Многогранность. Формы тишины и пустоты
21 марта
Михайловский театр
Премьера
Если раньше мы видели талантливые балеты Начо Дуато, то теперь перед нами балет гениальный.
В первой части ("Многогранность") мы с самого начала визуально видим полифонию. Танцовщики оказываются нотами - или клавишами - которыми управляет Иоганн Себастьян Бах. Финал первой части - движение черных нот на бумаге. Или, опять же, движение клавиш, над которыми Дама - Жена - Смерть ведет куда-то вверх композитора. Между - блестящие этюды, не всегда тесно связанные друг с другом, но объединенные музыкой Баха. Композитор играет на живой виолончели (смычок, который Бах держит в руке потом переживет серию трансформаций - например, превратится в шпагу - а полифония воплотится в дуэль между тремя парами танцовщиков), музыкант играет на живых клавикордах и пр. Вскоре прямые уподобления пропадают и танцовщики начинают, как любит говорить Дуато, просто танцевать музыку. Дрожание ног, бег по сцене и бег на весу становится точной передачей музыкальных интонаций. Действительно, точной передачей. Музыка и танец неотделимы. Все это с большим музыкальным вкусом (саундтрек подобран вроде бы лично маэстро) и большим чувством юмора. При этом Дуато никогда не был ни философом на сцене (это не Килиан и не Форсайт), ни балетным эстетом (это ни в коей мере не Ноймаер). Стиль Дуато - это гениальная простота, есть в нем что-то детское, непосредственное - очевидное, ставшее невероятным. Хореография у него под стать: это свобода движений, позволяющая (внешне, по крайне мере) изображать небрежность. Именно изображать. Именно так он танцует сам - в начале и в конце, в партии Автора. Подчеркивая разбросанность рук, он добивается ощущения абсолютной свободы духа.
Во второй части ("Формы тишины и пустоты") усиливается абстрактность танца. Семь юношей, а потом семь девушек, по-видимому, передают семь нот, на которые распались нотные фигуры финала первой части. Они перемещаются, выстраиваются в линии, расстраивают линии, но главное - они трепещут и деформируются, они чувствуют, они оживают, они страдают за Баха. Гениально поставлено трио, в котором участвуют Бах, Музыка и Смерть. Все это ведет к финалу - победе над смертью. Аллюзия на "Юношу и смерть" Ролана Пети нисколько не смущает, напротив, создает культурологическую объемность балета.
Тот же эффект создает и музыкальное решение балета. Очень правильно, что танцуют под живой звук (пусть и не очень качественный - со скидкой на Михайловский театр; не могу не посетовать, что в качестве нового главного дирижера Михайловский пригласил Михаила Татарникова, прошедшего гнилую школу Гергиева), это создает впечатление соприсутствия, в отличие от всегда остраняющей фонограммы.
В спектакле занята практически вся балетная труппа театра (за исключением Осиповой-Васильева), доставшаяся Дуато по наследству. Поразительно, но в каждом новом балете Дуато несильная изначально труппа начинает танцевать все лучше и лучше. Сегодня впечатление было исключительным. Если в первом балете, поставленном Дуато, "Без слов" Леонид Сарафанов просто блистал на сером фоне остальных, то сегодня мы хоть и видели Сарафанова (как всегда старался очень, отрабатывал на все сто, умно, с полным пониманием хореографии), но видели в коллективе, который ничуть ему не уступал. Показателен эпизод с тремя парами дуэлянтов. Если не знать Сарафанова в лицо, то не сразу и скажешь, кто из шести Сарафанов.
«Браво» стали кричать после каждого номера в самом начале первой части и не переставали до конца. Бурные аплодисменты сопровождали спектакль постоянно. И хотя обычно смотреть неклассический балет под постоянный аплодисмент - только портить впечатление, здесь это было уместно. Слишком сильно напряжение, возрастающее и возрастающее с каждым номером, слишком сильно ощущение гениальности рождающегося на наших глазах.
Все это, после неудачной "Спящей", оставляет исключительное впечталение и создает исключительные надежды. Следующий балет Дуато должен не уронить достигнутый высокий уровень - не только хореографии, но всего спектакля Михайловского театра. Только бы г. Кехман помнил, что весь его театр на сегодня - это Начо Дуато. Без него Михайловский рухнет, не останется ничего, может быть, даже Осиповой и Васильева.
Михайловский театр
Премьера
Если раньше мы видели талантливые балеты Начо Дуато, то теперь перед нами балет гениальный.
В первой части ("Многогранность") мы с самого начала визуально видим полифонию. Танцовщики оказываются нотами - или клавишами - которыми управляет Иоганн Себастьян Бах. Финал первой части - движение черных нот на бумаге. Или, опять же, движение клавиш, над которыми Дама - Жена - Смерть ведет куда-то вверх композитора. Между - блестящие этюды, не всегда тесно связанные друг с другом, но объединенные музыкой Баха. Композитор играет на живой виолончели (смычок, который Бах держит в руке потом переживет серию трансформаций - например, превратится в шпагу - а полифония воплотится в дуэль между тремя парами танцовщиков), музыкант играет на живых клавикордах и пр. Вскоре прямые уподобления пропадают и танцовщики начинают, как любит говорить Дуато, просто танцевать музыку. Дрожание ног, бег по сцене и бег на весу становится точной передачей музыкальных интонаций. Действительно, точной передачей. Музыка и танец неотделимы. Все это с большим музыкальным вкусом (саундтрек подобран вроде бы лично маэстро) и большим чувством юмора. При этом Дуато никогда не был ни философом на сцене (это не Килиан и не Форсайт), ни балетным эстетом (это ни в коей мере не Ноймаер). Стиль Дуато - это гениальная простота, есть в нем что-то детское, непосредственное - очевидное, ставшее невероятным. Хореография у него под стать: это свобода движений, позволяющая (внешне, по крайне мере) изображать небрежность. Именно изображать. Именно так он танцует сам - в начале и в конце, в партии Автора. Подчеркивая разбросанность рук, он добивается ощущения абсолютной свободы духа.
Во второй части ("Формы тишины и пустоты") усиливается абстрактность танца. Семь юношей, а потом семь девушек, по-видимому, передают семь нот, на которые распались нотные фигуры финала первой части. Они перемещаются, выстраиваются в линии, расстраивают линии, но главное - они трепещут и деформируются, они чувствуют, они оживают, они страдают за Баха. Гениально поставлено трио, в котором участвуют Бах, Музыка и Смерть. Все это ведет к финалу - победе над смертью. Аллюзия на "Юношу и смерть" Ролана Пети нисколько не смущает, напротив, создает культурологическую объемность балета.
Тот же эффект создает и музыкальное решение балета. Очень правильно, что танцуют под живой звук (пусть и не очень качественный - со скидкой на Михайловский театр; не могу не посетовать, что в качестве нового главного дирижера Михайловский пригласил Михаила Татарникова, прошедшего гнилую школу Гергиева), это создает впечатление соприсутствия, в отличие от всегда остраняющей фонограммы.
В спектакле занята практически вся балетная труппа театра (за исключением Осиповой-Васильева), доставшаяся Дуато по наследству. Поразительно, но в каждом новом балете Дуато несильная изначально труппа начинает танцевать все лучше и лучше. Сегодня впечатление было исключительным. Если в первом балете, поставленном Дуато, "Без слов" Леонид Сарафанов просто блистал на сером фоне остальных, то сегодня мы хоть и видели Сарафанова (как всегда старался очень, отрабатывал на все сто, умно, с полным пониманием хореографии), но видели в коллективе, который ничуть ему не уступал. Показателен эпизод с тремя парами дуэлянтов. Если не знать Сарафанова в лицо, то не сразу и скажешь, кто из шести Сарафанов.
«Браво» стали кричать после каждого номера в самом начале первой части и не переставали до конца. Бурные аплодисменты сопровождали спектакль постоянно. И хотя обычно смотреть неклассический балет под постоянный аплодисмент - только портить впечатление, здесь это было уместно. Слишком сильно напряжение, возрастающее и возрастающее с каждым номером, слишком сильно ощущение гениальности рождающегося на наших глазах.
Все это, после неудачной "Спящей", оставляет исключительное впечталение и создает исключительные надежды. Следующий балет Дуато должен не уронить достигнутый высокий уровень - не только хореографии, но всего спектакля Михайловского театра. Только бы г. Кехман помнил, что весь его театр на сегодня - это Начо Дуато. Без него Михайловский рухнет, не останется ничего, может быть, даже Осиповой и Васильева.