Бытиё в чтении.
Разум решил спрятаться в толпе книг: вот я уже читаю 5-6 одновременно. Сочетания книг всё причудливее, на данный момент это Рассказы Чехова, «Александрийский квартет», «Пан Тадеуш» Мицкевича, История Российского государства от профессора Соловьёва и Леопарди. В течение дня переключаю книги, как в прошлом - каналы ТВ. (ТВ умерло для меня давно).
Стала замечать, что устаю от переводов, даже самых лучших. Хочется русских слов, самых искусных, виртуозных, гениальных. И тут я заметила - как бедна наша литература на гениальное. Я ж такой избирательный читатель: не приемлю криминала, аферистов, ностальгии по совку и, избави боже, - ничего военного. С головой зарылась в классиков, сделав 2 вывода:
- я равна себе 30-летней давности, авторы, которые не нравились в юности, не понравились и теперь.
- как мало великого среди моря среднего, величие русской классики реально держится на 3 китах - Толстой, Чехов, Достоевский и, разумеется, Наше Всё.
Лесков очень даже, хотя тоже скатывается в бульварщину. Из «На ножах» вышел бы великолепный сериал на несколько сезонов. Если бы у нас хотели делать искусство на ТВ.
Мамин-Сибиряк - моё самое сильное впечатление. Сначала не поняла, а потом как поняла, почему его «Уральских рассказов» не было в школьной программе. Мамин так правдиво описал бедняков, что не смог скрыть: русские рабочие мужики отыгрывались на жёнах. Это измывательство, дежурное битьё женщин - отдушина для мужчин, их способ сохранить себя в безысходной действительности. Для женщин не было ничего (бесконечные работа, роды, побои). Я привыкла сочувствовать современным мужчинам: их внутренние стержни пошатнулись, роль в обществе стремительно меняется, они страдают и спиваются, теряя смысл жизни. Потом я прочитала рассказы Мамина и перестала сочувствовать мужчинам. Так им и надо, пусть спиваются, если не могут быть гибкими и меняться. Пока читала, я была во власти острого мужененавистничества. Жизнь бедняков была тяжёлой, жизнь их жён была адом. Под конец жизни единственное удовольствие старух: смотреть, как выросшие сыновья мордуют своих баб. В общем, какой-то не такой пролетариат, не для школьной программы.
Яркий представитель середняков литературы - Станюкович с «Вокруг света на «Коршуне». Просто образец скрепного, стерильного искусства. Тут и флот, и патриотизм, и юношеский задор и сугубая честь морского офицерства. Образец самоцензуры! Так, я узнала, что русский матрос на чужом берегу любознательно знакомится с нравами и кухней аборигенов, в худшем случае - выпьет лишнего (бордели? что это?). Офицеры вообще образцовые туристы, скупающие сувениры для сестёр и невест. Морские бури - умеренно страшные, т.к. русские борта - из крепкого дерева, а моряки умелы и мужественны. Ссоры на борту - лёгкая рябь. Да и некогда: офицеры учат матросов грамоте и пишут в дневники. Хэппи энд обещан и безусловен.
Вот Чехов для меня открылся новой гранью - юмориста. Беззаботного, радостного, искрящегося - я прочитала его ранние рассказы и юморески. Влюбилась с него, стала настоящей антоновкой. Но чем дальше по жизни, тем больше сатиры и горечи, неизлечимая болезнь погружает в депрессию (мне так жаль, Антоша Чехонте). И появляются великие безжалостные рассказы, препарирующие человека, отталкивающие меня человеко- и женоненавистничеством. Я и раньше понимала, что Чехов писал, каждую секунду ощущая своё умирание, а сейчас узнала его другого, до болезни, и так скучаю о нём. Где мы все до болезней, где я сама?
Среди современников я потыкалась, помыкалась по лауреатам и раскрученным именам, начинала и бросала читать - недотягивают. Кое от кого из лауреатов в недоумении - надуманно-навороченно, неужели не заметно («Ложится мгла на старые ступени» Чудакова)? Правда, прочитала безразмерный «Тобол» Алексея Иванова, по-прежнему, прытко пишет, но, увы, полностью утратил смысл. Зато тянет на шикарнейший сериал, легко затыкающий за пояс «Игру престолов» (снятый где-нибудь в ПРБ).
Другое дело Иванов Андрей. Имхо, лучший из всех, кто сейчас пишет на русском, истинный любовник русского языка. Конечно, эмигрант (мысленно рядом Бунин и Набоков, виват новому поколению классиков, лишённых родины, хотя духовно ближе он к неизгнанному Пастернаку)
Я читала «Обитателей потешного кладбища», наслаждаясь его слогом - ясным, звонким, пронзительным. Я люблю каждого его героя, до последнего жалкого предателя. Я люблю его несчастных счастливых эмигрантов. Хотела, чтобы это никогда не кончилось. Увы, все романы кончаются.
Стала замечать, что устаю от переводов, даже самых лучших. Хочется русских слов, самых искусных, виртуозных, гениальных. И тут я заметила - как бедна наша литература на гениальное. Я ж такой избирательный читатель: не приемлю криминала, аферистов, ностальгии по совку и, избави боже, - ничего военного. С головой зарылась в классиков, сделав 2 вывода:
- я равна себе 30-летней давности, авторы, которые не нравились в юности, не понравились и теперь.
- как мало великого среди моря среднего, величие русской классики реально держится на 3 китах - Толстой, Чехов, Достоевский и, разумеется, Наше Всё.
Лесков очень даже, хотя тоже скатывается в бульварщину. Из «На ножах» вышел бы великолепный сериал на несколько сезонов. Если бы у нас хотели делать искусство на ТВ.
Мамин-Сибиряк - моё самое сильное впечатление. Сначала не поняла, а потом как поняла, почему его «Уральских рассказов» не было в школьной программе. Мамин так правдиво описал бедняков, что не смог скрыть: русские рабочие мужики отыгрывались на жёнах. Это измывательство, дежурное битьё женщин - отдушина для мужчин, их способ сохранить себя в безысходной действительности. Для женщин не было ничего (бесконечные работа, роды, побои). Я привыкла сочувствовать современным мужчинам: их внутренние стержни пошатнулись, роль в обществе стремительно меняется, они страдают и спиваются, теряя смысл жизни. Потом я прочитала рассказы Мамина и перестала сочувствовать мужчинам. Так им и надо, пусть спиваются, если не могут быть гибкими и меняться. Пока читала, я была во власти острого мужененавистничества. Жизнь бедняков была тяжёлой, жизнь их жён была адом. Под конец жизни единственное удовольствие старух: смотреть, как выросшие сыновья мордуют своих баб. В общем, какой-то не такой пролетариат, не для школьной программы.
Яркий представитель середняков литературы - Станюкович с «Вокруг света на «Коршуне». Просто образец скрепного, стерильного искусства. Тут и флот, и патриотизм, и юношеский задор и сугубая честь морского офицерства. Образец самоцензуры! Так, я узнала, что русский матрос на чужом берегу любознательно знакомится с нравами и кухней аборигенов, в худшем случае - выпьет лишнего (бордели? что это?). Офицеры вообще образцовые туристы, скупающие сувениры для сестёр и невест. Морские бури - умеренно страшные, т.к. русские борта - из крепкого дерева, а моряки умелы и мужественны. Ссоры на борту - лёгкая рябь. Да и некогда: офицеры учат матросов грамоте и пишут в дневники. Хэппи энд обещан и безусловен.
Вот Чехов для меня открылся новой гранью - юмориста. Беззаботного, радостного, искрящегося - я прочитала его ранние рассказы и юморески. Влюбилась с него, стала настоящей антоновкой. Но чем дальше по жизни, тем больше сатиры и горечи, неизлечимая болезнь погружает в депрессию (мне так жаль, Антоша Чехонте). И появляются великие безжалостные рассказы, препарирующие человека, отталкивающие меня человеко- и женоненавистничеством. Я и раньше понимала, что Чехов писал, каждую секунду ощущая своё умирание, а сейчас узнала его другого, до болезни, и так скучаю о нём. Где мы все до болезней, где я сама?
Среди современников я потыкалась, помыкалась по лауреатам и раскрученным именам, начинала и бросала читать - недотягивают. Кое от кого из лауреатов в недоумении - надуманно-навороченно, неужели не заметно («Ложится мгла на старые ступени» Чудакова)? Правда, прочитала безразмерный «Тобол» Алексея Иванова, по-прежнему, прытко пишет, но, увы, полностью утратил смысл. Зато тянет на шикарнейший сериал, легко затыкающий за пояс «Игру престолов» (снятый где-нибудь в ПРБ).
Другое дело Иванов Андрей. Имхо, лучший из всех, кто сейчас пишет на русском, истинный любовник русского языка. Конечно, эмигрант (мысленно рядом Бунин и Набоков, виват новому поколению классиков, лишённых родины, хотя духовно ближе он к неизгнанному Пастернаку)
Я читала «Обитателей потешного кладбища», наслаждаясь его слогом - ясным, звонким, пронзительным. Я люблю каждого его героя, до последнего жалкого предателя. Я люблю его несчастных счастливых эмигрантов. Хотела, чтобы это никогда не кончилось. Увы, все романы кончаются.