Сердце нигде (Псалом 73) - XIX
Именно в "исходном", - а не потустроннем - и не приземлённом тоже - смысле воспринимая эти слова, вслед за славой меня уносишь, не дадим прошмыгнуть незамеченным и особому употреблению вообще-то обычного глагола "унести", "забрать", который в Писании появляется в немногих назначенных местах: забирания Богом избранных праведников: Еноха ("ибо забрал его", Быт 5:24), Илии ("забирает Господь твоего господина", 3 Цар 2:3). [1] Ну и про могилу Моисея, конечно, "никто не знает где она". Сближение это только на невнимательный взгляд льёт воду на мельницу "запредельно-эсхатологической" версии, дескать, после смерти ты меня "ославишь". Дело в том, что Енох и Илия не получили славу после смерти, а - именно что избежали смерти как таковой, она "не нашла на них узды" (ст 4). Стоит серьёзно взвесить возможность какого-то иного, - одновременно более прямого и более извилистого - пересечения границы миров, чем элементарно-двусложное, посю-поту-стороннее. Поможет в этом следующий стих:
(25) Кто для меня - на небе?
С тобой - не желаю земли.
"Унос" происходит в условиях до крайности опустевшего мира, чья пустота отмечена живым воспоминанием о вездесущести злодеев: именно они, как известно, заполняли небо-землю (ст 9), так что мне оставалось место лишь у них внутри. Естественно предположить, что с их падением, чудовищным осмеянно-оплаканным крушением (ст 18-19), разбились вдребезги и небо с землёй. Но наступившая пустота, кажется, в отличие от превратностей злодейской судьбы, никак не растрёпывает мои чувства. С совершенно сухими глазами - констатирую: пусто.
Вопрос о переходе из "сего" мира в "грядущий" теряет львиную долю своей занимательности если учесть моё нахождение нигде, и, похоже, даже отрицание существования любого другого местоположения. Грядущий мир никак не может отождествляться с небом, которое - очевидно - столь же пусто как и земля. Сей же мир, как сказано, вообще не существует. [2] Если напомнить о том, что его исчезновение произошло не осязаемо, а, скажем так, в пророческом измерении, - которое я себе позволил назвать "сном", - то путь вслед за славой предстаёт чередой последовательных пробуждений, изо сна в сон, из ничто в ничто. Исходов, похищений, восхищений, - держась за руку, уносящую меня всё глубже в нигде. Центр мира - неотмирен, и не устаёт проваливаться.
Заметим ещё одно: с тобой - не желаю. Зависть, наконец-то, испаряется, вдогонку за своим предметом. Но с тобой... Можно ли это считать запоздалым признание в любви? Может быть, и признание. Может быть, и в любви. Но прежде чем ударят струнные - последний взгляд на Кто для меня - на небе? Закреплённое традицией место проживания Бога, небо, безнадёжно пусто, и с тобой означает главным образом: разделяя твоё положение. Я нигде - потому что ты нигде.
(26) На нет сошли плоть моя и сердце,
сердца утёс и удел мой, Бог - навсегда.
Kala и в других местах употребляется в двойном значении: "сойти на нет", прекратиться - и "тосковать", по кому-нибудь. Почему я вдруг решил затосковать о Боге, который вроде бы "здесь", неотрывно? Здесь и не здесь: нигде - это всегда провал, единство места взрыва. Как помесь человека-невидимки и танцующего Шивы, я раздеваюсь, разрушая одновременно и мир. Полетела крыша, дымящая труба, отпали стены, провалился пол, а мне всё мало, я твёрдо намерен проснуться. Ещё один развеянный сон - и вместе с чужой болью пропало моё тело, плоть, последнее оставшееся "снаружи".
Теперь прямо к сердцу. Вот его пятое и шестое упоминания в нашем тексте. Конечно, правы те, кто говорят, что всё тут было - о сердце, [3] через него билось, пробивалось, и наконец-то, кажется, отбилось, поскольку и сердце перестало симулировать единство. Сначало скисло, а теперь и распалось, приоткрыв - отмахнувшись от нового сонного напластования - нечто неделимое, дальше которого отступать уже некуда.
Утёс, означает основание, самое твёрдое из оснований; почву, которая не может уйти из-под ног. Позволено ли осмелиться на улыбку, когда наипрочнейше занимаемое место оказывается доведённой до предела нигдешностью? Удел - это тоже о месте: тут не "судьба", а полученная в наследство доля, надел земли, расчерченная собственность, лишь в пределах которой я могу жить не разбойничая.
Бог оказался тем, что остаётся от меня когда от меня ничего не остаётся. Тем, на что единственно имею право, удостоверенное в завещании. Никакой границы миров. Как легко теперь понять Еноха и Илию: им было просто "не до того", не до смерти. Совершенно позабыли умереть, за всей этой морокой. Вот так и мы с тобой могли бы устроиться, навсегда. Могли бы.
(Продолжение следует)
[1] Р. Турне усматривает более широкую близость между опытом описанным в Пс 73 и опытом Илии, опираясь на мотив "ревности-зависти" Илии, сочетающейся с просьбой "забрать мою жизнь" (3 Цар 19: 4, 14). Но этим сопоставлением подчёркивается лишь контраст, поскольку Илия, разумеется, ничуть не завидовал жрецам Баала. (см. R. Tournay, Voir et entendre Dieu avec les Psaumes, Paris, Gabalda, 1988, p. 114.
[2] Ein olam ha-ze klal: Нахман из Брацлава, незадолго до смерти.
[3] М. Бубер.
(25) Кто для меня - на небе?
С тобой - не желаю земли.
"Унос" происходит в условиях до крайности опустевшего мира, чья пустота отмечена живым воспоминанием о вездесущести злодеев: именно они, как известно, заполняли небо-землю (ст 9), так что мне оставалось место лишь у них внутри. Естественно предположить, что с их падением, чудовищным осмеянно-оплаканным крушением (ст 18-19), разбились вдребезги и небо с землёй. Но наступившая пустота, кажется, в отличие от превратностей злодейской судьбы, никак не растрёпывает мои чувства. С совершенно сухими глазами - констатирую: пусто.
Вопрос о переходе из "сего" мира в "грядущий" теряет львиную долю своей занимательности если учесть моё нахождение нигде, и, похоже, даже отрицание существования любого другого местоположения. Грядущий мир никак не может отождествляться с небом, которое - очевидно - столь же пусто как и земля. Сей же мир, как сказано, вообще не существует. [2] Если напомнить о том, что его исчезновение произошло не осязаемо, а, скажем так, в пророческом измерении, - которое я себе позволил назвать "сном", - то путь вслед за славой предстаёт чередой последовательных пробуждений, изо сна в сон, из ничто в ничто. Исходов, похищений, восхищений, - держась за руку, уносящую меня всё глубже в нигде. Центр мира - неотмирен, и не устаёт проваливаться.
Заметим ещё одно: с тобой - не желаю. Зависть, наконец-то, испаряется, вдогонку за своим предметом. Но с тобой... Можно ли это считать запоздалым признание в любви? Может быть, и признание. Может быть, и в любви. Но прежде чем ударят струнные - последний взгляд на Кто для меня - на небе? Закреплённое традицией место проживания Бога, небо, безнадёжно пусто, и с тобой означает главным образом: разделяя твоё положение. Я нигде - потому что ты нигде.
(26) На нет сошли плоть моя и сердце,
сердца утёс и удел мой, Бог - навсегда.
Kala и в других местах употребляется в двойном значении: "сойти на нет", прекратиться - и "тосковать", по кому-нибудь. Почему я вдруг решил затосковать о Боге, который вроде бы "здесь", неотрывно? Здесь и не здесь: нигде - это всегда провал, единство места взрыва. Как помесь человека-невидимки и танцующего Шивы, я раздеваюсь, разрушая одновременно и мир. Полетела крыша, дымящая труба, отпали стены, провалился пол, а мне всё мало, я твёрдо намерен проснуться. Ещё один развеянный сон - и вместе с чужой болью пропало моё тело, плоть, последнее оставшееся "снаружи".
Теперь прямо к сердцу. Вот его пятое и шестое упоминания в нашем тексте. Конечно, правы те, кто говорят, что всё тут было - о сердце, [3] через него билось, пробивалось, и наконец-то, кажется, отбилось, поскольку и сердце перестало симулировать единство. Сначало скисло, а теперь и распалось, приоткрыв - отмахнувшись от нового сонного напластования - нечто неделимое, дальше которого отступать уже некуда.
Утёс, означает основание, самое твёрдое из оснований; почву, которая не может уйти из-под ног. Позволено ли осмелиться на улыбку, когда наипрочнейше занимаемое место оказывается доведённой до предела нигдешностью? Удел - это тоже о месте: тут не "судьба", а полученная в наследство доля, надел земли, расчерченная собственность, лишь в пределах которой я могу жить не разбойничая.
Бог оказался тем, что остаётся от меня когда от меня ничего не остаётся. Тем, на что единственно имею право, удостоверенное в завещании. Никакой границы миров. Как легко теперь понять Еноха и Илию: им было просто "не до того", не до смерти. Совершенно позабыли умереть, за всей этой морокой. Вот так и мы с тобой могли бы устроиться, навсегда. Могли бы.
(Продолжение следует)
[1] Р. Турне усматривает более широкую близость между опытом описанным в Пс 73 и опытом Илии, опираясь на мотив "ревности-зависти" Илии, сочетающейся с просьбой "забрать мою жизнь" (3 Цар 19: 4, 14). Но этим сопоставлением подчёркивается лишь контраст, поскольку Илия, разумеется, ничуть не завидовал жрецам Баала. (см. R. Tournay, Voir et entendre Dieu avec les Psaumes, Paris, Gabalda, 1988, p. 114.
[2] Ein olam ha-ze klal: Нахман из Брацлава, незадолго до смерти.
[3] М. Бубер.