Воспоминания офицера связи штаба 2-го артиллерийского отряда Фудзии Кунио
Воспоминания офицера связи штаба 2-го артиллерийского отряда Курильского крепостного полка 91-й пехотной дивизии Фудзии Кунио (藤井九二男). В основном идет речь о командире 2-го отряда подполковнике Сакагути. Судя по всему, человек был достаточно, хм, ...непростой..., раз в сборнике воспоминаний ветеранов полка нашлось место и такому тексту. Как правило, японцы не особо любят выносить сор из избы.
Из книги “История 2-го артиллерийского подразделения 91-й дивизии на Севере Тисима” (書籍名北千島第九十一師団第二砲兵隊史), автор Ямаучи Кадзуоми.
Воспоминания о подполковнике Сакагути, командире 2-ого артполка
Грозный командир отряда
(第二砲兵隊長坂口中佐の思い出-怖かった部隊長)
Если охарактеризовать одним словом, он был грозный командир полка.Некоторые люди, которые в обычной жизни достаточно суровы, за чашкой сакэ могут расслабиться и стать приятным в общении, а некоторые еще больше ожесточаются. Наш командир относился ко второй группе людей, даже во время выпивки становился еще более жестким. Когда я увидел, что в других подразделениях офицеры могли по душам общаться со своими командирами, я понял, что существуют и добросердечные командиры. В то же время, можно было подумать, что таким людям не хватает твердости духа.
Командир 2-го артиллерийского дивизиона Курильского крепостного полка подполковник Сакагучи Мотоо
Немного худая фигура, рост 170-180 см, почти черная аккуратная бородка, человек с чувством собственного достоинства - таков командир подразделения на передовой фронта. Вдобавок он был известный писатель. Что ж, также расскажу о других членах штаба, приводя примеры из жизни.
Распоряжения вышестоящего всегда испытание для подчиненного. Мы втроем - заместитель командира Кобаяси, военврач Ёкояма и я - установили между собой порядок ежедневного дежурства и по очереди принимали распоряжения командира. Насколько мне известно, Кобаяси и Ёкояма благополучно вернулись домой после войны и сегодня пребывают в здравии и благополучии. Когда я заходил к командиру, то словно падала бомба (громкий голос взрывался бранью). Когда мы втроем ужинали, за чашкой сакэ обсуждали дела, утешали друг друга, совсем не смешная история.
После того, как заместителем командира стал капитан Фудзитани (Фудзия), а майор Коидзуми после окончания офицерского училища был восстановлен в прежнем подразделении, ситуация несколько изменилась. Мы втроем - Ёкояма, Коидзуми и я - по-прежнему оставались объектом нападок со стороны командира, в то время как молодой техник Такэути и достаточно пожилой интендант Судзуки относительно легко отделывались. Зимой в перерывах между учениями Окумо часто получал приказ искать строительный материал (древесину) для оборудования позиций. После окончания офицерского училища ему сразу было вменено это в обязанность, чему он был совершенно не рад.
Сакагути любил созывать гостей. Были и другие однополчане (командир 1-й артиллерийской батареи Касэтани, начальник штаба Янагиока, заместитель командир Савада), но я практически всех забыл.
Встречать и провожать Янагиока было моей обязанностью. Фудзии, который относился ко мне с большим уважением, советовал мне: сначала выпей чашечку сакэ, а потом иди, и даже угощал меня. Однажды мы хором исполняли военный марш, умудрились допеть до конца, не будучи прерванными командирским гневом, что-то до сих пор не припомню такого. Надо впредь так же постараться. Запевалой был я, просил всех дружно подпевать, дабы усладить командирское ухо. Придумывались разные способы, чтобы избежать его громобойного крика, не было какого-то одного универсального.
До того, как была построена штабная казарма, Сакагути был поселен в общежитие, предоставленное штабом дивизии. В зимний период он уходил домой примерно в 14.30 (в эту пору уже начинало темнеть). Я провожал его до прихожей. Потом Ёкояма, Кобаяси и я сначала принимали ванну, затем садились ужинать, чтобы за чашечкой сакэ обсудить текущие дела. Но едва мы приступали к еде, как шел вызов по телефону, благодушное настроение как ветром сдувало. Конечно, мы знали, что употребление сакэ в этот период времени категорически не допускается, и тем не менее не могли избавиться от чувства досады.
До того, как командир полка попал на Северные Курилы, он служил в одной из частей, дислоцировавшихся в Северном Китае, и перевод на Северные Курилы стал для него неприятным событием. К тому же на новом месте службы он получил серьезное ранение в голову, испытывал паническое настроение при воздушных налетах и постоянно твердил нам о необходимости укрываться в бомбоубежище.
Кажется, это случилось летом 1944 г. Я стал свидетельством того, как несколько младших офицеров (лейтенантов) в возрасте примерно 40 лет, прибывшие к месту службы, по нескольку раз заходили в кабинет к командиру полка только потому, что они делали это неправильно. Потом они заходили в помещение к нам и чуть ли не со слезами на глазах жаловались на грубое обращение со стороны командира. Судя по их возрасту, они имели хороший послужной список и заслуживали более почтенного отношения к себе, но армия есть армия. Нужно было перестроить свое сознание, некоторый период времени терпеть тяготы, не скулить. Мы 365 дней в году находились в аналогичной ситуации, и хотя это плохо, но с этим смирились.
О своих семьях не обмолвились ни словом. Однако когда чей-то сын поступил в начальную школу, его отец со всеми поделился своей великой радостью. В памяти остались впечатленияот рассказов о наиболее счастливых событиях, например, кто-то стал отцом.
Иногда во время совместных ужинов в офицерской столовой при штабе полка, когда настроение было особенно приподнятое, даже исполнялись танцы в индивидуальном стиле. Мелодии для танцев мы все дружно подпевали, в основном это мелодии Нодзаки Маири (мелодии для массового праздничного шествия во время церемонии в префектуре Осака) и мелодия песни «Кудан-но хаха». Сам я эту песню отдельно не исполнял, но слова ее мне нравились, я ее часто слышал. При этом для меня с моим бедных слухом ее групповое исполнение было достаточно тяжелым занятием.
Помню также, что в перерывах между несением службы мы иногда занимались лыжными прогулками. Многие из моих сослуживцев были выходцами с Хоккайдо, Хокурику, Тохоку, поэтому достаточно ловко ходили на лыжах, мне же, выходцу из Кансая, лыжная ходьба давалась с трудом. У меня действительно это плохо получалось. Товарищи меня подбадривали - мол, давай, тренируйся вместе с нами. Лыжню проложили в совсем не подходящем для этого месте - лесной чаще недалеко от казарм, где было тесно от многочисленных кустарников и деревьев. Когда мне удавалось более-менее удачно скользить, меня хвалили: «Глядите-ка, вот и Фудзии приловчился», но, думаю, это была не столько похвала, сколько подбадривание. Я старался не уступать и говорил: «Раз уж командир так прекрасно владеет лыжами, мне тоже надо совершенствоваться. Давайте потренируемся на более ровной территории». Для лыжных тренировок были места и получше, но там бегали сержантский и рядовой состав, мы там не тренировались.
После окончания войны мы были взяты в плен Советской Армией и интернированы для каторжных работ. Однако старший офицерский состав к таким работам не привлекали. Однажды кто-то из советских людей, увидев меня, приблизился, сказал: «Фудзии, ты, наверно, голоден» и угостил меня куском хлеба. В плену мы сильно голодали, многие были доведены до полного истощения. Независимо от того, был или нет физический труд, голод был самым тяжелым испытанием, поэтому кусок хлеба стал истинным угощением.
После демобилизации и возвращения домой мы еще долго переписывались, но постепенно многие уходили в мир иной. Наибольший след в памяти оставили впечатления от командирского крика и задушевные беседы за чашкой сакэ. До сих пор эти воспоминания берут за душу, хотя миновало почти полвека. Если что-то не так, то простите. Возможно, мои воспоминания вызывают горькую усмешку, что ж, тогда улыбнитесь.
Из книги “История 2-го артиллерийского подразделения 91-й дивизии на Севере Тисима” (書籍名北千島第九十一師団第二砲兵隊史), автор Ямаучи Кадзуоми.
Воспоминания о подполковнике Сакагути, командире 2-ого артполка
Грозный командир отряда
(第二砲兵隊長坂口中佐の思い出-怖かった部隊長)
Если охарактеризовать одним словом, он был грозный командир полка.Некоторые люди, которые в обычной жизни достаточно суровы, за чашкой сакэ могут расслабиться и стать приятным в общении, а некоторые еще больше ожесточаются. Наш командир относился ко второй группе людей, даже во время выпивки становился еще более жестким. Когда я увидел, что в других подразделениях офицеры могли по душам общаться со своими командирами, я понял, что существуют и добросердечные командиры. В то же время, можно было подумать, что таким людям не хватает твердости духа.
Командир 2-го артиллерийского дивизиона Курильского крепостного полка подполковник Сакагучи Мотоо
Немного худая фигура, рост 170-180 см, почти черная аккуратная бородка, человек с чувством собственного достоинства - таков командир подразделения на передовой фронта. Вдобавок он был известный писатель. Что ж, также расскажу о других членах штаба, приводя примеры из жизни.
Распоряжения вышестоящего всегда испытание для подчиненного. Мы втроем - заместитель командира Кобаяси, военврач Ёкояма и я - установили между собой порядок ежедневного дежурства и по очереди принимали распоряжения командира. Насколько мне известно, Кобаяси и Ёкояма благополучно вернулись домой после войны и сегодня пребывают в здравии и благополучии. Когда я заходил к командиру, то словно падала бомба (громкий голос взрывался бранью). Когда мы втроем ужинали, за чашкой сакэ обсуждали дела, утешали друг друга, совсем не смешная история.
После того, как заместителем командира стал капитан Фудзитани (Фудзия), а майор Коидзуми после окончания офицерского училища был восстановлен в прежнем подразделении, ситуация несколько изменилась. Мы втроем - Ёкояма, Коидзуми и я - по-прежнему оставались объектом нападок со стороны командира, в то время как молодой техник Такэути и достаточно пожилой интендант Судзуки относительно легко отделывались. Зимой в перерывах между учениями Окумо часто получал приказ искать строительный материал (древесину) для оборудования позиций. После окончания офицерского училища ему сразу было вменено это в обязанность, чему он был совершенно не рад.
Сакагути любил созывать гостей. Были и другие однополчане (командир 1-й артиллерийской батареи Касэтани, начальник штаба Янагиока, заместитель командир Савада), но я практически всех забыл.
Встречать и провожать Янагиока было моей обязанностью. Фудзии, который относился ко мне с большим уважением, советовал мне: сначала выпей чашечку сакэ, а потом иди, и даже угощал меня. Однажды мы хором исполняли военный марш, умудрились допеть до конца, не будучи прерванными командирским гневом, что-то до сих пор не припомню такого. Надо впредь так же постараться. Запевалой был я, просил всех дружно подпевать, дабы усладить командирское ухо. Придумывались разные способы, чтобы избежать его громобойного крика, не было какого-то одного универсального.
До того, как была построена штабная казарма, Сакагути был поселен в общежитие, предоставленное штабом дивизии. В зимний период он уходил домой примерно в 14.30 (в эту пору уже начинало темнеть). Я провожал его до прихожей. Потом Ёкояма, Кобаяси и я сначала принимали ванну, затем садились ужинать, чтобы за чашечкой сакэ обсудить текущие дела. Но едва мы приступали к еде, как шел вызов по телефону, благодушное настроение как ветром сдувало. Конечно, мы знали, что употребление сакэ в этот период времени категорически не допускается, и тем не менее не могли избавиться от чувства досады.
До того, как командир полка попал на Северные Курилы, он служил в одной из частей, дислоцировавшихся в Северном Китае, и перевод на Северные Курилы стал для него неприятным событием. К тому же на новом месте службы он получил серьезное ранение в голову, испытывал паническое настроение при воздушных налетах и постоянно твердил нам о необходимости укрываться в бомбоубежище.
Кажется, это случилось летом 1944 г. Я стал свидетельством того, как несколько младших офицеров (лейтенантов) в возрасте примерно 40 лет, прибывшие к месту службы, по нескольку раз заходили в кабинет к командиру полка только потому, что они делали это неправильно. Потом они заходили в помещение к нам и чуть ли не со слезами на глазах жаловались на грубое обращение со стороны командира. Судя по их возрасту, они имели хороший послужной список и заслуживали более почтенного отношения к себе, но армия есть армия. Нужно было перестроить свое сознание, некоторый период времени терпеть тяготы, не скулить. Мы 365 дней в году находились в аналогичной ситуации, и хотя это плохо, но с этим смирились.
О своих семьях не обмолвились ни словом. Однако когда чей-то сын поступил в начальную школу, его отец со всеми поделился своей великой радостью. В памяти остались впечатленияот рассказов о наиболее счастливых событиях, например, кто-то стал отцом.
Иногда во время совместных ужинов в офицерской столовой при штабе полка, когда настроение было особенно приподнятое, даже исполнялись танцы в индивидуальном стиле. Мелодии для танцев мы все дружно подпевали, в основном это мелодии Нодзаки Маири (мелодии для массового праздничного шествия во время церемонии в префектуре Осака) и мелодия песни «Кудан-но хаха». Сам я эту песню отдельно не исполнял, но слова ее мне нравились, я ее часто слышал. При этом для меня с моим бедных слухом ее групповое исполнение было достаточно тяжелым занятием.
Помню также, что в перерывах между несением службы мы иногда занимались лыжными прогулками. Многие из моих сослуживцев были выходцами с Хоккайдо, Хокурику, Тохоку, поэтому достаточно ловко ходили на лыжах, мне же, выходцу из Кансая, лыжная ходьба давалась с трудом. У меня действительно это плохо получалось. Товарищи меня подбадривали - мол, давай, тренируйся вместе с нами. Лыжню проложили в совсем не подходящем для этого месте - лесной чаще недалеко от казарм, где было тесно от многочисленных кустарников и деревьев. Когда мне удавалось более-менее удачно скользить, меня хвалили: «Глядите-ка, вот и Фудзии приловчился», но, думаю, это была не столько похвала, сколько подбадривание. Я старался не уступать и говорил: «Раз уж командир так прекрасно владеет лыжами, мне тоже надо совершенствоваться. Давайте потренируемся на более ровной территории». Для лыжных тренировок были места и получше, но там бегали сержантский и рядовой состав, мы там не тренировались.
После окончания войны мы были взяты в плен Советской Армией и интернированы для каторжных работ. Однако старший офицерский состав к таким работам не привлекали. Однажды кто-то из советских людей, увидев меня, приблизился, сказал: «Фудзии, ты, наверно, голоден» и угостил меня куском хлеба. В плену мы сильно голодали, многие были доведены до полного истощения. Независимо от того, был или нет физический труд, голод был самым тяжелым испытанием, поэтому кусок хлеба стал истинным угощением.
После демобилизации и возвращения домой мы еще долго переписывались, но постепенно многие уходили в мир иной. Наибольший след в памяти оставили впечатления от командирского крика и задушевные беседы за чашкой сакэ. До сих пор эти воспоминания берут за душу, хотя миновало почти полвека. Если что-то не так, то простите. Возможно, мои воспоминания вызывают горькую усмешку, что ж, тогда улыбнитесь.