Русские!
4 и 5 октября
Toneelgroep Amsterdam на сцене театра Балтийский дом
Фестиваль Балтийский дом
Спектакль "Русские!", поставленный знаменитым режиссером Иво ван Хове, открывал в этом году программу фестиваля "Балтийский дом". Том Лануа, написавший текст спектакля, свел воедино две пьесы Чехова "Безотцовщина (Платонов)" и "Иванов". Получилось, с одной стороны, сценическое литературоведческое исследование: интеллектуалам на протяжении спектакля предлагается осознавать, насколько ранняя чеховская "Безотцовщина" похожа на чуть более позднего "Иванова", с которого, собственно, и начиналась слава Чехова-драматурга. Несмотря на то, что основанием для сопоставления послужили типажи главных героев, все прочие персонажи, позаимствованные из двух пьес, замечательно сведены вместе. Есть просто очень удачные ходы: например, Венгерович-сын из "Безотцовщины" сделан братом жены Иванова, еврейки (Анны Павловны, в прошлом Сарры Абрамсон - замену имени сценарист посчитал лишним, а напрасно). Очень интересны сцены, когда Иванов встречается с Платоновым, и между ними строится диалог - с обсуждением общих проблем жизни (тут герои Чехова превращаются в Андрея Болконского и Пьера Безухова). Ряд эффектных чеховских реплик блестяще ложится на новый драматический замысел: после того, как Софья убивает Платонова, Иванов произносит свое знаменитое "Постой, я сейчас все это кончу!" (в переводе было написано что-то вроде: "Я найду сейчас соответствующий финал") - как будто убийство Платонова навело его на мысль. Тонкость продолжающих-переосмысляющих Чехова инсценировок уже приходилось отмечать в прошлом году - на "Вишневом саде" Персеваля. В этом году мы можем оценить великолепную филологическую работу Тома Лануа.
Действие перенесено на крышу небоскреба. Поначалу это кажется прихотью взбалмошного режиссера, особенно когда в чеховском тексте сохраняются названия русских имений, разговоры о ржи и овсе. Потом крыша небоскреба предстает символическим псевдопейзажем, в котором ничего не меняется, - фоном для взаимоотношений действующих лиц, наподобие космического пейзажа картин Возрождения. Однако с середины второго действия крыша покрывается цветной рекламой, статическая сцена наполняется движущимися изображениями, и сценографическая идея вдруг захватывает. А в третьем действии включаются большие экраны над крышей, на них, как в документальном кино, показывают диалоги героев, которые они ведут в тех частях сцены, что из зала не видны, - под навесами, в комнатах и пр. Сцена, таким образом, невероятно расширяется - чуть не до всего мира. А действие становится фильмом и жизнью.
Работа режиссера вообще не слишком видна. Так бывает часто, когда режиссер не выпячивает собственной значимости и внимательно работает с актером, хорошим актером, которого долго ищет и долго учит (к сожалению, в России после смерти Товстоногова о таком театре забыли: пошли по самому дешевому пути, превратив спектакль в режиссерскую инсталляцию, а актера - в ее движущуюся часть. По этой причине трудно переоценить значение фестиваля "Балтийский дом" в петербургской жизни. Только здесь мы видим подлинный театр, в котором есть все присущие театру части). Однако сценическое движение - поначалу кажущееся хаотическим, а затем выстраивающееся в строгую систему; постепенный ввод в действие различных секторов сцены, - плавный переход от серьезности к трагизму и юмору, фишки, придуманные для той или иной роли (Глагольев, например, от полноты чувств дважды почти умирает на сцене: каждый раз из-за декорации потом торчат его ноги) - все это блестящая работа режиссера. Каждое из трех действий имеет свой сценический, эмоциональный и игровой (характеры актеров меняются от действия к действию) рисунок, пьеса из драмы (1 действие) превращается в комедию (2 действие), а затем в трагическую неразбериху (3 действие). Тут режиссер вступает в сотворчество со сценаристом Лануа и драматургом Чеховым, создавая новые актуальные культурные смыслы. Тот смысл, который Иво ван Хове вложил в заглавие "Русские!" и в рисунок спектакля, по-разному прочитают европейский и русский зритель. Однако современный россиянин, безусловно, увидит в вознесенном на крышу небоскреба Чехове нечто важное для себя. Может, русского вне России, под нью-йоркским небом; может, русских на небоскребах Москва-сити; может, русского вне времени и пространства, переходящего от безразличия к жизни - к истерике, благородного в самом гадком и всегда оправдывающего свое бездействие глубокой жизненной философией.
Актеры играют по Станиславскому. Они, разумеется, интонируют и ведут себя как европейцы на вечеринке - но игра по Станиславскому и предполагает использование собственного опыта. Играют сдержанно и скупо внешне, но глубоко эмоционально внутри - в России когда-то о такой игре говорили как о петербургской. Трудно выделить кого-то одного: в большом спектакле, составленном из двух больших пьес, мы видим блестящий актерский ансамбль. В этом тоже невозможно переоценить значение фестиваля. Актерский ансамбль такого уровня - недостижимая мечта российских театров двадцати-тридцати последних лет.
Единственный минус спектакля - это его величина. Три действия - по полтора часа каждое - сильно утомляют. Но оправдание режиссеру - огромный пласт сыгранного текста. Здесь не графомания (как часто бывает в огромных спектаклях других режиссеров), здесь большая театральная задача.
От открытия фестиваля "Балтийский дом" остается ощущение грандиозности. Сложнейшая театральная задача, громадный спектакль, умнейшая работа сценариста и режиссера, около двадцати блестящих актеров - все это не может не впечатлять.
Платонов в очередной раз пытается избавиться от любящей его дамы, Иванов (справа) наблюдает. Фото предоставлено театром Балтийский дом и Тонеельгруп Амстердам.
Toneelgroep Amsterdam на сцене театра Балтийский дом
Фестиваль Балтийский дом
Спектакль "Русские!", поставленный знаменитым режиссером Иво ван Хове, открывал в этом году программу фестиваля "Балтийский дом". Том Лануа, написавший текст спектакля, свел воедино две пьесы Чехова "Безотцовщина (Платонов)" и "Иванов". Получилось, с одной стороны, сценическое литературоведческое исследование: интеллектуалам на протяжении спектакля предлагается осознавать, насколько ранняя чеховская "Безотцовщина" похожа на чуть более позднего "Иванова", с которого, собственно, и начиналась слава Чехова-драматурга. Несмотря на то, что основанием для сопоставления послужили типажи главных героев, все прочие персонажи, позаимствованные из двух пьес, замечательно сведены вместе. Есть просто очень удачные ходы: например, Венгерович-сын из "Безотцовщины" сделан братом жены Иванова, еврейки (Анны Павловны, в прошлом Сарры Абрамсон - замену имени сценарист посчитал лишним, а напрасно). Очень интересны сцены, когда Иванов встречается с Платоновым, и между ними строится диалог - с обсуждением общих проблем жизни (тут герои Чехова превращаются в Андрея Болконского и Пьера Безухова). Ряд эффектных чеховских реплик блестяще ложится на новый драматический замысел: после того, как Софья убивает Платонова, Иванов произносит свое знаменитое "Постой, я сейчас все это кончу!" (в переводе было написано что-то вроде: "Я найду сейчас соответствующий финал") - как будто убийство Платонова навело его на мысль. Тонкость продолжающих-переосмысляющих Чехова инсценировок уже приходилось отмечать в прошлом году - на "Вишневом саде" Персеваля. В этом году мы можем оценить великолепную филологическую работу Тома Лануа.
Действие перенесено на крышу небоскреба. Поначалу это кажется прихотью взбалмошного режиссера, особенно когда в чеховском тексте сохраняются названия русских имений, разговоры о ржи и овсе. Потом крыша небоскреба предстает символическим псевдопейзажем, в котором ничего не меняется, - фоном для взаимоотношений действующих лиц, наподобие космического пейзажа картин Возрождения. Однако с середины второго действия крыша покрывается цветной рекламой, статическая сцена наполняется движущимися изображениями, и сценографическая идея вдруг захватывает. А в третьем действии включаются большие экраны над крышей, на них, как в документальном кино, показывают диалоги героев, которые они ведут в тех частях сцены, что из зала не видны, - под навесами, в комнатах и пр. Сцена, таким образом, невероятно расширяется - чуть не до всего мира. А действие становится фильмом и жизнью.
Работа режиссера вообще не слишком видна. Так бывает часто, когда режиссер не выпячивает собственной значимости и внимательно работает с актером, хорошим актером, которого долго ищет и долго учит (к сожалению, в России после смерти Товстоногова о таком театре забыли: пошли по самому дешевому пути, превратив спектакль в режиссерскую инсталляцию, а актера - в ее движущуюся часть. По этой причине трудно переоценить значение фестиваля "Балтийский дом" в петербургской жизни. Только здесь мы видим подлинный театр, в котором есть все присущие театру части). Однако сценическое движение - поначалу кажущееся хаотическим, а затем выстраивающееся в строгую систему; постепенный ввод в действие различных секторов сцены, - плавный переход от серьезности к трагизму и юмору, фишки, придуманные для той или иной роли (Глагольев, например, от полноты чувств дважды почти умирает на сцене: каждый раз из-за декорации потом торчат его ноги) - все это блестящая работа режиссера. Каждое из трех действий имеет свой сценический, эмоциональный и игровой (характеры актеров меняются от действия к действию) рисунок, пьеса из драмы (1 действие) превращается в комедию (2 действие), а затем в трагическую неразбериху (3 действие). Тут режиссер вступает в сотворчество со сценаристом Лануа и драматургом Чеховым, создавая новые актуальные культурные смыслы. Тот смысл, который Иво ван Хове вложил в заглавие "Русские!" и в рисунок спектакля, по-разному прочитают европейский и русский зритель. Однако современный россиянин, безусловно, увидит в вознесенном на крышу небоскреба Чехове нечто важное для себя. Может, русского вне России, под нью-йоркским небом; может, русских на небоскребах Москва-сити; может, русского вне времени и пространства, переходящего от безразличия к жизни - к истерике, благородного в самом гадком и всегда оправдывающего свое бездействие глубокой жизненной философией.
Актеры играют по Станиславскому. Они, разумеется, интонируют и ведут себя как европейцы на вечеринке - но игра по Станиславскому и предполагает использование собственного опыта. Играют сдержанно и скупо внешне, но глубоко эмоционально внутри - в России когда-то о такой игре говорили как о петербургской. Трудно выделить кого-то одного: в большом спектакле, составленном из двух больших пьес, мы видим блестящий актерский ансамбль. В этом тоже невозможно переоценить значение фестиваля. Актерский ансамбль такого уровня - недостижимая мечта российских театров двадцати-тридцати последних лет.
Единственный минус спектакля - это его величина. Три действия - по полтора часа каждое - сильно утомляют. Но оправдание режиссеру - огромный пласт сыгранного текста. Здесь не графомания (как часто бывает в огромных спектаклях других режиссеров), здесь большая театральная задача.
От открытия фестиваля "Балтийский дом" остается ощущение грандиозности. Сложнейшая театральная задача, громадный спектакль, умнейшая работа сценариста и режиссера, около двадцати блестящих актеров - все это не может не впечатлять.
Платонов в очередной раз пытается избавиться от любящей его дамы, Иванов (справа) наблюдает. Фото предоставлено театром Балтийский дом и Тонеельгруп Амстердам.