"Собачье сердце" Максима Диденко
18 января
Театр «Приют комедианта»
В прошлом сезоне ряд петербургских театров отметил столетие Октября той или иной постановкой. «Приют комедианта» вернулся к постреволюционной классике - самой знаменитой повести Михаила Булгакова. Повести-рефлексии, которая в 1925 году пыталась осмыслить итоги революции и по этой причине так и не была опубликована при жизни автора. Публикация «Собачьего сердца» (и практически сразу поставленный фильм Владимира Бортко) стала важнейшим событием перестройки и новой рефлексией по поводу советского наследия. От спектакля Максима Диденко мы ожидали рефлексии третьего уровня - то есть переосмысления булгаковского взгляда на революцию, брошенного из нэповской эпохи, а затем и того грандиозного эффекта, который произвели повесть и фильм на население позднего СССР.
Спектакль довольно интересен. Даже тем, кто помнит яркие булгаковские диалоги, переведенные в сферу массового сознания фильмом (часть зала, разумеется, смеется над самим текстом - потому что никогда раньше его не слышала), следить за происходящим на сцене отнюдь не скучно.
Все начинается с Совы, которая монотонным голосом зачитывает булгаковский текст. Текст этот отчасти переводится на стены квартиры-кабинета Ф.Ф.Преображенского. Построение сцены не тривиально: это то ли кабинет Фауста (в стеклянном шкафу полно черепов, а один из них даже окажется на обеденном столе), то ли футуристическая капсула, в которой производится гомункулус, то ли операционная.
Сам профессор в исполнении Валерия Кухарешина сильно отличается от привычного нам Евгения Евстигнеева. В Кухарешине совсем нет барства, интеллигентность его проявляется больше костюмом-тройкой и грамотной речью, он сильно проще Евстигнеева, но ему веришь. Он такой вузовский труженик, которому все время некогда, потому что зарабатывать надо. Не вяжется с этим образом только булгаковский текст, из которого следует, что со своих многочисленных пациентов доктор дерет очень большие деньги.
Шарикова играл Филипп Дьячков. У него интересно выходит и собака и получившийся из нее Клим Чугункин - здесь очень к месту приблатненные интонации и соответствующая жестикуляция. Борменталь в исполнении Федора Климова местами не сильно отличается от Шарикова, а местами оказывается достойным собеседником Преображенского. Не ясно, это задумка режиссера или сказываются общекультурные пробелы артиста. Если говорить о сегодняшней научной жизни, то в ней малокультурных молодых людей, каким предстает доктор на сцене, довольно много.
Самое интересное в этом спектакле - это сменивший пол (или подчеркивающий революционную трансгендерность) товарищ Швондер. Его играет Гала Самойлова, которая строит всю роль в демонических тонах - поэтому совсем не удивляешься, когда рот ее окрашивается кровью и вместо Швондера перед нами предстает такой Чапаев-Варенуха.
Эта прикольная смена пола кажется органичным проявлением основного духа спектакля - талантливой эклектики. Все это довольно стильно (кстати, хореограф спектакля Владимир Варнава и, если бы он ограничился в своем творчестве постановкой крылатых жестов Совы и не выходил на большую балетную сцену, то его можно было бы по-настоящему похвалить), отдельные моменты просто сильные (например, уничтожение Шарикова: его сажают в таз и заливают то ли кровью, то ли какой-то ядовитой плазмой), но общая идея, как часто у нас бывает, просматривается весьма и весьма неясно.
Мне уже случалось рассуждать о том, что постсоветская интеллигенция так и не смогла пока - ни к столетию, ни вообще - осмыслить уроки и самое значение революции. Более того, она живет так, будто не было в истории страны этого кровавого столетия, будто мы британцы или американцы. Спектакль Максима Диденко - еще одно свидетельство нашей интеллектуальной расслабленности. Ярко иллюстрируя повесть Булгакова, отчасти переводя ее на современные реалии, отчасти оставляя историческое прочтение, он не добавляет практически ничего к тем смыслам, которыми мы жили тридцать лет назад, в эпоху перестройки. И вот эта историческая пробуксовка на русской сцене (и в русской жизни) пугает по-настоящему. Совсем не так, как кровавый рот госпожи Швондер.