24 января
МДТ
Новый спектакль Льва Додина продолжает осмысление творчества Федора Достоевского. Однако если перестроечные «Бесы» - спектакль огромный и, в целом, следующий за романом, то «Братья Карамазовы» изначально переведены режиссером в камерный формат - сценическим минимализмом, количеством действуюших лиц, количеством сюжетных линий, и разумеется, существенным сокращением философского содержания.
Главная неудача спектакля - неудача сценария. Вся философская мощь романа сведена к истории семьи (кроме отца и четырех братьев, на сцене только две невесты) - по этой причине откровения Ивана о слезинке ребенка и Великом инквизиторе оказываются ненужными, и самый интересный из братьев превращается в самого скучного, эпизодического. На первый план выходит Митя с его душевными метаниями, тем более, что и обе невесты - его. Алеша Карамазов местами выглядит придурком, местами пустомелей. Более или менее адекватен замыслу великого писателя Смердяков, да и тот смотрится умнее и приличнее, чем персонаж романа.
Как результат - артистам нечего играть. Большой артист Игорь Иванов (Федор Павлович) не успевает войти в роль - а его уже убили. После антракта он задает вопросы за судью и прокурора, но получается это невразумительно. Станислав Никольский (Иван) весь спектакль ходит с вытянутым лицом, изображая интеллектуала. Порассуждать ему, правда, так и не дадут: не будет ни философских откровений (едва заходит речь о детях, как сразу - чудовищным упрощением - идет рассказ о рождении Смердякова), ни встречи с чертом (о нем герой лишь упомянет и замолчит уже до финала). Евгений Санников (Алексей), кажется, так и не понял до конца, что ему следовало играть согласно режиссерской задумке. Больше всех сценического времени отведено Игорю Черневичу (Дмитрий), но Черневич - артист слишком рассудочный, чтобы играть порывистую натуру, у которой нет середины, а все только восторг или омерзение.
Лучше всех играет Елизавета Боярская (Катерина Ивановна). У нее действительно получается героиня Достоевского - и сдержанная и страстная одновременно, по-женски умная и по-женски стервозная. Грушеньку (Екатерина Тарасова) Л.А. Додин напрасно сделал Катериной Ивановной-2. У Достоевского это совершенно другой женский характер, а у Додина - зеркало для героини. Забавно, когда она вслед за Митей, поющим по-русски, ибо по-немецки не умеет, запевает «Оду к радости» с хорошим немецким произношением. Эпизод решен интересно, но это совсем не о Грушеньке - немецкий текст Шиллера.
Ну и как часто бывает у Льва Додина, взявшегося за сокращение великого текста, вторая часть спектакля сильно хуже первой, едва-едва не впадает в банальность.
Одним словом, в противостоянии Додина и Достоевского - я за Достоевского. Если хочется поставить семейную драму или детективчик, есть много других пьес. А Достоевский у нас один, его надо ставить серьезно - нужна ли еще одна заведомо упрощенная интерпретация?