"Вишневый сад" Люка Персеваля
17 октября
Фестиваль "Балтийский дом"
Thalia Theater (Hamburg)
В который раз немецкие театры демонстрируют высочайший профессиональный уровень, который в наших театрах нам уже давно и не снился, - органичный ансамбль режиссерского замысла и актерских работ.
Переложение чеховской пьесы в современность выполнено тонко и точно. Лопахин становится крутым бизнесменом с постоянно звонящим мобильником (говорит он - европейская деталь - примитивными фразами, но на разных языках), лакей Яша ходит в обтягивающих штанах и женских туфлях на каблуке, вобрав лучшие, на его взгляд, достижения Парижа. Эти, казалось бы, очевидные повороты (можно только предполагать, какой пошлятиной отозвались бы они у Фокина или Бутусова, ибо многочисленные фокины-бутусовы этим разработку идеи спектакля и завершили бы) уравновешены другими, намного менее очевидными: Раневская сильно старше своих лет и ведет себя местами как воспитанная европейская старушка, местами же молодится; Гаев и Фирс как бы поменялись возрастом - и в какой-то мере ролями, Симеонов-Пищик и Епиходов стали одним собирательным персонажем, обозначенным как "бухгалтер". Фирс вообще превращен в мерцающего, полусимволического героя - олицетворение судьбы: во время танцевальных сцен он трансформируется в любовника Раневской, а весь спектакль проходит под его мерный обратный отсчет времени. Все это вполне по-чеховски: интерпретация Персеваля строится не на желании отделаться от исходного текста, а на внимательном прочтении, понимании и развитии пьесы более чем вековой давности.
Из текста "Вишневого сада" Персеваль делает что-то вроде конспекта (спектакль идет без антракта чуть более полутора часов), но и этот прием вполне в чеховском духе: лаконизм - признак блестящего стиля. Герои частью произносят кусочки чеховского текста (они, как правило, по несколько раз повторяются, создавая ощущение навязчивого состояния и одновременно конспекта судьбы), частью произносят новые, специально написанные фразы. Никакого шва между Чеховым и сценаристом не видно: столь классно соблюден чеховский стиль.
Постановка, с одной стороны, весьма лаконична, с другой - насыщенна смыслами. На авансцене в ряд сидят все герои, иногда они встают, двигаются и общаются, но большей частью сидят. Максимум общения происходит между соседями - через скупые жесты и движения. Специфика чеховского диалога, когда никто никого не слышит и каждый говорит о своем, показана целой серией приемов: общим гомерическим смехом, одновременным говором всех героев, однажды даже прямо - конфликтным диалогом Лопахина и Пети Трофимова. К этому добавляются и приемы пост-чеховские: намеком на "новую волну" и пошедшее от нее кино даны самопрезентации героев, они кратко рассказывают о себе. Части спектакля отделены друг от друга танцами (сделанными суперпрофессионально; не знаю ни одного русского театра, в котором драматические актеры умеют так танцевать), когда сцена вдруг обретает объем: герои уходят вглубь, переходя из быта в бытие.
Блестящие актеры демонстрируют, во-первых, отлаженное взаимодействие с режиссером, во-вторых, настоящий актерский ансамбль, в-третьих, выдающееся индивидуальное актерское мастертво. Если в режиссуре все тонко и намеком, то и актеры играют тонко и намеком. Роли Гаева, "бухгалтера", Вари сродни типажам, однако исполняющие их актеры в каждый момент действия разные. Типажность изживается тонкой внутренней игрой (которая в былые времена считалась присущей именно русскому театру - увы!). Трудно выделить кого-то одного. Ярче всех оказывается Лопахин (но это роль у него такая, выигрышная) и Раневская (но она вроде бы главный персонаж, даже сидит немного поодаль, не в общем ряду). У Персеваля, как и задумано у Чехова, нет второстепенных действующих лиц: все персонажи по-своему главные.
И в довершение профессионализма - живой звук, насколько можно назвать живым звук синтезатора. Играют и танцуют не под фонограмму, это придает спектаклю дополнительный шарм.
Показательно, как органично вписываются в ткань спектакля радикальные решения. Финал у Персеваля отнюдь не забытый Фирс. Это почти как выбросить из Гамлета "Быть или не быть" (как по одной из версий собирался сделать Мейерхольд). Однако, борясь с заезженностью "Вишневого сада", режиссер режет сюжет так, что мы не замечаем. Вот это и есть образец уважения к классикам.
Фотографии Армина Смайловича (Armin Smailovic) предоставлены Театром-фестивалем "Балтийский дом"
Фестиваль "Балтийский дом"
Thalia Theater (Hamburg)
В который раз немецкие театры демонстрируют высочайший профессиональный уровень, который в наших театрах нам уже давно и не снился, - органичный ансамбль режиссерского замысла и актерских работ.
Переложение чеховской пьесы в современность выполнено тонко и точно. Лопахин становится крутым бизнесменом с постоянно звонящим мобильником (говорит он - европейская деталь - примитивными фразами, но на разных языках), лакей Яша ходит в обтягивающих штанах и женских туфлях на каблуке, вобрав лучшие, на его взгляд, достижения Парижа. Эти, казалось бы, очевидные повороты (можно только предполагать, какой пошлятиной отозвались бы они у Фокина или Бутусова, ибо многочисленные фокины-бутусовы этим разработку идеи спектакля и завершили бы) уравновешены другими, намного менее очевидными: Раневская сильно старше своих лет и ведет себя местами как воспитанная европейская старушка, местами же молодится; Гаев и Фирс как бы поменялись возрастом - и в какой-то мере ролями, Симеонов-Пищик и Епиходов стали одним собирательным персонажем, обозначенным как "бухгалтер". Фирс вообще превращен в мерцающего, полусимволического героя - олицетворение судьбы: во время танцевальных сцен он трансформируется в любовника Раневской, а весь спектакль проходит под его мерный обратный отсчет времени. Все это вполне по-чеховски: интерпретация Персеваля строится не на желании отделаться от исходного текста, а на внимательном прочтении, понимании и развитии пьесы более чем вековой давности.
Из текста "Вишневого сада" Персеваль делает что-то вроде конспекта (спектакль идет без антракта чуть более полутора часов), но и этот прием вполне в чеховском духе: лаконизм - признак блестящего стиля. Герои частью произносят кусочки чеховского текста (они, как правило, по несколько раз повторяются, создавая ощущение навязчивого состояния и одновременно конспекта судьбы), частью произносят новые, специально написанные фразы. Никакого шва между Чеховым и сценаристом не видно: столь классно соблюден чеховский стиль.
Постановка, с одной стороны, весьма лаконична, с другой - насыщенна смыслами. На авансцене в ряд сидят все герои, иногда они встают, двигаются и общаются, но большей частью сидят. Максимум общения происходит между соседями - через скупые жесты и движения. Специфика чеховского диалога, когда никто никого не слышит и каждый говорит о своем, показана целой серией приемов: общим гомерическим смехом, одновременным говором всех героев, однажды даже прямо - конфликтным диалогом Лопахина и Пети Трофимова. К этому добавляются и приемы пост-чеховские: намеком на "новую волну" и пошедшее от нее кино даны самопрезентации героев, они кратко рассказывают о себе. Части спектакля отделены друг от друга танцами (сделанными суперпрофессионально; не знаю ни одного русского театра, в котором драматические актеры умеют так танцевать), когда сцена вдруг обретает объем: герои уходят вглубь, переходя из быта в бытие.
Блестящие актеры демонстрируют, во-первых, отлаженное взаимодействие с режиссером, во-вторых, настоящий актерский ансамбль, в-третьих, выдающееся индивидуальное актерское мастертво. Если в режиссуре все тонко и намеком, то и актеры играют тонко и намеком. Роли Гаева, "бухгалтера", Вари сродни типажам, однако исполняющие их актеры в каждый момент действия разные. Типажность изживается тонкой внутренней игрой (которая в былые времена считалась присущей именно русскому театру - увы!). Трудно выделить кого-то одного. Ярче всех оказывается Лопахин (но это роль у него такая, выигрышная) и Раневская (но она вроде бы главный персонаж, даже сидит немного поодаль, не в общем ряду). У Персеваля, как и задумано у Чехова, нет второстепенных действующих лиц: все персонажи по-своему главные.
И в довершение профессионализма - живой звук, насколько можно назвать живым звук синтезатора. Играют и танцуют не под фонограмму, это придает спектаклю дополнительный шарм.
Показательно, как органично вписываются в ткань спектакля радикальные решения. Финал у Персеваля отнюдь не забытый Фирс. Это почти как выбросить из Гамлета "Быть или не быть" (как по одной из версий собирался сделать Мейерхольд). Однако, борясь с заезженностью "Вишневого сада", режиссер режет сюжет так, что мы не замечаем. Вот это и есть образец уважения к классикам.
Фотографии Армина Смайловича (Armin Smailovic) предоставлены Театром-фестивалем "Балтийский дом"