прибило
Ту, что всех женщин красою затмила.
Вот уж за дело взялись корабелы,
В темной дубраве стучат топоры.
Харальд с Миноной, веселой и смелой,
В час благодатной вечерней поры
В рощу спешит; им любовь повелела
Пасть под древес вековые шатры;
Лишь соловей под кровавой луною
Песней своей возвещает иное.
Труд корабелов окончился скоро,
В море готовы шотландцы отплыть.
Но не спускают влюбленного взора
Принц и принцесса друг с друга. Как быть?
Нет для любви тяжелей приговора,
Чем расставанье. Заветная нить
Их навсегда меж собою связала.
Легкое судно Минону умчало.
Год для фру Сигрид прошел без печали,
Ворон ее не тревожил. И вот
Слезы просохли и страхи пропали,
И приуменьшилось бремя забот.
Харальд - как меч из сверкающей стали.
«Власть твоя, Ворон, меня не гнетет.
Харальду когти твои не опасны.
Двадцать уж лет ты грозишь понапрасну».
Но королевич томится влюбленный.
К матери с просьбой нижайшей спешит.
«Гостья былая ко мне благосклонна.
В дальние замки зовет и манит,
И обещает престол и корону.
Путь сквозь морские просторы открыт.
Дай, королева, корабль мне и злато,
Свиту надежную, верного свата!»
Снова фру Сигрид в глубокой тревоге.
Темною ночью в чащобе лесной
По неприметной для глаза дороге
В хижину крохотную под сосной
(Меньше и уже медвежьей берлоги)
К старому Бруно идет. И святой
(Тело едва прикрывают вериги)
Не выпускает из рук ветхих Книги.
«Старец почтенный, премногие лета!
Зришь ты по звездам земные дела.
Не утешенья ища, а совета,
В полночь к тебе королева пришла.
В море отплыть хочет сын мой.
И эта Мысль материнскую грудь извела.
В небо взгляни - не горят ли созвездья
Черною злобой и подлою местью?»
Старец покинул свой угол укромный,
Руки в моленье безмолвном сложил
И в свод небесный, таинственно-темный,
Выйдя из хижины, очи вперил.
«Нет! я не вижу судьбы вероломной.
Странно чуть-чуть положенье светил.
Но не печалься! Ни гибель, ни горе
Сына не ждут ни на суше, ни в море!»
То не звезда загорелась нежданно
Речи отшельника вещей в ответ,
То разлился по лесам, осиянный
Счастьем, очей королевиных свет.
«Смело доверюсь волнам океана!
Если для сына опасности нет
Ни на земле, ни на море, то, значит.
Он меня в должную пору оплачет!»
Вымпел на мачте алеет шелковый,
Пляшет корабль, как дракон водяной,
В море уплыть в нетерпенье готовый.
Харальд сбирается в путь за женой.
В ночь пред отплытьем приходит он снова
В рощу, где обнял ее под луной,
И по Миноне грустит и томится.
«Плаванье долго. Вот был бы я птицей!»
Ветер взметнулся с внезапною силой,
Вой дальних псов по лесам разнося.
То ль над болотом, а то ль над могилой
Утлый ночной огонек поднялся.
Старица к Харальду вдруг подступила,
Шкуру из перьев огромных неся.
Перья слагаются в сильные крылья,
Те, трепеща, манят, чтоб на них взмыли.
Наземь кладет перед принцем подарок
И исчезает во мраке ночном.
Странный убор ослепительно ярок,
Принц к нему странною силой влеком.
Страха не чувствует Харальд, но жарок
Дерзкий порыв, сердце пышет огнем.
Шкуру пернатую он примеряет,
Крылья расправил - и в небо взмывает.
Долго сначала парит над дубравой,
Чертит над нею размашистый круг.
«Что же я медлю, о господи правый?
Надо - в Шотландию», - думает вдруг.
Волны морей и земные державы
Тают внизу, только небо вокруг,
Бездна светилом дневным не согрета.
«Буду в Шотландии я до рассвета!»
Хлопанье крыльев несется навстречу.
Грозного Ворона юноша зрит.
Тот вдоль по небу летит, как на сечу,
Взор его пламенем злобным горит.
«Харальд! Я чуял грядущую встречу!»
И королевич впервые дрожит,
Бледный, как смерть, на полночном просторе,
Он отвечает: «О, горе мне! горе!
Вижу, что в небо я взмыл понапрасну.
Господи, душу мою укрепи!
Я покоряюсь, о Ворон ужасный!
Когти свои о меня иступи!
Но не в полнебе порою ненастной!
Но до рассвета, молю, потерпи!
Дай мне с ней свидеться, дай с ней обняться!
Смерти тогда перестану бояться».
Когти в прекрасное тело вонзились,
Клюв исполинский, как меч, занесен.
«Выкажу я, так и быть, тебе милость!»
Правый глаз выклевал юноше он.
Сердце вспорол, и оттуда излились
Струи, пятная кругом небосклон.
«Ныне тебя не казню я, а мечу.
Прячься не прячься, но вскорости встречу!»
Харальд, в слезах и унылых тревогах,
Тихо спускается вниз с вышины.
Долго лежит на кладбищенских дрогах -
Черных у красной церковной стены.
Жалобный путник на здешних дорогах,
В терем Миноны, в столицу страны,
Еле бредет он, хоть полон любовью.
Смелость его выпил тролль вместе с кровью!
«Слышишь ли, милая, в тереме тесном
Песню последнюю сердца в груди?
Свидимся разве что в царстве небесном,
А на земле меня больше не жди.
Здесь и умру - одиноким, безвестным,
Но попрощаться сначала приди», -
Так он поет под окном - и хрипенье
Смерти уж слышится в горестном пенье.
Выйдя из терема, плачет Минона.
Тень ее Харальда чахнет пред ней.
Кровь из очей источает влюбленный,
Слиплись в крови пряди светлых кудрей.
«Нет, я не призрак, - зовет обреченный, -
Я не ушел еще в царство теней.
Руку на грудь положи мне! Там мука
В каждом ударе предсмертного стука!»
Слезы прошли от безмерной печали,
Пурпур принцессиных уст посинел,
Розы ланит беломраморны стали,
Черных волос пышный куст поседел.
Все, что случилось в заоблачной дали,
Харальд поведать невесте успел, -
Все, что с ним будет немилостью Рока,
И обнялись пред разлукой жестокой.
«Счастлива будь, королевна! Не надо
Плакать по мне и по жизни моей,
Ибо господь подарил мне отраду
Встречи с тобою на тризне моей,
Хоть и воздвигнуло море преграду
Между тобой и отчизной моей.
Счастлива будь, королевна!» И скоро
Взмыл в поднебесье и сгинул от взора.
Тщетно вослед ему смотрит - не видит!
Тщетно зовет - он не внемлет словам.
В рощу Минона несчастная внидет
И обращается так к небесам:
«Ты, кто вовек никого не обидит,
Ты, кто Петра возносил по волнам,
Ты, с кем крещенья я связана тайной,
Дай мне в простор окунуться бескрайний!»
Ласковый ветер повеял сначала,
Песнь соловья по кустам разнося,
В небе светило полдневное встало,
И аромат по лугам разлился.
Юная дева Миноне предстала,
Шкуру из перьев огромных неся.
Перья слагаются в сильные крылья,
Те, трепеща, манят, чтоб на них взмыли.
Молча вручает принцессе подарок
И исчезает в рассветных лучах.
Странный убор ослепительно ярок.
В небе паря на могучих крылах,
Гнева Минона исполнена, жарок
Пыл ее сердца, развеявший страх, -
Видя в пернатых лишь воинство злое,
Всех встречных птиц рассекает пилою.
Ворона Битвы все нету и нету.
Вдруг слышит снизу хрипенье и стон.
Оком орлицы зрит в скопище света
Кровью любимого смоченный склон.
Видит десницу... Бессильно воздета,
Та указует сквозь толщу времен...
Руку героя ей выбросил Ворон,
Словно злодейский свершил приговор он.
К нежной груди прижимает десницу
Горькою памятью сгинувших нег.
Дико смеется - и каждую птицу
Рубит безжалостно - в клочья, навек,
Ворон на бой свой последний стремится
Рубит его без усилья, как снег.
В море растерзанный труп выпадает
Хлопьями снега - и там пропадает!
Черные воды безмолвно застыли.
Камни прибрежные точат они.
Ивы плакучие брег обступили.
В небе ночном чуть заметны огни.
Чу! то не тени ль в воздушной могиле?
Облаком легким вдоль звездной стерни,
Мимо луны, проплывает Минона -
К дальним мирам, в синеву небосклона.
Эленшлегер А. Г. Избранное. - Л.: Худож. лит., 1984. - С. 92-102.
Ладья несется вдаль по синю морю.
Попутный ветер, ей радея, скор.
Фру Сигрид в раззолоченном уборе
К закату обращает темный взор.
Вдруг потемнело на седом просторе,
Глубь вздыбилась буграми пенных гор.
На мачту Ворон, каркая, садится,
Корабль меж тем кренится и кренится.
Фру Сигрид видит грозного, бледнея.
Белеют розы алых губ ее.
Вот-вот прогнется палуба под нею,
Вот-вот скользнет в пучину самоё.
«О Ворон! Одарить тебя сумею,
Коль выполнишь веление мое.
Смири порывы яростного ада -
Пятнадцать фунтов золота наградой».
«Не так ты просишь и не так ты плачешь.
Спасителя не так благодарят.
За золото от бури не ускачешь.
Я сам тебя богаче во сто крат.
Отдай мне, что под поясом ты прячешь,
Тогда ненастье отгоню назад,
Тогда я одолею Водяного,
Возжаждавшего мщенья рокового!»
«Ты выбрал, Ворон, малую удачу,
Хотя тебя великая ждала.
Ведь лишь ключи под поясом я прячу,
Сокровища там скрыть бы не могла.
Я, право, не замечу недостачу.
Ты хочешь, чтоб тебе их отдала?
Возьми же!» И на палубу бросает
Ключи, и Ворон Битвы к ней слетает.
И Ворон, вскинув яростные крылья,
Сражается со страшным Водяным.
Волну в ее всесилье обессиля
И бурю обеззлобив взором злым,
Он карканьем велит, чтоб те застыли,-
И все, и впрямь, стихает перед ним:
Вот гром в последний раз, слабея, грянул.
Корабль спасен, а Ворон в небе канул.
У озера закатною порою
Сидит фру Сигрид в роще вековой.
«Норвегии родной мне жаль порою,
Но в Дании родился мой герой,
А где ж сыскать подобного героя?»
И мужа славить вздумала игрой
На арфе... Вдруг под сердцем шевельнулось-
И словно от беспамятства очнулась.
«Так вот какую Ворон взял награду!» -
И грусть терзает грудь ее во мгле.
Уж ночь несет не свежесть, а прохладу,
И звезды улыбаются Земле.
«Так вот какую Ворон взял награду!» -
И, обессилев, клонится к земле.
Лежит в поту холодном под осиной
И дрожью с той, над ней, дрожит единой.
Пять месяцев под сердцем проносила
И родила, судьбу свою кляня.
Чтоб тролль не сглазил сына, окрестила
Его во тьме глубокой, без огня,-
В священном гроте, тайном, как могила,
В подземных струях, бьющих, льдом звеня.
Сын был как роза - свежий и румяный,
Но матери несчастной - нежеланный.
Сын Сигрид вырос - в королевстве целом
Нет юноши прекрасней и сильней.
Он весел, он горяч, слывет он смелым,
Он объезжает бешеных коней,
Но если вдруг займется важным делом,
То говорит степенней и умней,
Чем старцы. Он воинствен и опасен
Врагам страны. Но матери - ужасен.
Однажды, уж унылою вдовою -
Могучий Альф, супруг ее, погиб, -
Она сидит закатною порою
В окне своем, под сенью старых лип.
И вот оно - виденье роковое!
Внезапный шелест, шорох, шарк и хрип -
И Ворон Битвы перед ней садится
На стол дубовый. И смеется птица:
«Сильная птица смело стремится
В небо вонзиться
Стрелой храбреца.
Разве не видишь ты, слабая птица,
Кто пред тобой в оперенье бойца?
Слабая птица еле влачится,
Долу кренится,
Как сбита стрелой.
Разве не видишь ты, сильная птица,
Кто в оперенье тоски пред тобой?
Вспомни без гнева, моя королева,
Как юной девой
Плыла по волне.
В путь слабой птицей решилась пуститься
И прилетела в объятья ко мне.
Сильная птица смело стремится
В небо вонзиться.
Ворон таков.
Что ж, королева, как слабая птица,
Прячешь ты сына? Зачем он таится?
Что ж, королева, не платишь долгов?»
Сделалось худо тогда королеве.
Лилии стала фру Сигрид белей.
«Прочь, богомерзкий,- воскликнула в гневе,-
Господи, смилуйся и пожалей!»
Перекрестилась, а Ворон, в кочевье
Снова пускаясь, вскричал еще злей:
«Проку не будет в молитве смятенной!
Крови я жажду испить окрещенной!»
Харальд в плаще ярко-алом в покои
К матери входит и видит - она
Невыразимой томится тоскою.
«Матушка милая! Ты не больна?
Что же с тобой приключилось такое?
Что же сидишь ты белей полотна?
Сыну поведай печали причину -
Грусть пополам и горька вполовину».
Сигрид свои прерывает моленья.
«Харальд, о, Харальд! Есть гнусная тварь,
Вечно готовая на преступленья.
Ею Небесный гнушается Царь.
Тролль есть коварный, как те порожденья
Скверны, что людям мерещились встарь,
Оборотень с василисковым взором -
Каждую ночь он проходит дозором.
Доблестным воином был он когда-то,
Гордой отвагой слыла его злость.
Но, когда Крест принесли нам прелаты,
Злым духам Тьмы потесниться пришлось.
Ныне он ворон - ночной, вороватый,
В небе снующий тайком вкривь и вкось,
Исподтишка нападающий...» - «Это, -
Харальд ответил, - уж слышал я где-то».
И королева в ответ зарыдала,
Слезы из глаз полились в три ручья,
Тайну той бури она рассказала...
«Харальд! От горя состарилась я.
Так же ль спокоен ты, сын, как сначала,
Или повержен, как матерь твоя?»
И королевич, сверкая очами,
Ей возражает такими речами:
«Матушка! вот что случилось со мною:
Слушая песнь соловья, задремал
В роще я летнею ночью одною.
Купол небес надо мной засверкал
И отворился своей синевою.
Вестник господень тогда мне предстал,
И, простирая с улыбкой десницу,
Он повелел мне глядеть на денницу.
Он указал мне на цепь, что ниспала
С неба, то сладко, то жалко звеня.
Землю трикраты она обежала,
Вспять и вперед уходя от меня.
Брызгами крови она засверкала
И кое-где прохудилась броня
Звеньев ее, сотворенных когда-то
Из злата-серебра, бронзы и злата.
- Звенья ты видишь цепи корабельной, -
Ангел воскликнул тогда, звонкоглас. -
Нет и не быть ей конца, беспредельной,
Все решено и для вас, и про вас.-
Вестник исчез. Правотой неподдельной
Сон этот вещий мне душу потряс.
Кровью омытым звеном себя вижу
Этой цепи, а корабль - он все ближе».
Воет и стонет простор океанский,
Волны рокочут и ветер жесток,
Словно решился рукой великанской
Море мутить и раздразнивать Рок.
Легкий корабль с королевной шотландской
Вынесла буря на датский песок.
К датскому берегу море прибило
Ту, что всех женщин красою затмила.
Вот уж за дело взялись корабелы,
В темной дубраве стучат топоры.
Харальд с Миноной, веселой и смелой,
В час благодатной вечерней поры
В рощу спешит; им любовь повелела
Пасть под древес вековые шатры;
Лишь соловей под кровавой луною
Песней своей возвещает иное.
Труд корабелов окончился скоро,
В море готовы шотландцы отплыть.
Но не спускают влюбленного взора
Принц и принцесса друг с друга. Как быть?
Нет для любви тяжелей приговора,
Чем расставанье. Заветная нить
Их навсегда меж собою связала.
Легкое судно Минону умчало.
Год для фру Сигрид прошел без печали,
Ворон ее не тревожил. И вот
Слезы просохли и страхи пропали,
И приуменьшилось бремя забот.
Харальд - как меч из сверкающей стали.
«Власть твоя, Ворон, меня не гнетет.
Харальду когти твои не опасны.
Двадцать уж лет ты грозишь понапрасну».
Но королевич томится влюбленный.
К матери с просьбой нижайшей спешит.
«Гостья былая ко мне благосклонна.
В дальние замки зовет и манит,
И обещает престол и корону.
Путь сквозь морские просторы открыт.
Дай, королева, корабль мне и злато,
Свиту надежную, верного свата!»
Снова фру Сигрид в глубокой тревоге.
Темною ночью в чащобе лесной
По неприметной для глаза дороге
В хижину крохотную под сосной
(Меньше и уже медвежьей берлоги)
К старому Бруно идет. И святой
(Тело едва прикрывают вериги)
Не выпускает из рук ветхих Книги.
«Старец почтенный, премногие лета!
Зришь ты по звездам земные дела.
Не утешенья ища, а совета,
В полночь к тебе королева пришла.
В море отплыть хочет сын мой.
И эта Мысль материнскую грудь извела.
В небо взгляни - не горят ли созвездья
Черною злобой и подлою местью?»
Старец покинул свой угол укромный,
Руки в моленье безмолвном сложил
И в свод небесный, таинственно-темный,
Выйдя из хижины, очи вперил.
«Нет! я не вижу судьбы вероломной.
Странно чуть-чуть положенье светил.
Но не печалься! Ни гибель, ни горе
Сына не ждут ни на суше, ни в море!»
То не звезда загорелась нежданно
Речи отшельника вещей в ответ,
То разлился по лесам, осиянный
Счастьем, очей королевиных свет.
«Смело доверюсь волнам океана!
Если для сына опасности нет
Ни на земле, ни на море, то, значит.
Он меня в должную пору оплачет!»
Вымпел на мачте алеет шелковый,
Пляшет корабль, как дракон водяной,
В море уплыть в нетерпенье готовый.
Харальд сбирается в путь за женой.
В ночь пред отплытьем приходит он снова
В рощу, где обнял ее под луной,
И по Миноне грустит и томится.
«Плаванье долго. Вот был бы я птицей!»
Ветер взметнулся с внезапною силой,
Вой дальних псов по лесам разнося.
То ль над болотом, а то ль над могилой
Утлый ночной огонек поднялся.
Старица к Харальду вдруг подступила,
Шкуру из перьев огромных неся.
Перья слагаются в сильные крылья,
Те, трепеща, манят, чтоб на них взмыли.
Наземь кладет перед принцем подарок
И исчезает во мраке ночном.
Странный убор ослепительно ярок,
Принц к нему странною силой влеком.
Страха не чувствует Харальд, но жарок
Дерзкий порыв, сердце пышет огнем.
Шкуру пернатую он примеряет,
Крылья расправил - и в небо взмывает.
Долго сначала парит над дубравой,
Чертит над нею размашистый круг.
«Что же я медлю, о господи правый?
Надо - в Шотландию», - думает вдруг.
Волны морей и земные державы
Тают внизу, только небо вокруг,
Бездна светилом дневным не согрета.
«Буду в Шотландии я до рассвета!»
Хлопанье крыльев несется навстречу.
Грозного Ворона юноша зрит.
Тот вдоль по небу летит, как на сечу,
Взор его пламенем злобным горит.
«Харальд! Я чуял грядущую встречу!»
И королевич впервые дрожит,
Бледный, как смерть, на полночном просторе,
Он отвечает: «О, горе мне! горе!
Вижу, что в небо я взмыл понапрасну.
Господи, душу мою укрепи!
Я покоряюсь, о Ворон ужасный!
Когти свои о меня иступи!
Но не в полнебе порою ненастной!
Но до рассвета, молю, потерпи!
Дай мне с ней свидеться, дай с ней обняться!
Смерти тогда перестану бояться».
Когти в прекрасное тело вонзились,
Клюв исполинский, как меч, занесен.
«Выкажу я, так и быть, тебе милость!»
Правый глаз выклевал юноше он.
Сердце вспорол, и оттуда излились
Струи, пятная кругом небосклон.
«Ныне тебя не казню я, а мечу.
Прячься не прячься, но вскорости встречу!»
Харальд, в слезах и унылых тревогах,
Тихо спускается вниз с вышины.
Долго лежит на кладбищенских дрогах -
Черных у красной церковной стены.
Жалобный путник на здешних дорогах,
В терем Миноны, в столицу страны,
Еле бредет он, хоть полон любовью.
Смелость его выпил тролль вместе с кровью!
«Слышишь ли, милая, в тереме тесном
Песню последнюю сердца в груди?
Свидимся разве что в царстве небесном,
А на земле меня больше не жди.
Здесь и умру - одиноким, безвестным,
Но попрощаться сначала приди», -
Так он поет под окном - и хрипенье
Смерти уж слышится в горестном пенье.
Выйдя из терема, плачет Минона.
Тень ее Харальда чахнет пред ней.
Кровь из очей источает влюбленный,
Слиплись в крови пряди светлых кудрей.
«Нет, я не призрак, - зовет обреченный, -
Я не ушел еще в царство теней.
Руку на грудь положи мне! Там мука
В каждом ударе предсмертного стука!»
Слезы прошли от безмерной печали,
Пурпур принцессиных уст посинел,
Розы ланит беломраморны стали,
Черных волос пышный куст поседел.
Все, что случилось в заоблачной дали,
Харальд поведать невесте успел, -
Все, что с ним будет немилостью Рока,
И обнялись пред разлукой жестокой.
«Счастлива будь, королевна! Не надо
Плакать по мне и по жизни моей,
Ибо господь подарил мне отраду
Встречи с тобою на тризне моей,
Хоть и воздвигнуло море преграду
Между тобой и отчизной моей.
Счастлива будь, королевна!» И скоро
Взмыл в поднебесье и сгинул от взора.
Тщетно вослед ему смотрит - не видит!
Тщетно зовет - он не внемлет словам.
В рощу Минона несчастная внидет
И обращается так к небесам:
«Ты, кто вовек никого не обидит,
Ты, кто Петра возносил по волнам,
Ты, с кем крещенья я связана тайной,
Дай мне в простор окунуться бескрайний!»
Ласковый ветер повеял сначала,
Песнь соловья по кустам разнося,
В небе светило полдневное встало,
И аромат по лугам разлился.
Юная дева Миноне предстала,
Шкуру из перьев огромных неся.
Перья слагаются в сильные крылья,
Те, трепеща, манят, чтоб на них взмыли.
Молча вручает принцессе подарок
И исчезает в рассветных лучах.
Странный убор ослепительно ярок.
В небе паря на могучих крылах,
Гнева Минона исполнена, жарок
Пыл ее сердца, развеявший страх, -
Видя в пернатых лишь воинство злое,
Всех встречных птиц рассекает пилою.
Ворона Битвы все нету и нету.
Вдруг слышит снизу хрипенье и стон.
Оком орлицы зрит в скопище света
Кровью любимого смоченный склон.
Видит десницу... Бессильно воздета,
Та указует сквозь толщу времен...
Руку героя ей выбросил Ворон,
Словно злодейский свершил приговор он.
К нежной груди прижимает десницу
Горькою памятью сгинувших нег.
Дико смеется - и каждую птицу
Рубит безжалостно - в клочья, навек,
Ворон на бой свой последний стремится
Рубит его без усилья, как снег.
В море растерзанный труп выпадает
Хлопьями снега - и там пропадает!
Черные воды безмолвно застыли.
Камни прибрежные точат они.
Ивы плакучие брег обступили.
В небе ночном чуть заметны огни.
Чу! то не тени ль в воздушной могиле?
Облаком легким вдоль звездной стерни,
Мимо луны, проплывает Минона -
К дальним мирам, в синеву небосклона.
Эленшлегер А. Г. Избранное. - Л.: Худож. лит., 1984. - С. 92-102.