Переходные процессы при патриархате
1. Родовое общество.
Имущественная основа родового общества - общая собственность кровнородственной общины, для осёдлых племён** это большой дом. На этом этапе уже появляются поселения в форме городов - «городища с жилыми стенами». Самая простая форма такого поселения - 4 больших дома, выстроенные в прямоугольник. Хорошо известны также американские пуэбло. Недавно раскопанное в Турции городище террасного вида активно пропагандируется анархистами как нечто невиданное. На самом деле это самая архаичная форма «города».
2. Ранний патриархат.
Развитие производства и накопление разрушают общую родовую собственность. [Большой дом как пережиток сохраняется местами в виде мужского и женского домов, выполняя ф-ю молодежного клуба, см. Шапошникова Л.Д. "Дороги джунглей"]
Первые городища исчезают (археология отмечает это как кризис - катастрофическое падение уровня производства и социальной организации). Появляется соседская община, состоящая из отдельных домов больших патриархальных семей. Это частная собственность, основа государства - самый большой дом становится господствующим, домом царя (фараон - буквально большой дом).
Тем не менее, остается и общая собственность - на землю общины, что и служит основой ее существования как общности.
Иногда конфликт, разрушающий родовую общину, настолько силен, что соседская община не складывается, появляются отдельные поселения больших патриархальных семей, которые так отдалены др. от др. и велики, что имеют вид «замков».
При этом в значительной степени сохраняется старая надстройка - матрилинейность, пережитки группового брака. Полностью сохраняются жреческие корпорации и тотемические культы.
Об остатках родовой организации в древних государствах говорит напр. практика кровосмесительных браков в правящей верхушке (средство обойти матрилинейность)*, о чём свидетельствует Авеста и исторические данные по Египту.
3. Полный патриархат.
Для семейно-бытовой организации древних государств характерен крайний консерватизм. Развитый патриархат появляется сначала на варварской периферии. С. Толстов предполагает здесь влияние соседства и взаимодействия с цивилизацией. Я вижу для этого др. возможный механизм.
Вр. от вр. из оков материнского рода на континентальный простор вырываются юношеские банды. В случае военного успеха так начинаются варварские нашествия. Они живут захватом полона и самой вожделенной добычи - женщин. Вся захваченная добыча становится безусловной частной собственностью, живая добыча (в т.ч. жены) - рабами. Самый естественный строй для таких обществ - военная демократия. Таковы римляне, греки, германцы, таково начало и русского гос-ва.
Полный патриархат - самая адекватная форма для развития института частной собственности.
Для остатков матриархата практически нет возможностей пережить подобные обстоятельства, тем не менее кое-что ещё сохраняется через своих носительниц (культы весталок, гетеризм в античном мире). Такова сила бытовой традиции. [Так у русских на бытовом уровне до сих пор родство по материнской линии имеет больше значения, чем по отцовской.]
4. Рабовладение и феодализм.
На любом переходе (1-2, 2-3, 1-3) возможно возникновение гос-ва и переход к рабовладению или феодализму - в зависимости от окружающих общественных условий (среднего континентального уровня развития), т.к. общества не изолированы.
Мировые религии особенно дают идейный мотив для вооруженного распространения новых, феодальных отношений, отношений господства и подчинения (при этом, разумеется, распространители этих отношений занимают затем в новом обществе господствующую позицию).
Пережитки родовых отношений (централизованные тайные союзы, общественная собственность) при этом могут стать мощным инструментом сопротивления низов росту аппетитов эксплуататоров (восстание карматов *** на Востоке, длившееся несколько веков).
* Брак между братом и сестрой, являвшийся постоянным в царских семьях, является, по мнению этого автора, результатом стремления царей закрепить престол за своими сыновьями при господствующей матрилинеальной филиации. Эта форма выступает, таким образом, на смену той форме наследования царской власти, которая была столь же типична для древнего Средиземноморья Европы и при которой престол переходил в соответствии с законами матернитета не к сыну царя, а к его племяннику - сыну его сестры.
** Существует ходячий предрассудок, навеянный неправильно понятыми библейскими преданиями, что кочевое хозяйство неотделимо от патриархального общественного уклада. Наш материал показывает, что это далеко не так. Но и не один наш материал. Я напомню этнографические данные о бытовом укладе тангутско-тибетских как оседлых, так и кочевых племен, исторические связи которых с исследуемыми нами среднеазиатскими племенами несомненны.
Полиандрия, т. е. несколько деформированный групповой брак, сочетается у тибетцев с отсутствием сложившегося патриархального рода, пережитками матрилокальности брака и матрилинейной филиации, прекрасно выявленными в исследовании Н. Мацокина.
…
И, наконец, особенно близким к нашему материалу и особенно ярко подчеркивающим неправильность уравнения: кочевое скотоводство = патриархат, является матриархальный род кочевников Сахары - туарегов. Их общественный строй характеризуется резким классовым и даже кастовым расслоением, сильным развитием рабства, являющегося основой хозяйства туарегской аристократии, большой ролью даннических отношений. Все это позволяет говорить об их обществе, как о развитой военно-рабовладельческой демократии. И все это сочетается с устойчивой материнско-родовой организацией: матрилинеальностыо наследования, элементами матрилокальности брака, исключительно высоким положением женщины. Любопытный курьез, показывающий всю противоречивость туарегской общественной организации: женщины туарегов почти сплошь грамотны (туарегский язык имеет свою письменность на основе собственного алфавита), в то время как грамотность среди мужчин - явление сравнительно редкое.
Я думаю, что все вышеизложенное, вместе с неоспоримым фактом переживания многочисленных матриархальных институтов вплоть до стадии сложения государства у весьма многих других народов (Египет, малоазийские государства, Элам, многие государства Индии, древние германцы Тацита, кельты и др.), позволяет поставить, не претендуя, конечно, разрешить в рамках нашего исследования, преследующего специальные цели, - вопрос о том, насколько патриархальный род является вообще обязательным в качестве длительно существующей последней стадии родового строя? Не является ли переход к классовому обществу непосредственно со ступени материнского рода вообще более типичной и закономерной формой процесса разрушения первобытно-общинного строя? Не является ли вообще патриархальный род формой, в которой последнюю стадию родового строя проходят варварские народы, близкой и удаленной периферии больших античных и восточных цивилизаций, соседство и экономические и культурные взаимоотношения с которыми, форсировав техническое и отчасти экономическое развитие этих народов, все же не создали предпосылок для перехода на ступень классового общества?...
Напомню, что Энгельс тесно связывает возникновение патриархата с первым значительным общественным разделением труда (отделение скотоводов от прочих варваров) и с первым разделением общества на классы (рабовладельцев и рабов). Больше того, в этой связи патриархат выступает у Энгельса как следствие разделения труда и классового расслоения. Естественно предположить, что в тех случаях, когда процессы экономического развития общества шли особенно быстро, приводя к быстрому завершению создания предпосылок перехода от рабства патриархального к «восточному» и античному и от родоплеменного строя к государству (а так именно было с древнейшими рабовладельческими обществами, базировавшимися на интенсивном ирригационном земледелии, и с значительной частью кочевых народов, принимавших непосредственное участие в том первом великом разделении труда между кочевниками и земледельцами, которое лежит у истоков древневосточных государств) патриархальные тенденции развития семьи и рода не успели полностью реализоваться и сохранившиеся в рамках классового строя очень значительные пласты первобытнообщинного уклада, являйсь наиболее застойным, консервативным элементом древневосточного рабовладельческого общества, сохранили матриархальные формы.
*** Помимо социальной программы карматов, для нас большой интерес представляют те организационные формы, которые приобретает с самого начала их движение. Это, как и восстание Муканны, отнюдь не стихийное возмущение аморфной народной массы. Восстания в различных частях халифата руководятся централизованной организацией, все звенья которой обязаны беспрекословно повиноваться распоряжениям, исходящим из центра.
Организация имеет семь или девять ступеней инициации, причем в полном соответствии с практикой первобытных тайных союзов, в процессе перехода от низшей ступени к высшей, происходит постепенное разоблачение догматов и ритуала не только официальной религии - ислама шиитской ветви, от которой учение секты карматов на первой ступени инициации почти не отличалось, но и самого сектантского вероучения. Они раскрываются посвященным в таинства высших степеней лишь как приемы уловления умов масс, как низведенные до их сознания вульгаризированные символы абстрактных философско-мистичезких истин. И, наконец, на высшей ступени, освобожденная от ритуальной и этической оболочки, от всяких реминисценций ислама, древняя дуалистическая религия выступает в форме философского пантеизма с сильным налетом агностицизма. Дуализм ярко окрашивает ткань религиозной идеологии карматов, как и манихейцев, маздакитов, последователей Муканны и других родственных сект первых веков ислама.
В основе карматско-исмаилистского вероучения лежит представление о добром начале, выступающем в видетроицы: Мирового Разума, Мировой Души и служащего связью между ними Высшего Женского Начала (для масс - Мухаммед, Алий и дочь Мухаммеда, жена Алия Фатима). Этой троице противостоит Даджжаль - воплощение Мирового Зла. Представление о переселении душ, перевоплощении, генетически, как и дуализм, восходящее к наиболее первобытным верованиям (ср. комплекс верований, связанных с чурингами у австралийцев), и, несомненно, гораздо более архаическое, чем официальная зороастрийская и мусульманская (как и иудео-христианская) концепция загробного воздаяния, является составным элементом всех идеологий исследуемого круга. Дуализм в идеологии этих течений, как и учение о воплощенном божестве, генетически неотделимое от исследованного Фрэзером комплекса божественных царей, в условиях социальной борьбы был могучим оружием в руках руководителей движений, поднимая народные массы на вооруженную беспощадную борьбу с «миром зла» и создавая идеологическое обоснование железной дисциплины в среде сектантов, ибо каждое распоряжение, исходящее от руководителей движения, было в сознании исполнителей прямым приказом воплощенного божества.
…
В культе нусайриев, генетически являющихся ответвлением исмаилитско-карматского движения IX в., ярко выступает тотемическая его основа. Алий, воплощение мировой души, выступает в образе «льва, князя пчел», что позволило нам еще в 1932 году предположить связь этого образа с древними переднеазиатскими образами божеств, восходящих (через комплекс интихиумы) к тотему змея-коня-льва. Само имя нусайриев связывает их с древним передне-азиатским тайным союзом Назиров, героем которого в библии выступает Самсон. Инкорпорация этих, доживших, видимо, до средневековья переднеазиатских тайных союзов в систему карматского движения достаточно симптоматична, демонстрируя тесную историческую взаимосвязь с их восточно-иранскими и среднеазиатскими двойниками.
Тотемический пласт Льва-Алия, всадника змееборца апокрифических сказаний, восходящего к образу Крсаспы, свойственен и всем остальным сектам алидского круга. Изображенное на таблице 1 в книге Минорского Али-Илахское треугольное знамя, с рукой Алия, разрывающей пасть дракона, является ярким материальным документом этого слоя верований алидских сект.
Змей выступает в качестве одного из важнейших религиозных символов Иезидов. Огромное рельефное изображение змея украшает вход в главное их святилище в Шейх-Али. Интересна иезидская легенда о спасении Ноя змеей, заткнувшей своим телом отверстие ковчега, пробитое подводной скалой, являющаяся попыткой объяснения роли культа змеи в иезидских верованиях.
Рядом со змеем в иезидском культе особое место занимает Малик-Таус, «царь Павлин», изображение павлина, в образе которого почитается сатана - «дух зла, который однако может делать добро».
Иезиды - это наиболее последовательно-дуалистическая секта из всей анализируемой серии, наиболее, повидимому, типологически соответствующая празороастрийским верованиям Ирана и Средней Азии. Равноправие бога и сатаны и даже большее почитание последнего позволяет предполагать, что здесь с наибольшей полнотой выявились тенденции жрецов фратрии змеи, оставшихся до конца последовательными проводниками первобытного дуализма.
Характерной чертой, общественной организации иезидов является наличие у них двух вождей: «эмира» и «вождя молитв». Хотя функции их разделены и в то время как один является светским, другой духовным главой объединения, но весьма вероятно, что генетически мы здесь имеем переживание архаического института двух вождей ( -> царей), отражающего дуальную организацию.
В цитированной выше нашей работе 1932 г. мы подчеркнули связь алидского цикла с близнечным мифом, ярко выступающим в образе братьев-мучеников шиитской традиции - Хасана и Хусейна. Связь их с Ашвинами - Дискурами особенно подчеркивает конь (иногда «крылатый» Зуль-Джинах), символизирующий Хусейна во время мохарремских мистерий в Иране и в Турции.
Помимо сложной системы инициации у большинства сект, строго мужского характера общины посвященных у нусайриев, свойственного всем им дуализма и учения о реинкарнации, отмечу характерные для друзов, нусайриев, кызылбашей пережитки оргиастических радений, до сих пор живущие в виде строго законспирированного от непосвященных коллективных культовых плясок, и, наконец, несомненные, хотя и тщательно скрываемые сектантами и, напротив, раздуваемые окружающим не сектантским населением, традиции получивших уже ритуальный характер брачно-групповых отношений.
Из характерных деталей отмечу также типичное для нусайриев и али-илахов представление о пяти божественных руководителях посвященных (воплощенный бог и его четыре ангела). С этим связан и универсальный для всех шиитских сект образ кисти руки, пять пальцев которой символизируют пять общественных руководителей. Цифру пять мы помним по тексту Бундахишна о пяти братьях-карапах и, наконец, одним из наиболее существенных для нас моментов является анализ географического распространения сект этого типа, сохранившихся везде только там, где сохранился и архаический общинный уклад - в горах Ливана и Малой Азии, в удаленных долинах Памира и Гиндукуша. Здесь эти осколки некогда мощного движения общин, сохраняя питательную среду в самом общественном строе этих районов, смогли просуществовать века, выродившись в уродливые и глубоко реакционные сектантские организации, являющиеся оружием в руках полуфеодальной верхушки общин, представляя нередко благоприятную почву для политических интриг империалистических держав.
…
Традиция культа червя-змея Керма в Фарсе, в непосредственном соседстве с родиной карматского движения, сохранившаяся еще в сасанидскую эпоху, делает эту гипотезу особенно вероятной. Первобытный тайный союз карматов, связанный с фратрией змеи, западноиранское ответвление восточно-иранских карапанов, пережив в глуши деревень, в глубине архаических сельских общин, ахеменидскую, парфянскую и сасанидскую эпоху, вышел в IX веке, разбуженный громом великой войны рабов, из недр забвения и стал мощным организационным оружием в руках восстающих во имя первобытно-общинного прошлого древних общин земледельцев. В своем победоносном шествии он ассимилировал родственные ему и столь же древние, восходящие к библейским временам передне-азиатские союзы типа, сирийских назиров-нусайриев или малоазийских ответвлений корибантов и превратился в неизвестную ни одному из крестьянских движений Запада мощную и разветвленную политическую организацию, охватившую территорию от Северной Африки до Памира и в течение трех веков заставлявшую трепетать могущественных халифов и султанов Востока.
Резюмируя социальные программы всех отмеченных выше движений, мы можем наметить ряд общих черт, позволяющих рассматривать их, как проявление единого процесса.
Общими для всех их программными социальными требованиями являются: обобществление земли, уравнительный раздел движимого имущества, установление практики группового брака, обобществление рабов.
Общей организационной формой руководства движениями является широко разветвленная тайная организация с инициациями, рядом ступеней посвящения и строжайшей централизацией и дисциплиной.
Общей идеологией всех движений является доведенная до своих крайних форм дуалистическая религия.
Данный нами в предыдущих главах анализ ряда сторон первобытно-общинного уклада в социальном строе древней и ранне средневековой Средней Азии показывает, нам думается, историческую обусловленность именно этих, а не каких-либо иных социальных требований, организационных форм и идеологий движений закрепощаемого крестьянства в эпоху усиленного развития феодализационного процесса. Хотя мы ограничивались почвой Средней Азии и Восточного Ирана, однако нас и выше сам материал заставлял не раз выходить за пределы этой территории. Средняя Азия, при всей специфичности своих исторических судеб, не составляла какого-то исключения на Среднем и Ближнем Востоке и, в основном, те же формы первобытно-общинного быта, сосуществующего на протяжении тысячелетий с развитыми рабовладельческими отношениями, имели место в Юго-западном Иране, где был очаг восстания Маздака, и в Азербайджане, где знамя восстания поднял Бабек, и в Ираке, где началось движение карматов, и в Северной Африке, где к власти пришла карматская династия фатимидов.
Если программа «уравнительного коммунизма» и сохранения общности владения землей является совершенно естественной реакцией первобытной общины на наступление разрушающих ее феодальных отношений и вряд ли требует особых комментариев, то в свете изложенного выше становится ясной и семейно-бытовая программа движений. Социальная роль полигамии и различных форм адопции женщин общины в familia феодализирующейся аристократии была весьма значительна, резко ударяя не только по семейно-бытовым, но и по хозяйственным интересам рядовых членов общины, лишавшейся женских рабочих рук, что в корне разрушало тысячелетиями сложившуюся систему внутриобщинного разделения труда. Жестокий удар по гаремам аристократии, являвшимся, по существу, своего рода женскими эргастулами, неизменно наносившийся победившими восстаниями, являлся столь же закономерно необходимым, как и захват восставшими общинами земель аристократии. Это был возврат общиной того, что ей принадлежало из века, того, что являлось непременным условием ее существования - основного средства производства - земли и значительной части основной производительной силы общины - женских рабочих рук.
Особо следует остановиться на вопросе об обобществлении рабов, требование, на первый взгляд резко диссонирующее с первобытно-общинными корнями остальной программы исследуемых движений.
Стоит вспомнить в этой связи одно, незаслуженно забываемое, место из той характеристики индийской сельской общины, которую дает Маркс.
«Мы не должны забывать, - писал Маркс в 1853 г. в статье «Британское владычество в Индии», - что эти маленькие общины были осквернены кастовыми различиями и рабством...».
Анализируя общественные отношения у современных горных племен Северной Индии и Афганистана, мы можем убедиться в глубокой правильности этой характеристики. В высшей степени характерно, что именно «свободные», в наименьшей мере зависимые от соседних феодальных князей, горские общины характеризуются наиболее значительным удельным весом рабства. Первобытные общины гиндукушских кафиров, настолько успешно и долго отстаивавшие свою независимость от соседних феодальных князей, что вплоть до конца XIX века сумели в окружении фанатического ислама сохранить свою древнюю религию, имели многочисленных рабов, делившихся на 2 категории: домашних рабов, живших в домах хозяев, и общинных рабов - ремесленников, занимавших особые кварталы кафирских селений. Туркмены, меньше всех других народов Средней Азии втянутые в систему феодальных отношений среднеазиатских ханств, в наибольшей море сохранившие политическую автономию и первобытные родовые учреждения, являлись одновременно народом, у которого вплоть до XIX века рабство имело наиболее массовое распространение.
Если борьба за уклад первобытной общины как в экономике, так и в быту, и сочетавшиеся с ним элементы рабовладельческого строя дала конкретное содержание программ движений Маздака, Хурразада, Муканны, карматов, то этот же уклад дал ту организационную форму, которая сделала эти движения столь широкими, длительными, мощными и, нередко, победоносными, несмотря на их исторически предопределенную обреченность. Первобытные тайные союзы, это самая могущественная организация поздних этапов родового строя, продолжавшая жить веками в рамках рабовладельческих государств Востока, снова выступила на историческую арену, окрасив в свои цвета события целого полутысячелетия, протекшего от восстания Маздака до крушения движения карматов - отдаленных тезок и продолжателей дела карапанов-карибантов, некогда боровшихся против зороастрийских реформ.
И не случайно удар кинжала карматского убийцы положил конец жизни злейшего врага этих движений, великого везира сельджукских султанов Низам-уль-Мулька, в труде которого впервые нашла развернутое отражение завершившая феодализацию стран халифата бенефициальная система сельджуков - «икта».
В этом акте - последние отзвуки борьбы уже разбитого и обессиленного движения общин против торжествующего крепостничества. Но это торжество было относительным и ограниченным. Ближний и Средний Восток никогда не узнал тех завершенных форм крепостной зависимости, которые знал феодальный Запад. И ключ к этому - в той многовековой, упорной борьбе свободных крестьян-общинников, в которой значительную роль сыграли те широко разветвленные и строго дисциплинированные, общественно-политические объединения земледельцев, которые средневековый Восток унаследовал от далеких эпох первобытности.
Имущественная основа родового общества - общая собственность кровнородственной общины, для осёдлых племён** это большой дом. На этом этапе уже появляются поселения в форме городов - «городища с жилыми стенами». Самая простая форма такого поселения - 4 больших дома, выстроенные в прямоугольник. Хорошо известны также американские пуэбло. Недавно раскопанное в Турции городище террасного вида активно пропагандируется анархистами как нечто невиданное. На самом деле это самая архаичная форма «города».
2. Ранний патриархат.
Развитие производства и накопление разрушают общую родовую собственность. [Большой дом как пережиток сохраняется местами в виде мужского и женского домов, выполняя ф-ю молодежного клуба, см. Шапошникова Л.Д. "Дороги джунглей"]
Первые городища исчезают (археология отмечает это как кризис - катастрофическое падение уровня производства и социальной организации). Появляется соседская община, состоящая из отдельных домов больших патриархальных семей. Это частная собственность, основа государства - самый большой дом становится господствующим, домом царя (фараон - буквально большой дом).
Тем не менее, остается и общая собственность - на землю общины, что и служит основой ее существования как общности.
Иногда конфликт, разрушающий родовую общину, настолько силен, что соседская община не складывается, появляются отдельные поселения больших патриархальных семей, которые так отдалены др. от др. и велики, что имеют вид «замков».
При этом в значительной степени сохраняется старая надстройка - матрилинейность, пережитки группового брака. Полностью сохраняются жреческие корпорации и тотемические культы.
Об остатках родовой организации в древних государствах говорит напр. практика кровосмесительных браков в правящей верхушке (средство обойти матрилинейность)*, о чём свидетельствует Авеста и исторические данные по Египту.
3. Полный патриархат.
Для семейно-бытовой организации древних государств характерен крайний консерватизм. Развитый патриархат появляется сначала на варварской периферии. С. Толстов предполагает здесь влияние соседства и взаимодействия с цивилизацией. Я вижу для этого др. возможный механизм.
Вр. от вр. из оков материнского рода на континентальный простор вырываются юношеские банды. В случае военного успеха так начинаются варварские нашествия. Они живут захватом полона и самой вожделенной добычи - женщин. Вся захваченная добыча становится безусловной частной собственностью, живая добыча (в т.ч. жены) - рабами. Самый естественный строй для таких обществ - военная демократия. Таковы римляне, греки, германцы, таково начало и русского гос-ва.
Полный патриархат - самая адекватная форма для развития института частной собственности.
Для остатков матриархата практически нет возможностей пережить подобные обстоятельства, тем не менее кое-что ещё сохраняется через своих носительниц (культы весталок, гетеризм в античном мире). Такова сила бытовой традиции. [Так у русских на бытовом уровне до сих пор родство по материнской линии имеет больше значения, чем по отцовской.]
4. Рабовладение и феодализм.
На любом переходе (1-2, 2-3, 1-3) возможно возникновение гос-ва и переход к рабовладению или феодализму - в зависимости от окружающих общественных условий (среднего континентального уровня развития), т.к. общества не изолированы.
Мировые религии особенно дают идейный мотив для вооруженного распространения новых, феодальных отношений, отношений господства и подчинения (при этом, разумеется, распространители этих отношений занимают затем в новом обществе господствующую позицию).
Пережитки родовых отношений (централизованные тайные союзы, общественная собственность) при этом могут стать мощным инструментом сопротивления низов росту аппетитов эксплуататоров (восстание карматов *** на Востоке, длившееся несколько веков).
* Брак между братом и сестрой, являвшийся постоянным в царских семьях, является, по мнению этого автора, результатом стремления царей закрепить престол за своими сыновьями при господствующей матрилинеальной филиации. Эта форма выступает, таким образом, на смену той форме наследования царской власти, которая была столь же типична для древнего Средиземноморья Европы и при которой престол переходил в соответствии с законами матернитета не к сыну царя, а к его племяннику - сыну его сестры.
** Существует ходячий предрассудок, навеянный неправильно понятыми библейскими преданиями, что кочевое хозяйство неотделимо от патриархального общественного уклада. Наш материал показывает, что это далеко не так. Но и не один наш материал. Я напомню этнографические данные о бытовом укладе тангутско-тибетских как оседлых, так и кочевых племен, исторические связи которых с исследуемыми нами среднеазиатскими племенами несомненны.
Полиандрия, т. е. несколько деформированный групповой брак, сочетается у тибетцев с отсутствием сложившегося патриархального рода, пережитками матрилокальности брака и матрилинейной филиации, прекрасно выявленными в исследовании Н. Мацокина.
…
И, наконец, особенно близким к нашему материалу и особенно ярко подчеркивающим неправильность уравнения: кочевое скотоводство = патриархат, является матриархальный род кочевников Сахары - туарегов. Их общественный строй характеризуется резким классовым и даже кастовым расслоением, сильным развитием рабства, являющегося основой хозяйства туарегской аристократии, большой ролью даннических отношений. Все это позволяет говорить об их обществе, как о развитой военно-рабовладельческой демократии. И все это сочетается с устойчивой материнско-родовой организацией: матрилинеальностыо наследования, элементами матрилокальности брака, исключительно высоким положением женщины. Любопытный курьез, показывающий всю противоречивость туарегской общественной организации: женщины туарегов почти сплошь грамотны (туарегский язык имеет свою письменность на основе собственного алфавита), в то время как грамотность среди мужчин - явление сравнительно редкое.
Я думаю, что все вышеизложенное, вместе с неоспоримым фактом переживания многочисленных матриархальных институтов вплоть до стадии сложения государства у весьма многих других народов (Египет, малоазийские государства, Элам, многие государства Индии, древние германцы Тацита, кельты и др.), позволяет поставить, не претендуя, конечно, разрешить в рамках нашего исследования, преследующего специальные цели, - вопрос о том, насколько патриархальный род является вообще обязательным в качестве длительно существующей последней стадии родового строя? Не является ли переход к классовому обществу непосредственно со ступени материнского рода вообще более типичной и закономерной формой процесса разрушения первобытно-общинного строя? Не является ли вообще патриархальный род формой, в которой последнюю стадию родового строя проходят варварские народы, близкой и удаленной периферии больших античных и восточных цивилизаций, соседство и экономические и культурные взаимоотношения с которыми, форсировав техническое и отчасти экономическое развитие этих народов, все же не создали предпосылок для перехода на ступень классового общества?...
Напомню, что Энгельс тесно связывает возникновение патриархата с первым значительным общественным разделением труда (отделение скотоводов от прочих варваров) и с первым разделением общества на классы (рабовладельцев и рабов). Больше того, в этой связи патриархат выступает у Энгельса как следствие разделения труда и классового расслоения. Естественно предположить, что в тех случаях, когда процессы экономического развития общества шли особенно быстро, приводя к быстрому завершению создания предпосылок перехода от рабства патриархального к «восточному» и античному и от родоплеменного строя к государству (а так именно было с древнейшими рабовладельческими обществами, базировавшимися на интенсивном ирригационном земледелии, и с значительной частью кочевых народов, принимавших непосредственное участие в том первом великом разделении труда между кочевниками и земледельцами, которое лежит у истоков древневосточных государств) патриархальные тенденции развития семьи и рода не успели полностью реализоваться и сохранившиеся в рамках классового строя очень значительные пласты первобытнообщинного уклада, являйсь наиболее застойным, консервативным элементом древневосточного рабовладельческого общества, сохранили матриархальные формы.
*** Помимо социальной программы карматов, для нас большой интерес представляют те организационные формы, которые приобретает с самого начала их движение. Это, как и восстание Муканны, отнюдь не стихийное возмущение аморфной народной массы. Восстания в различных частях халифата руководятся централизованной организацией, все звенья которой обязаны беспрекословно повиноваться распоряжениям, исходящим из центра.
Организация имеет семь или девять ступеней инициации, причем в полном соответствии с практикой первобытных тайных союзов, в процессе перехода от низшей ступени к высшей, происходит постепенное разоблачение догматов и ритуала не только официальной религии - ислама шиитской ветви, от которой учение секты карматов на первой ступени инициации почти не отличалось, но и самого сектантского вероучения. Они раскрываются посвященным в таинства высших степеней лишь как приемы уловления умов масс, как низведенные до их сознания вульгаризированные символы абстрактных философско-мистичезких истин. И, наконец, на высшей ступени, освобожденная от ритуальной и этической оболочки, от всяких реминисценций ислама, древняя дуалистическая религия выступает в форме философского пантеизма с сильным налетом агностицизма. Дуализм ярко окрашивает ткань религиозной идеологии карматов, как и манихейцев, маздакитов, последователей Муканны и других родственных сект первых веков ислама.
В основе карматско-исмаилистского вероучения лежит представление о добром начале, выступающем в видетроицы: Мирового Разума, Мировой Души и служащего связью между ними Высшего Женского Начала (для масс - Мухаммед, Алий и дочь Мухаммеда, жена Алия Фатима). Этой троице противостоит Даджжаль - воплощение Мирового Зла. Представление о переселении душ, перевоплощении, генетически, как и дуализм, восходящее к наиболее первобытным верованиям (ср. комплекс верований, связанных с чурингами у австралийцев), и, несомненно, гораздо более архаическое, чем официальная зороастрийская и мусульманская (как и иудео-христианская) концепция загробного воздаяния, является составным элементом всех идеологий исследуемого круга. Дуализм в идеологии этих течений, как и учение о воплощенном божестве, генетически неотделимое от исследованного Фрэзером комплекса божественных царей, в условиях социальной борьбы был могучим оружием в руках руководителей движений, поднимая народные массы на вооруженную беспощадную борьбу с «миром зла» и создавая идеологическое обоснование железной дисциплины в среде сектантов, ибо каждое распоряжение, исходящее от руководителей движения, было в сознании исполнителей прямым приказом воплощенного божества.
…
В культе нусайриев, генетически являющихся ответвлением исмаилитско-карматского движения IX в., ярко выступает тотемическая его основа. Алий, воплощение мировой души, выступает в образе «льва, князя пчел», что позволило нам еще в 1932 году предположить связь этого образа с древними переднеазиатскими образами божеств, восходящих (через комплекс интихиумы) к тотему змея-коня-льва. Само имя нусайриев связывает их с древним передне-азиатским тайным союзом Назиров, героем которого в библии выступает Самсон. Инкорпорация этих, доживших, видимо, до средневековья переднеазиатских тайных союзов в систему карматского движения достаточно симптоматична, демонстрируя тесную историческую взаимосвязь с их восточно-иранскими и среднеазиатскими двойниками.
Тотемический пласт Льва-Алия, всадника змееборца апокрифических сказаний, восходящего к образу Крсаспы, свойственен и всем остальным сектам алидского круга. Изображенное на таблице 1 в книге Минорского Али-Илахское треугольное знамя, с рукой Алия, разрывающей пасть дракона, является ярким материальным документом этого слоя верований алидских сект.
Змей выступает в качестве одного из важнейших религиозных символов Иезидов. Огромное рельефное изображение змея украшает вход в главное их святилище в Шейх-Али. Интересна иезидская легенда о спасении Ноя змеей, заткнувшей своим телом отверстие ковчега, пробитое подводной скалой, являющаяся попыткой объяснения роли культа змеи в иезидских верованиях.
Рядом со змеем в иезидском культе особое место занимает Малик-Таус, «царь Павлин», изображение павлина, в образе которого почитается сатана - «дух зла, который однако может делать добро».
Иезиды - это наиболее последовательно-дуалистическая секта из всей анализируемой серии, наиболее, повидимому, типологически соответствующая празороастрийским верованиям Ирана и Средней Азии. Равноправие бога и сатаны и даже большее почитание последнего позволяет предполагать, что здесь с наибольшей полнотой выявились тенденции жрецов фратрии змеи, оставшихся до конца последовательными проводниками первобытного дуализма.
Характерной чертой, общественной организации иезидов является наличие у них двух вождей: «эмира» и «вождя молитв». Хотя функции их разделены и в то время как один является светским, другой духовным главой объединения, но весьма вероятно, что генетически мы здесь имеем переживание архаического института двух вождей ( -> царей), отражающего дуальную организацию.
В цитированной выше нашей работе 1932 г. мы подчеркнули связь алидского цикла с близнечным мифом, ярко выступающим в образе братьев-мучеников шиитской традиции - Хасана и Хусейна. Связь их с Ашвинами - Дискурами особенно подчеркивает конь (иногда «крылатый» Зуль-Джинах), символизирующий Хусейна во время мохарремских мистерий в Иране и в Турции.
Помимо сложной системы инициации у большинства сект, строго мужского характера общины посвященных у нусайриев, свойственного всем им дуализма и учения о реинкарнации, отмечу характерные для друзов, нусайриев, кызылбашей пережитки оргиастических радений, до сих пор живущие в виде строго законспирированного от непосвященных коллективных культовых плясок, и, наконец, несомненные, хотя и тщательно скрываемые сектантами и, напротив, раздуваемые окружающим не сектантским населением, традиции получивших уже ритуальный характер брачно-групповых отношений.
Из характерных деталей отмечу также типичное для нусайриев и али-илахов представление о пяти божественных руководителях посвященных (воплощенный бог и его четыре ангела). С этим связан и универсальный для всех шиитских сект образ кисти руки, пять пальцев которой символизируют пять общественных руководителей. Цифру пять мы помним по тексту Бундахишна о пяти братьях-карапах и, наконец, одним из наиболее существенных для нас моментов является анализ географического распространения сект этого типа, сохранившихся везде только там, где сохранился и архаический общинный уклад - в горах Ливана и Малой Азии, в удаленных долинах Памира и Гиндукуша. Здесь эти осколки некогда мощного движения общин, сохраняя питательную среду в самом общественном строе этих районов, смогли просуществовать века, выродившись в уродливые и глубоко реакционные сектантские организации, являющиеся оружием в руках полуфеодальной верхушки общин, представляя нередко благоприятную почву для политических интриг империалистических держав.
…
Традиция культа червя-змея Керма в Фарсе, в непосредственном соседстве с родиной карматского движения, сохранившаяся еще в сасанидскую эпоху, делает эту гипотезу особенно вероятной. Первобытный тайный союз карматов, связанный с фратрией змеи, западноиранское ответвление восточно-иранских карапанов, пережив в глуши деревень, в глубине архаических сельских общин, ахеменидскую, парфянскую и сасанидскую эпоху, вышел в IX веке, разбуженный громом великой войны рабов, из недр забвения и стал мощным организационным оружием в руках восстающих во имя первобытно-общинного прошлого древних общин земледельцев. В своем победоносном шествии он ассимилировал родственные ему и столь же древние, восходящие к библейским временам передне-азиатские союзы типа, сирийских назиров-нусайриев или малоазийских ответвлений корибантов и превратился в неизвестную ни одному из крестьянских движений Запада мощную и разветвленную политическую организацию, охватившую территорию от Северной Африки до Памира и в течение трех веков заставлявшую трепетать могущественных халифов и султанов Востока.
Резюмируя социальные программы всех отмеченных выше движений, мы можем наметить ряд общих черт, позволяющих рассматривать их, как проявление единого процесса.
Общими для всех их программными социальными требованиями являются: обобществление земли, уравнительный раздел движимого имущества, установление практики группового брака, обобществление рабов.
Общей организационной формой руководства движениями является широко разветвленная тайная организация с инициациями, рядом ступеней посвящения и строжайшей централизацией и дисциплиной.
Общей идеологией всех движений является доведенная до своих крайних форм дуалистическая религия.
Данный нами в предыдущих главах анализ ряда сторон первобытно-общинного уклада в социальном строе древней и ранне средневековой Средней Азии показывает, нам думается, историческую обусловленность именно этих, а не каких-либо иных социальных требований, организационных форм и идеологий движений закрепощаемого крестьянства в эпоху усиленного развития феодализационного процесса. Хотя мы ограничивались почвой Средней Азии и Восточного Ирана, однако нас и выше сам материал заставлял не раз выходить за пределы этой территории. Средняя Азия, при всей специфичности своих исторических судеб, не составляла какого-то исключения на Среднем и Ближнем Востоке и, в основном, те же формы первобытно-общинного быта, сосуществующего на протяжении тысячелетий с развитыми рабовладельческими отношениями, имели место в Юго-западном Иране, где был очаг восстания Маздака, и в Азербайджане, где знамя восстания поднял Бабек, и в Ираке, где началось движение карматов, и в Северной Африке, где к власти пришла карматская династия фатимидов.
Если программа «уравнительного коммунизма» и сохранения общности владения землей является совершенно естественной реакцией первобытной общины на наступление разрушающих ее феодальных отношений и вряд ли требует особых комментариев, то в свете изложенного выше становится ясной и семейно-бытовая программа движений. Социальная роль полигамии и различных форм адопции женщин общины в familia феодализирующейся аристократии была весьма значительна, резко ударяя не только по семейно-бытовым, но и по хозяйственным интересам рядовых членов общины, лишавшейся женских рабочих рук, что в корне разрушало тысячелетиями сложившуюся систему внутриобщинного разделения труда. Жестокий удар по гаремам аристократии, являвшимся, по существу, своего рода женскими эргастулами, неизменно наносившийся победившими восстаниями, являлся столь же закономерно необходимым, как и захват восставшими общинами земель аристократии. Это был возврат общиной того, что ей принадлежало из века, того, что являлось непременным условием ее существования - основного средства производства - земли и значительной части основной производительной силы общины - женских рабочих рук.
Особо следует остановиться на вопросе об обобществлении рабов, требование, на первый взгляд резко диссонирующее с первобытно-общинными корнями остальной программы исследуемых движений.
Стоит вспомнить в этой связи одно, незаслуженно забываемое, место из той характеристики индийской сельской общины, которую дает Маркс.
«Мы не должны забывать, - писал Маркс в 1853 г. в статье «Британское владычество в Индии», - что эти маленькие общины были осквернены кастовыми различиями и рабством...».
Анализируя общественные отношения у современных горных племен Северной Индии и Афганистана, мы можем убедиться в глубокой правильности этой характеристики. В высшей степени характерно, что именно «свободные», в наименьшей мере зависимые от соседних феодальных князей, горские общины характеризуются наиболее значительным удельным весом рабства. Первобытные общины гиндукушских кафиров, настолько успешно и долго отстаивавшие свою независимость от соседних феодальных князей, что вплоть до конца XIX века сумели в окружении фанатического ислама сохранить свою древнюю религию, имели многочисленных рабов, делившихся на 2 категории: домашних рабов, живших в домах хозяев, и общинных рабов - ремесленников, занимавших особые кварталы кафирских селений. Туркмены, меньше всех других народов Средней Азии втянутые в систему феодальных отношений среднеазиатских ханств, в наибольшей море сохранившие политическую автономию и первобытные родовые учреждения, являлись одновременно народом, у которого вплоть до XIX века рабство имело наиболее массовое распространение.
Если борьба за уклад первобытной общины как в экономике, так и в быту, и сочетавшиеся с ним элементы рабовладельческого строя дала конкретное содержание программ движений Маздака, Хурразада, Муканны, карматов, то этот же уклад дал ту организационную форму, которая сделала эти движения столь широкими, длительными, мощными и, нередко, победоносными, несмотря на их исторически предопределенную обреченность. Первобытные тайные союзы, это самая могущественная организация поздних этапов родового строя, продолжавшая жить веками в рамках рабовладельческих государств Востока, снова выступила на историческую арену, окрасив в свои цвета события целого полутысячелетия, протекшего от восстания Маздака до крушения движения карматов - отдаленных тезок и продолжателей дела карапанов-карибантов, некогда боровшихся против зороастрийских реформ.
И не случайно удар кинжала карматского убийцы положил конец жизни злейшего врага этих движений, великого везира сельджукских султанов Низам-уль-Мулька, в труде которого впервые нашла развернутое отражение завершившая феодализацию стран халифата бенефициальная система сельджуков - «икта».
В этом акте - последние отзвуки борьбы уже разбитого и обессиленного движения общин против торжествующего крепостничества. Но это торжество было относительным и ограниченным. Ближний и Средний Восток никогда не узнал тех завершенных форм крепостной зависимости, которые знал феодальный Запад. И ключ к этому - в той многовековой, упорной борьбе свободных крестьян-общинников, в которой значительную роль сыграли те широко разветвленные и строго дисциплинированные, общественно-политические объединения земледельцев, которые средневековый Восток унаследовал от далеких эпох первобытности.