как сделан еврей
В рассуждениях о евреях есть один тонкий момент: ловушка своеобразной амфибологии, совмещающей «эмпирическое» и «трансцендентальное» применение рассудка - т.е. возможность впасть в экспликации «еврейского» в ту самую слабость, на которую указывал лейбницевской номадологии Кант. Что я имею ввиду? С одной стороны, мы опираемся на эмпирические данные и их развертку - в таком виде евреи предстают этнографической реалией среди всех прочих реалий - зулусов, французов, русских, китайцев. С другой - «еврей» - сложный абстрактный конструкт, предзаданный опыту в сложной механике самосознания, чуть ли не основах трансцендентального единства апперцепции, ибо весь аппарат складывания культурных символизмов, рождающих европейско-христианский способ быть, и, как их части - аппарат биологической концептуализации нации, - построен на политике антиевреизма, на разработке стратегий эффективного символического противостояния схематизмам «ветхого адама». Насколько сложно было отделить себя от религиозных символизаций присутствия и свершения в первые несколько сот лет христианства, даже опираясь на фигуру распятого мессии и процедуру причастия - хорошо показано в известной книге Бойярина.
Шмитт нас возвращает к обдумыванию напряжения, лежащего в основе политического самоопределения христианства в обособлении «спасенных» от «ожидающих спасения». Он показывает, насколько зависит от этого напряжения фундаментальное основание новоевропейской жизни - изобретение и удержание естат, насколько опасно им пренебречь, не имея тех политических механизмов солидарности, которые имеются у тех, кому христианская политическая теология противостоит.
Верно, однако, и обратное: никаких евреев помимо этого противостояния не существует как фигуры самосознания, «евреи» как аппарат самоопределения складываются именно в борьбе с христиански техниками присвоения-преодоления наследия Торы («Ветхого завета»). Т.е. «еврей», если угодно - продукт антисемитизма и воспроизводится воспроизводством антисемитизма.
Но стоит сделать еще шаг назад: в формуле этнографической данности китайца, француза и т.п. - уже содержится амфибологическая ловушка. Нет никакого китайца, русского или француза как этнографическо-эмпирической реалии, это уже «вторичное понятие» высокой степени абстракции. Оно покрывает всякий раз огромную зону нередуцируемой множественности действительно описываемых эмпирически этнографических локализаций. Китай или Франция объединяют несколько совершенно различных по многим критериям этнографических «народов», даже понимающих другу друга с большим трудом (или не понимающих вовсе - см. характерный пример «Шти»). Это касается - даже после всех «выравниваний» - и России, где сибиряк, кубанец или помор отождествятся с русским центральной России лишь в рамках высокой степени абстрактности вторичного понятия «русской нации».
Дык вот: когда речь ведется о «евреях» в политическом измерении - как ведет ее Юнгер, Шмитт и вся традиция политического антисемитизма - они не размещаются ни в одном из двух измерений, складывающих «нацию» из этнографических локальностей - ни в измерении эмпирии обычаев, ни в измерении вторичной реальной абстракции, в рамках которой слипаются нация и государство. «Еврей» как конструируемая «вещь» размещается МЕЖДУ первичным и вторичным концептом обычной операции конструирования нации. И не просто «размещается» в непробегаемом сознанием (в его точном смысле слова способности персональной субъективации, рождающейся в рамках христианства) провале «между», но обеспечивает если не целиком, то существенно всю механику стандартной амфибологии производства «национальной идентификации».
Между помором и русским, между северным франком и немцем, между шти и французом лежит - выдвигаю я предположение - аппарат конструирования идентичности еврей. Не сконструировав амфибологического еврея, т.е. не соорудив вещь, в которой бесчисленное множество локальных народцев, с разными языками и традициями, будет произведено в унифицированного «еврея», человека «отрицаемой нами религии» - ни один конкретный шти или франк не станут представителем нации-государства. В этом смысле «антисемитизм» в смысле отрицания еврея ВПЕЧАТАН в плату, отвечающую за «национальное самосознание» в рамках христианской цивилизации. Про китайцев не буду, это другой мир, и как производится самосознание «китаец» - отдельный разговор (можно предположить, что в той мере, в какой современные китайцы экспортируют аппараты рационального естат, они тоже должны совершать похожую операцию - уж не знаю, по отношению к кому - японцам чтоль?) Но в рамках христианского национального самосознания (христианского не по факту веры в троицу, но по факту пользования всеми аппаратами политической теологии, связанными с верой в троицу) - еврейское гетто - необходимый оператор всей его механики.
Разумеется, и сам еврей производится как идентификация именно этим запросом. И он от него зависит в своей «реальной абстракции», производящей мощное отвлечение от совершенно различных эмпирических этнических данностей.
У нас получается интересная конструкция двух перпендикулярных друг другу амфибологий. На деле она, конечно, топографически много сложнее, но описание этой сложности здесь не возможно .
Ерго: когда в рамках сталинской модернизации возникает запрос на импорт аппаратов биовласти и рационально-утилитарного естат - т.е. на производство нации-государства - то возникает и запрос на геттизированного еврея, на еврея, сознающего себя как еврей и отрицаемого в качестве протагониста нации-государства. Так производится «еврей» из материала, лишенного уже начисто всякой религиозной унифицирующей силы Завета. (здесь интересно рассмотреть движение от универсального мира без государства-естат в «еврейский» период революции к миру суверенного советского государства высокого сталинизма). Этому «еврею» создают, конечно, запрос на «корни» - и мы наблюдаем сегодня в изобилии, каким удивительным и фанатичным образом он их бросается обретать. «Советский народ» - нация-государство - производит амфибологию «еврей», чтобы произвести круглый квадрат собственной амфибологии.
Я не буду вдаваться в сложные и интересные проблемы, связанные с конструированием такой амфибологической вещи, как «советский народ». Хотя здесь интересно порыться. Я только констатирую, что когда возникает запрос на конструирования амфибологической вещи «русский народ» - то иных путей, кроме как экспроприировать механику производства еврея, занять место еврея между первичными и вторичным понятиями - у русских националистов нет. Еврей для них - не просто амфибологический протагонист, в отрицании которого совершается рывок от эмпирического к рассудочному. Все много смешнее или трагичнее: русский должен выбить еврея с его места, чтобы занять его самому. Т.е. русский возможен - в контексте производства «советского народа» - лишь как амфибологически перпендикулярный конструированию национальной идентичности марийцев, чеченцев, украинцев, якутов и т.п. Как следствие, которое русские принять не могут - наследование и всей механики отрицаемого конструкта уже в отношении их самих. Т.е. на место конструктивной юдофобии приходит конструктивная русофобия.
В рамках описанного механизма можно сделать вывод, что русский антисемитизм кроме общей механики христианской политической теологии еще построен и на миметическом соперничестве. Именно здесь - корни той амбивалентности, в которой конструируется еврей у Розанова. Конкретно-политически это означает, что в русском запросе на нацию сплавлена как теология катехона, так и теология завета/союзничества (в сталинском государстве это проявлено вполне). Т.е. проблемы еврейского «государства» можно сопоставлять с проблемами воображаемого пока русского «государства». В обоих случаях гибридизованный запрос на солидарность рождает и совершенно специфическую форму фашизма как коммунитарной модели.