"Ворон" Карло Гоцци
17 мая
МДТ
Премьера (3-й спектакль)
Казалось бы, Карло Гоцци писал свои фьябы прямо для постмодернистского театра. Сказочно-трагический сюжет настолько закручен, что сам по себе напоминает притчу, рядом с ним - комическая рефлексия персонажей, заимствованных из комедии дель арте; органичное взаимодествие внутреннего и внешнего сюжета (персонажи комедии дель арте и участвуют в действии и тут же его комментируют) соотнесено с общим ощущением "сделанности" пьесы. Казалось бы, ставь - не хочу, благо Гоцци постарался и написал десяток фьяб. Но почему-то современный театр его почти не замечает. Нашумевший в свое время спектакль Андрея Могучего "PRO Турандот", на мой вкус, оказался педантично-тягомотным, блеклым, без бурления и блеска.
Тем ярче получился Гоцци у Григория Дитятковского. Тонко разведя на сцене серьезных героев основного сюжета и комикующих персонажей комедии дель арте (подчеркнув их зависимую от основных героев функцию, но при этом сохранив их независимость свободных комментаторов), режиссер создал третью, не менее важную в спектакле, группу персонажей - слуг просцениума, которые последовательно становятся то придворными, то гребцами, то голубками и воронами. Они как бы сопровождают действие и, в то же время, находятся вне его - как слуги судьбы, управляющие основным сюжетом. Задумка Дитятковского тем хороша, что она продолжает гениальную идею Гоцци, еще более остраняя театральное действо. Трансформации, которые постоянно переживают на наших глазах Игорь Гоппиков, Алексей Козлов, Данил Мухин и Данила Шевченко, становятся метафорами и метаморфоз искусства и течения жизни, выполняя при этом и техническую функцию: не дают зрителю заскучать. А голубки и вороны (в венецианских масках) в сцене пророчества по-настоящему страшны в своем антропоморфизме, соединенном с птичьей пластикой.
Сценография спектакля просто блестяща. Постоянное движение и героев и слуг просцениума коррелирует с динамичными декорациями Эмиля Капелюша. Совершенно не важно, что дамаскская тема и дамаскская принцесса оформлена, скорее, в египетских тонах - ведь это совершенно условный Дамаск. Сцена все время перестраивается, и эти перестроения активно участвуют в действии: деревянные дуги, подвешенные к потолку, оказываются то венецианскими гондолами, то элементами интерьера. Очень просто и очень органично (в соединении с решениями других сцен) сделано окаменение Дженнаро. Но подлинного блеска режиссер и художник достигают в нескольких появлениях чародея Норандо. Трагическое и комическое соединены неразрывно, традиционно-тетральные вещи (выход из люка, сопровожденный инфернальной подсветкой) соседствуют с ультрасовременными технологиями (говорящая голографическая голова Норандо рядом с живым Норандо). Думаю, таким решениям постановщиков порадовался бы сам Гоцци. Наконец, последний выход Норандо в египетском саркофаге с приделанным моторчиком а ля Карлсон во многом и создает катарсис финальной сцены.
Актерские решения режиссера показались не такими яркими. Король Миллон (Владимир Селезнев), его брат Дженнаро (Алексей Морозов) и дамаскская принцесса Армилла (Полина Приходько) играют однопланово-шаблонно - согласно режиссерскому замыслу. Стилистическое единство роли более всего удается Армилле-Приходько, Дженнаро-Морозов часто вынужден играть сильные душевные движения, которым сильно мешает заранее заданная одноплановость, а Миллон-Селезнев время от времени вдруг начинает кривляться, приближаясь к пересонажам комедии дель арте, или тоже переходит в стиль "сильное чувство". Интереснее было бы, кажется, сделать Миллона таким же одноплановым, как Армилла, а Дженнаро, единственного во всем спектакле, наградить душевными движениями и игрой в романтическом стиле. Еще менее впечатляющ адмирал в исполнении Адриана Ростовского, проводящего всю роль на одной интонации, как любят делать иные артисты МДТ. И здесь, кажется, дело не только в актере, но и в режиссерском замысле. Вся роль адмирала сведена к нежной старческой любви: он воспитатель Миллона и Дженнаро. Комическая сторона роли совершенно забыта, а адмирала ведь зовут Панталоне и он очень плохой адмирал: топит все суда, которыми командует. Ироническое наполнение этой роли у Гоцци еще и в том, что его Панталоне часто противоположен классическому: Панталоне в комедии дель арте скуп, Адмирал Панталоне щедр до самозабвения, классический Панталоне - центр интриги, Паталоне "Ворона" обо всем узнает последним и интригу не просекает. Сама старческая любовь в этом контексте должна решаться не строго сентиментально, а многопланово, сентиментально-комически. Благодаря актерским минусам действие несколько раз практически замирает, динамика глохнет, а зрителю становится откровенно скучно от длинных реплик адмирала, а иногда и сцен Дженнаро и Миллона.
Все это снимает финал, поистине создаюший катарсис. Воображала Норандо, являясь, как Карлсон или Deus ex machina, скидывает театральный костюм, а вместе с ним театральную роль, делает всех счастливыми, указывает на условность искусства и на жизненность театра. Михаил Самочко (Норандо), пожалуй, проводит роль лучше всех, не впадая ни в демонизм, ни в откровенное кривлянье, все время балансируя на грани трагического и комического.
Фото: Виктор Васильев, любезно предоставлены МДТ
МДТ
Премьера (3-й спектакль)
Казалось бы, Карло Гоцци писал свои фьябы прямо для постмодернистского театра. Сказочно-трагический сюжет настолько закручен, что сам по себе напоминает притчу, рядом с ним - комическая рефлексия персонажей, заимствованных из комедии дель арте; органичное взаимодествие внутреннего и внешнего сюжета (персонажи комедии дель арте и участвуют в действии и тут же его комментируют) соотнесено с общим ощущением "сделанности" пьесы. Казалось бы, ставь - не хочу, благо Гоцци постарался и написал десяток фьяб. Но почему-то современный театр его почти не замечает. Нашумевший в свое время спектакль Андрея Могучего "PRO Турандот", на мой вкус, оказался педантично-тягомотным, блеклым, без бурления и блеска.
Тем ярче получился Гоцци у Григория Дитятковского. Тонко разведя на сцене серьезных героев основного сюжета и комикующих персонажей комедии дель арте (подчеркнув их зависимую от основных героев функцию, но при этом сохранив их независимость свободных комментаторов), режиссер создал третью, не менее важную в спектакле, группу персонажей - слуг просцениума, которые последовательно становятся то придворными, то гребцами, то голубками и воронами. Они как бы сопровождают действие и, в то же время, находятся вне его - как слуги судьбы, управляющие основным сюжетом. Задумка Дитятковского тем хороша, что она продолжает гениальную идею Гоцци, еще более остраняя театральное действо. Трансформации, которые постоянно переживают на наших глазах Игорь Гоппиков, Алексей Козлов, Данил Мухин и Данила Шевченко, становятся метафорами и метаморфоз искусства и течения жизни, выполняя при этом и техническую функцию: не дают зрителю заскучать. А голубки и вороны (в венецианских масках) в сцене пророчества по-настоящему страшны в своем антропоморфизме, соединенном с птичьей пластикой.
Сценография спектакля просто блестяща. Постоянное движение и героев и слуг просцениума коррелирует с динамичными декорациями Эмиля Капелюша. Совершенно не важно, что дамаскская тема и дамаскская принцесса оформлена, скорее, в египетских тонах - ведь это совершенно условный Дамаск. Сцена все время перестраивается, и эти перестроения активно участвуют в действии: деревянные дуги, подвешенные к потолку, оказываются то венецианскими гондолами, то элементами интерьера. Очень просто и очень органично (в соединении с решениями других сцен) сделано окаменение Дженнаро. Но подлинного блеска режиссер и художник достигают в нескольких появлениях чародея Норандо. Трагическое и комическое соединены неразрывно, традиционно-тетральные вещи (выход из люка, сопровожденный инфернальной подсветкой) соседствуют с ультрасовременными технологиями (говорящая голографическая голова Норандо рядом с живым Норандо). Думаю, таким решениям постановщиков порадовался бы сам Гоцци. Наконец, последний выход Норандо в египетском саркофаге с приделанным моторчиком а ля Карлсон во многом и создает катарсис финальной сцены.
Актерские решения режиссера показались не такими яркими. Король Миллон (Владимир Селезнев), его брат Дженнаро (Алексей Морозов) и дамаскская принцесса Армилла (Полина Приходько) играют однопланово-шаблонно - согласно режиссерскому замыслу. Стилистическое единство роли более всего удается Армилле-Приходько, Дженнаро-Морозов часто вынужден играть сильные душевные движения, которым сильно мешает заранее заданная одноплановость, а Миллон-Селезнев время от времени вдруг начинает кривляться, приближаясь к пересонажам комедии дель арте, или тоже переходит в стиль "сильное чувство". Интереснее было бы, кажется, сделать Миллона таким же одноплановым, как Армилла, а Дженнаро, единственного во всем спектакле, наградить душевными движениями и игрой в романтическом стиле. Еще менее впечатляющ адмирал в исполнении Адриана Ростовского, проводящего всю роль на одной интонации, как любят делать иные артисты МДТ. И здесь, кажется, дело не только в актере, но и в режиссерском замысле. Вся роль адмирала сведена к нежной старческой любви: он воспитатель Миллона и Дженнаро. Комическая сторона роли совершенно забыта, а адмирала ведь зовут Панталоне и он очень плохой адмирал: топит все суда, которыми командует. Ироническое наполнение этой роли у Гоцци еще и в том, что его Панталоне часто противоположен классическому: Панталоне в комедии дель арте скуп, Адмирал Панталоне щедр до самозабвения, классический Панталоне - центр интриги, Паталоне "Ворона" обо всем узнает последним и интригу не просекает. Сама старческая любовь в этом контексте должна решаться не строго сентиментально, а многопланово, сентиментально-комически. Благодаря актерским минусам действие несколько раз практически замирает, динамика глохнет, а зрителю становится откровенно скучно от длинных реплик адмирала, а иногда и сцен Дженнаро и Миллона.
Все это снимает финал, поистине создаюший катарсис. Воображала Норандо, являясь, как Карлсон или Deus ex machina, скидывает театральный костюм, а вместе с ним театральную роль, делает всех счастливыми, указывает на условность искусства и на жизненность театра. Михаил Самочко (Норандо), пожалуй, проводит роль лучше всех, не впадая ни в демонизм, ни в откровенное кривлянье, все время балансируя на грани трагического и комического.
Фото: Виктор Васильев, любезно предоставлены МДТ