Светлый паровой трансгуманизм
На пути из Рыцаря Мечей в Короли.
Мой персонаж - София Ковалевская - родилась в России в семье прославленного в Крымской войне генерала, получила образование в Петербурге, но впоследствии покинула Россию и отправилась в Лондон учиться у Бэббиджа, поскольку идея Служения вызывала у нее глубокое отрицание. Родиной Софии была математика. Для целей эмиграции и возможности построения карьеры София вышла замуж за революционера, философа и палеонтолога-эволюциониста Владимира Ковалевского фиктивным браком. Супруги практиковали полиаморию и были инноваторами не только в науке, но и в формах поведения и отношений. Родившуюся в браке с Владимиром дочь София отправила в Россию на воспитание к свекрови, поскольку видела, что, будучи одержима математикой, не может уделять воспитанию ребенка достаточно времени. После самоубийства обанкротившегося супруга София почти не поддерживала общения ни с шестилетней дочерью, ни со свекровью, поскольку это мешало заниматься наукой сразу по двум направлениям: отнимало время и заставляло при каждом расставании переживать утрату снова.
В Лондоне София завязала добрые отношения с Адой Лавлейс, а также, воодушевленная идеями Бэббиджа, стала искать способы создать Аналитическую Машину, способную самостоятельно искать новое. После получения степени Доктора наук София принимает предложение гильдии Святого Иосифа в Вене и становится цехмейстером Желтого Цеха.
Софии не были свойственны ни ксенофобия, ни светлая ее сторона - альтруизм. Все что она считала важным делать - это наука или удовлетворение сиюминутных желаний, чтобы они тут же перестали отвлекать от науки. Все, что она считала нужным помнить - это то, что важно для исследований. София не помнила, как зовут сотрудников ее лаборатории и как обращаться к коронованным особам, ела суп прямо во время собственных выступлений на научных конференциях, нюхала кокаин и учила лаборантов делать то же самое, чтобы мозг работал лучше, делала непристойные предложения интересным ей в данный момент мужчинам, чтобы не тратить ни времени, ни ресурса на фантазии и надежду. В своей интеллектуальной работе София активно использовала все известные ей технологии повышения продуктивности, поэтому регулярно и намеренно доводила себя до фрустрации, а также бросала все и уносилась в закат за новыми впечатлениями, зайдя в исследованиях в тупик. Также, Софии было чуждо тщеславие относительно своих изобретений и теорий, для нее имело значение, что теория создана и она правильная, а изобретение работает. Единственной категорией случаев, вызывавшей у Софии желание иметь статус, были случаи ожидания коронованных особ.
Двумя мерилами реальности для Софии были логика и эмпатия. Логика в ее математической форме - для макропроцессов и эмпатия для этической оценки.
Единственным личностным конфликтом Софии было то, что максима «некоторые вещи нельзя изобретать» была ей чужда, между тем, никто не спешил считать ее злодеем. Это противоречие было логическим, поэтому трогало за самые чувствительные струны и очень мешало вхождению в поток. София не скрывала, что будет изобретать все, потому что иной раз, чтобы достичь солнечного пригорка, нужно пересечь мрачное болото, и, тем не менее, никто ни разу не упрекнул ее в нарушении максимы.
Для меня как игрока игра стартовала утром в четверг, поскольку весь вечер и ночь я потратила на срочную работу, что отнюдь не делало мой разум острым, а настроение позитивным. Но с момента включения все полетело как дирижабль на реактивной тяге. Дальнейшая история - от первого лица.
Первым событие для меня стала научная конференция в Лондоне. До этой конференции я понятия не имела, как работает наука, успела только вкратце усвоить, что мы должны расставлять квадратики элементов на какой-то рамке, и есть работающие схемы. Коллеги на конференции выдвинули несколько крутых гипотез и разбудили во мне математика. Я начала смотреть на мир сквозь призму цифр, коэффициентов и геометрических схем. Выдвинула свои гипотезы, соединяющие и дополняющие гипотезы коллег, даже не притронувшись к терминалу. Гипотезы нашли поддержку, и некоторые даже оказались верными. На конференции мне приглянулся лорд Максвелл, и я подумала, что быть на одной волне - это хорошее подспорье для приятной романтической истории, но потом, все потом, наука - прежде всего.
Вернувшись в лабораторию, я приступила к неистовым исследованиям. Испытуемые текли неостановимым потоком, научные школы вырабатывали свою терминологию и методы, мы набирали статистику, еще немного статистики, и еще немного. В лаборатории постоянно кто-то крутился, меня все время пугали шпионами, а я отмахивалась, что пусть хоть все обшпионят - и лучше, наши коллеги на этих данных сделают прорыв, а мы потом у них отшпионим их наработки.
Я смогла организовать наглядные таблицы безопасных положений, ввела «коэффициенты Декарта» для известных элементов, систематизировала все что могла. Это помогало.
Впрочем, у набора статистики была и обратная сторона - испытуемые начали страдать. Я была фундаментальщиком в чистом виде - доля запоротых мной по неаккуратности экспериментов зашкаливала за 25%, у меня в руках люди страдали особенно часто, потому что мои руки не успевали за моим рвением и полетом мысли. Записи моих экспериментов очень быстро стали вести другие люди, потому что иначе их не вел никто. Гоглы было уже не отлепить от волос, я вся была в маркере, краске, уколах от проволоки и этических терзаниях на тему пострадавших в экспериментах. Добили меня два случая, когда пострадала русская княжна и одна из моих ученых, Алиша Ковач.
На момент нравственного и интеллектуального кризиса я уже кое-как поняла, что сестры Рока, наши инженеры, люто крафтят гаджеты, что фрау Хайм уверенно и четко проводит эксперименты, юная Лайла и прибившийся к Желтому цеху непонятный мальчик - младший брат Теслы - четко выполняют мелкие поручения, вроде добыть испытуемых, записать что-нибудь или пересчитать, то есть все работает и без меня. Также после первой патентной сессии, где нам не запатентовали «Модератора», гаджет, контузящий тех, кто перебьет выступающего обладателя гаджета, появилась необходимость получить согласование у императора. И я решила, что немного бюрократии не повредит, и ушла согласовывать.
До императора я не дошла, зато дошла до бала в Опере, где должна была показать себя для оценки организатора Ярмарки Тщеславия наша Лайла. На балу я даже протанцевала одну павану с организатором Ярмарки, но бал меня не порадовал, поскольку мой любовник, принц Альберт-Эдуард, был увлечен другой дамой, кроме принца, организатора ярмарки и Лайлы я никого на балу не знала, и знать особенно не хотела. Зато рядом с оперой нашлась пивная, где я чудесно посидела и познакомилась с молодым Азриэлом Дизраэли - дирижаблеристом и братом британского премьер-министра. Из бара мы с Азриэлом отправились ко мне рассуждать о жизни. В таком рассуждении, в гамаке, нас и застал принц Альберт, который был этим фактом слегка огорчен. Присоединяться к сидению в гамаке он не стал, зато завел разговор о проблемах британской монархии в связи с тем, что он не хочет править, а его брат слишком зарвался, выводя в свет свою любовницу, вместо того чтобы как все жениться по расчету. Азриэл обещал поговорить с принцем Артуром, а я мысленно посмеялась о том, где и в каких условиях обсуждаются судьбы британской монархии. Увы, Альберт в разговоре проявил себя не с лучшей стороны, обозначив, что готов на бессмысленную жестокость ради удовлетворения своих желаний, что заставило меня слегка охладеть к нему.
Тем временем, кризис проходил, во мне нарастало желание действовать, и, проводив джентльменов, я отправилась в Хофбург, чтобы все же получить нужные печати на патенте. Император потребовал к себе главу Красного Креста, и после короткого обсуждения «модератор» согласовал, дав поручение посчитать калькуляцию затрат, чтобы возместить из бюджета. Я подивилась бюрократии, нелепым придворным правилам, при самых неловких обстоятельствах познакомилась с императрицей и решила закончить вечер в курильне Джезерие. В курильне было хорошо, там была умная добрая Лайла, эмоциональная Эстери Рэмин, гадалка из салона, и самый настоящий механический человек, некогда бывший просто человеком. Позже к нам присоединился и Дмитрий Менделеев, импозантный и приятный наощупь мужчина, который поправил мое настроение после мерзенького каминг-аута принца. Вечер закончился хорошо и спокойно, я была готова утром возвращаться к исследованиям, набравшись понимания, что мы просто будем совершенствовать науку и процедуры оказания помощи пострадавшим, а также обеспечивать настоящую добровольность участия и информированность их о возможных последствиях.
Утро началось с того, что принц пришел ко мне, разбудил и пел оперные арии у меня в особняке. Это было очень мило, уместно, он принес вина и был невероятно обходителен, что заставило меня на время забыть о его отношении к людям. Он был таким почти до самого конца… Увы, этот конец однажды наступил.
День сулил много работы, в лаборатории наметился еще один талантливый ученый - Алиша Ковач, она делала явные прорывы и даже изобрела парализующий пулемет. Я присмотрелась к ней и поняла, что она - этакий чертик из табакерки, каждый раз выстреливающий чем-то очень важным и нужным, а до того - молчащий. Пришло время управления персоналом, и я распределила ресурсы и ответственность по Хайм (макроресуры), старшей Рока (шестеренки), старшей Ковач (направление исследований). А сама снова занялась бюрократией - на сей раз - представлением уже запатентованного пулемета.
Во мне нарастало ощущение, что изобретение смертельного оружие буквально на носу. Алхимики приносили новые элементы, появлялись новые теории, доказывались старые. На конференции, прошедшей на сей раз у нас я смогла представить две своих теории, одна из которых была инновационной, а ко второй пришли и другие, и позже, когда Хайм попыталась опровергнуть вот эту вторую теорию, справедливо расширив на ее предмет положения первой, я смогла доказать, что все правильно в обоих случаях. Это была чистая математика, это был чистый разум, абсолютная красота.
Тем временем, стало известно, что город терроризируют вампиры и, возможно, оборотни. История пугала, но недолго. И без вампиров в городе были злодеи, так к чему классифицировать их как-то, если протокол безопасности один и тот же?
Ближе к вечеру я пошла в Хофбург говорить про изобретения. Мысль «зачем я это делаю» вертелась на языке, но не формулировалась. В Хофбурге я ждала невероятно долго в каких-то покоях с диваном и бликами огня на потолке, под звучащий из Оперы вальс. Я полулежала и думала, что можно что-то попросить у императора за службу, которую я так или иначе служу, но поняла, что мне ничего не нужно. Я пришла к нему с дарами, просто потому что они у меня для него сейчас есть. Все эти макроресурсы - это цифры на бумаге. Мы равные - он несет на плечах Австро-Венгрию, а я несу на плечах цивилизацию, и я могу дать ему неизмеримо больше, чем он мне. Тогда я и поняла - зачем пришла. Я пришла, чтобы проверить его. Узнать, достоин он или недостоин, вынесет он или не вынесет новый мир на плечах. И, когда мы встретились, я спросила его, что мне делать, когда мы изобретем смертельное оружие. Не если, а когда. Он взял тайм-аут.
Вернувшись в Гильдию я села беседовать с Алишей и Лайлой Ковач. Мы говорили долго и обстоятельно. Мы говорили о сострадании, ответственности, праве на жизнь, свободу и смерть. Мы говорили о природе кукол (големов), о технической природе вампиров, о сильных мира сего и о нашей роли в этом мире. Мы сошлись на том, что каждый эксперимент - это убийство с коэффициентом вероятности. Пока мы никого не убили, но это вопрос времени, а раз мы это понимаем, значит это все равно что случилось. Мы действовали в рамках максим, Красному Кресту было к нам не придраться, но мы мучали людей. В Наррентурме их мучали даже без их на то воли. Мы вручали людям пистолет для русской рулетки, говоря «давай, это нужно для развития науки». Будем честными, это нужно было для развития науки, но это был пистолет для русской рулетки.
Наступало время Выбора, и мы его сделали. Каждая из нас получила Выбор. Страшный. Странный и неуместный. Как обычно, выбор всегда не вовремя и не такой, который хочешь.
Мне было страшно сознавать, что я отвергаю все максимы из-за того что не могу выносить сострадания, которое испытываю. Из-за того, что если я не изобрету чего-то - его изобретут другие, с другим пониманием последствий, возможно, менее щепетильные и менее умеющие считать матмодели общества или более вожделеющие власть.
Ни одна из нас не считала окружающий мир утопией, мы смотрели открытыми глазами и видели боль, манипуляции, ложь, смерть и гордыню. После открытия Выбора мы еще несколько часов держали Белый Совет о том, куда нам идти, что делать, если или когда. Мы договорились, что раз мы выбрали свободу, то нам нужно быть очень внимательными к собственной гордыне и к собственному стремлению изменить для людей мир в лучшую сторону против их воли. Мы решили стать такими темными, с которыми и светлых не надо. «Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Страшным в нашем тайном обществе было то, что Лайла была куклой в одном браслете. Это значило, что у нее есть хозяин. Мы с Алишей сошлись на идее, что мы постараемся, не говоря Лайле, найти второй браслет и освободить ее, ведь даже если разделяла наши взгляды на свободу воли по приказу, свобода ее воли не должна нами игнорироваться. Нельзя насилием научить человека не применять насилия. Потом Лайла окажется куклой в двух браслетах, просто мы не видели второго. Это будет как гора с плеч.
Мы создали манифест трансгуманизма, признав людьми всех, кто испытывает эмоции и имеет разум. Я не знаю, как другие, но я не верила в магию, считая, что мы имеем дело с технологией, что в случае человеческой души, что в случае кукольной. Мы сочли, что нужно дать ОБЧРам свободу, равно как и куклам. Нельзя владеть тем, кто имеет свою волю.
Дальнейшим моим императивом стало убеждение как можно большего числа людей пройти Выбор.
Просыпаться анархистом в мире говноутопии - неприятно. Я долго не решалась выйти из особняка, потому что каждый казался мне врагом. Я на миг перестала доверять своим подругам по тайному обществу. Остановилась и сказала себе «Стоп, страх не приведет ни к чему хорошему. Страх заставляет забиваться в угол и рвать всех подходящих, даже если они несут помощь. Люди за стенами не враги, даже если они узнают и упрячут в Наррентурм, они те, ради любви к кому я принимаю ответственность и иду на Выбор». Я отреклась от своей жизни в этот момент, и одновременно я обрела аутентичность. Меня покинула страсть, и наполнили дихотомии, которые тут же приступили к поиску синтеза. Меня покинул страх, я поняла, что если мне светит Наррентурм - то я могу просто оставить ростки своих идей на свободе, и семена взойдут на удобренной почве сами, а моя жизнь не имеет значения после моей смерти, потому что я остаюсь жить в идеях, которые уже давно вытеснили из меня все остальное.
Для реализации планов по освобождению людей требовалось дать им право на смерть без необходимости разрушать свою личность прежде. Мы узнали, что если человек убивает гаджетом - он не живет до этого убийства с тяжкой ношей предвидения, он может реабилитироваться, особенно если он не слишком умен и способен верить. Но убийство без гаджета требует быть маньяком, удовольствие от беспомощности жертвы было необходимым минимумом для убийства. Из нас троих ученым-маньяком оказалась Алиша, которая готова была с удовольствием убивать людей ради науки, потому что желала развития науки, наука была для нее самоцелью. Для меня наука была больше неизбежностью, закономерностью, чем-то, что все равно возникает, как ни борись, наука - как время. Лайла же, будучи роботом, убивать людей не могла никак. Я представляла себе, что получить удовольствие от беспомощности врага можно только в том случае, если вы уже давно сражаетесь не на жизнь, а на смерть, и ты его, наконец, поверг. Эта мысль дала мне идею о том, что нужно обеспечивать людей смертельным оружием. Не для нападения, а для защиты. И простой расчет с поправкой на отрицательный отбор во власть показал, что смертельное оружие нужно раздать случайным людям, а его схемы - всем ученым и инженерам.
Для производства смертельного оружия вдали от глаза педантичной фрау Хайм я придумала схему с двумя лабораториями, меня поддержала недоинформированная Эмилия Шкода (которая примкнет к нам позже). Мы арендовали одну тайную лабораторию, с помпой и участием Красного Креста ее разморозив, а потом придумали вторую в особняке Шкоды, которая проводила больше времени на дирижаблях, чем на рабочем месте, чем (а также тем, что не проверяла меня не смотря на поимку на месте преступления) восхищала меня как начальник нашего научного цирка.
Мы продолжили эксперименты, я продолжила заниматься бюрократией, император неправильно ответил на мой вопрос о том, что будем делать со смертельным оружием, чем поставил себя далеко от первого места в очереди ожидания на получение смертельного оружия. Я искренне надеялась, что он отвергнет максимы, прежде отринув гордыню и страх за свою жизнь, ведь я не боялась смерти сама, будучи уверена, что я бессмертна, хотя и безымянна в вечной жизни своих идей. А он боялся смерти и хотел себе смертельное оружие. Анонимно, тайно, за любую цену, которую я назову. Мне стало легко и скучно.
К счастью, в моей жизни появилась принцесса Мария Александровна со своей историей про любовь к ОБЧР Виктория. Я поняла, что если кого-то можно любить, то он жив. Он уже настолько сложен, что в нем заводится нечто большее, некий новый смысл, искусственный интеллект. Я узнала у Теслы, как оживить ОБЧР, жаль успел это сделать только он.
Я закончила свою историю, оставив последнюю из страстей: прекрасный Максвелл, буквально думавший мои мысли о математике, отказался заниматься совместно чем-либо кроме науки, и мне было печально, что я своим предложением причинила боль его чудесной жене, ну а я прогнала принца Альберта, поняв, что упоение жестокостью не может быть оправдано ничем.
У меня сложилась игра про науку, любовь и сострадание, трансгуманизм, отказ от гордыни, власть, получаемую по желанию и обнаруженную случайно, про ответственность, про то, как быть лидером, и про то, что ты должен отстаивать свой выбор и что в зависимости от того, какими словами называть вещи - меняется суть этих вещей.
Моим счастьем были Лайла, Алиша и Эмилия. Моим спасением была безымянная (для меня) фрейлина-в-зеленом-жакете. Моим открытием были лорд Максвелл и Мария Александровна. Моим противоречием была Элиза Хайм, такая другая, но невероятно своя. Моим вожделением были Тесла и Гаусс, такие живые и яркие, такие полные того, чего не было бы во мне без их огня. Моей болью и моим поражением был император Франц-Иосиф. Моим разочарованием и моим освобождением был принц Альберт. Моим проводником был Добрило Вукович, который, не смотря на признание в отвержении максим счел меня воплощением идей гуманизма.
Алиша и Элиза, вы представлены к государственным наградам Австро-Венгрии указом его императорского величества. Я выполнила свое обещание.
Мой персонаж - София Ковалевская - родилась в России в семье прославленного в Крымской войне генерала, получила образование в Петербурге, но впоследствии покинула Россию и отправилась в Лондон учиться у Бэббиджа, поскольку идея Служения вызывала у нее глубокое отрицание. Родиной Софии была математика. Для целей эмиграции и возможности построения карьеры София вышла замуж за революционера, философа и палеонтолога-эволюциониста Владимира Ковалевского фиктивным браком. Супруги практиковали полиаморию и были инноваторами не только в науке, но и в формах поведения и отношений. Родившуюся в браке с Владимиром дочь София отправила в Россию на воспитание к свекрови, поскольку видела, что, будучи одержима математикой, не может уделять воспитанию ребенка достаточно времени. После самоубийства обанкротившегося супруга София почти не поддерживала общения ни с шестилетней дочерью, ни со свекровью, поскольку это мешало заниматься наукой сразу по двум направлениям: отнимало время и заставляло при каждом расставании переживать утрату снова.
В Лондоне София завязала добрые отношения с Адой Лавлейс, а также, воодушевленная идеями Бэббиджа, стала искать способы создать Аналитическую Машину, способную самостоятельно искать новое. После получения степени Доктора наук София принимает предложение гильдии Святого Иосифа в Вене и становится цехмейстером Желтого Цеха.
Софии не были свойственны ни ксенофобия, ни светлая ее сторона - альтруизм. Все что она считала важным делать - это наука или удовлетворение сиюминутных желаний, чтобы они тут же перестали отвлекать от науки. Все, что она считала нужным помнить - это то, что важно для исследований. София не помнила, как зовут сотрудников ее лаборатории и как обращаться к коронованным особам, ела суп прямо во время собственных выступлений на научных конференциях, нюхала кокаин и учила лаборантов делать то же самое, чтобы мозг работал лучше, делала непристойные предложения интересным ей в данный момент мужчинам, чтобы не тратить ни времени, ни ресурса на фантазии и надежду. В своей интеллектуальной работе София активно использовала все известные ей технологии повышения продуктивности, поэтому регулярно и намеренно доводила себя до фрустрации, а также бросала все и уносилась в закат за новыми впечатлениями, зайдя в исследованиях в тупик. Также, Софии было чуждо тщеславие относительно своих изобретений и теорий, для нее имело значение, что теория создана и она правильная, а изобретение работает. Единственной категорией случаев, вызывавшей у Софии желание иметь статус, были случаи ожидания коронованных особ.
Двумя мерилами реальности для Софии были логика и эмпатия. Логика в ее математической форме - для макропроцессов и эмпатия для этической оценки.
Единственным личностным конфликтом Софии было то, что максима «некоторые вещи нельзя изобретать» была ей чужда, между тем, никто не спешил считать ее злодеем. Это противоречие было логическим, поэтому трогало за самые чувствительные струны и очень мешало вхождению в поток. София не скрывала, что будет изобретать все, потому что иной раз, чтобы достичь солнечного пригорка, нужно пересечь мрачное болото, и, тем не менее, никто ни разу не упрекнул ее в нарушении максимы.
Для меня как игрока игра стартовала утром в четверг, поскольку весь вечер и ночь я потратила на срочную работу, что отнюдь не делало мой разум острым, а настроение позитивным. Но с момента включения все полетело как дирижабль на реактивной тяге. Дальнейшая история - от первого лица.
Первым событие для меня стала научная конференция в Лондоне. До этой конференции я понятия не имела, как работает наука, успела только вкратце усвоить, что мы должны расставлять квадратики элементов на какой-то рамке, и есть работающие схемы. Коллеги на конференции выдвинули несколько крутых гипотез и разбудили во мне математика. Я начала смотреть на мир сквозь призму цифр, коэффициентов и геометрических схем. Выдвинула свои гипотезы, соединяющие и дополняющие гипотезы коллег, даже не притронувшись к терминалу. Гипотезы нашли поддержку, и некоторые даже оказались верными. На конференции мне приглянулся лорд Максвелл, и я подумала, что быть на одной волне - это хорошее подспорье для приятной романтической истории, но потом, все потом, наука - прежде всего.
Вернувшись в лабораторию, я приступила к неистовым исследованиям. Испытуемые текли неостановимым потоком, научные школы вырабатывали свою терминологию и методы, мы набирали статистику, еще немного статистики, и еще немного. В лаборатории постоянно кто-то крутился, меня все время пугали шпионами, а я отмахивалась, что пусть хоть все обшпионят - и лучше, наши коллеги на этих данных сделают прорыв, а мы потом у них отшпионим их наработки.
Я смогла организовать наглядные таблицы безопасных положений, ввела «коэффициенты Декарта» для известных элементов, систематизировала все что могла. Это помогало.
Впрочем, у набора статистики была и обратная сторона - испытуемые начали страдать. Я была фундаментальщиком в чистом виде - доля запоротых мной по неаккуратности экспериментов зашкаливала за 25%, у меня в руках люди страдали особенно часто, потому что мои руки не успевали за моим рвением и полетом мысли. Записи моих экспериментов очень быстро стали вести другие люди, потому что иначе их не вел никто. Гоглы было уже не отлепить от волос, я вся была в маркере, краске, уколах от проволоки и этических терзаниях на тему пострадавших в экспериментах. Добили меня два случая, когда пострадала русская княжна и одна из моих ученых, Алиша Ковач.
На момент нравственного и интеллектуального кризиса я уже кое-как поняла, что сестры Рока, наши инженеры, люто крафтят гаджеты, что фрау Хайм уверенно и четко проводит эксперименты, юная Лайла и прибившийся к Желтому цеху непонятный мальчик - младший брат Теслы - четко выполняют мелкие поручения, вроде добыть испытуемых, записать что-нибудь или пересчитать, то есть все работает и без меня. Также после первой патентной сессии, где нам не запатентовали «Модератора», гаджет, контузящий тех, кто перебьет выступающего обладателя гаджета, появилась необходимость получить согласование у императора. И я решила, что немного бюрократии не повредит, и ушла согласовывать.
До императора я не дошла, зато дошла до бала в Опере, где должна была показать себя для оценки организатора Ярмарки Тщеславия наша Лайла. На балу я даже протанцевала одну павану с организатором Ярмарки, но бал меня не порадовал, поскольку мой любовник, принц Альберт-Эдуард, был увлечен другой дамой, кроме принца, организатора ярмарки и Лайлы я никого на балу не знала, и знать особенно не хотела. Зато рядом с оперой нашлась пивная, где я чудесно посидела и познакомилась с молодым Азриэлом Дизраэли - дирижаблеристом и братом британского премьер-министра. Из бара мы с Азриэлом отправились ко мне рассуждать о жизни. В таком рассуждении, в гамаке, нас и застал принц Альберт, который был этим фактом слегка огорчен. Присоединяться к сидению в гамаке он не стал, зато завел разговор о проблемах британской монархии в связи с тем, что он не хочет править, а его брат слишком зарвался, выводя в свет свою любовницу, вместо того чтобы как все жениться по расчету. Азриэл обещал поговорить с принцем Артуром, а я мысленно посмеялась о том, где и в каких условиях обсуждаются судьбы британской монархии. Увы, Альберт в разговоре проявил себя не с лучшей стороны, обозначив, что готов на бессмысленную жестокость ради удовлетворения своих желаний, что заставило меня слегка охладеть к нему.
Тем временем, кризис проходил, во мне нарастало желание действовать, и, проводив джентльменов, я отправилась в Хофбург, чтобы все же получить нужные печати на патенте. Император потребовал к себе главу Красного Креста, и после короткого обсуждения «модератор» согласовал, дав поручение посчитать калькуляцию затрат, чтобы возместить из бюджета. Я подивилась бюрократии, нелепым придворным правилам, при самых неловких обстоятельствах познакомилась с императрицей и решила закончить вечер в курильне Джезерие. В курильне было хорошо, там была умная добрая Лайла, эмоциональная Эстери Рэмин, гадалка из салона, и самый настоящий механический человек, некогда бывший просто человеком. Позже к нам присоединился и Дмитрий Менделеев, импозантный и приятный наощупь мужчина, который поправил мое настроение после мерзенького каминг-аута принца. Вечер закончился хорошо и спокойно, я была готова утром возвращаться к исследованиям, набравшись понимания, что мы просто будем совершенствовать науку и процедуры оказания помощи пострадавшим, а также обеспечивать настоящую добровольность участия и информированность их о возможных последствиях.
Утро началось с того, что принц пришел ко мне, разбудил и пел оперные арии у меня в особняке. Это было очень мило, уместно, он принес вина и был невероятно обходителен, что заставило меня на время забыть о его отношении к людям. Он был таким почти до самого конца… Увы, этот конец однажды наступил.
День сулил много работы, в лаборатории наметился еще один талантливый ученый - Алиша Ковач, она делала явные прорывы и даже изобрела парализующий пулемет. Я присмотрелась к ней и поняла, что она - этакий чертик из табакерки, каждый раз выстреливающий чем-то очень важным и нужным, а до того - молчащий. Пришло время управления персоналом, и я распределила ресурсы и ответственность по Хайм (макроресуры), старшей Рока (шестеренки), старшей Ковач (направление исследований). А сама снова занялась бюрократией - на сей раз - представлением уже запатентованного пулемета.
Во мне нарастало ощущение, что изобретение смертельного оружие буквально на носу. Алхимики приносили новые элементы, появлялись новые теории, доказывались старые. На конференции, прошедшей на сей раз у нас я смогла представить две своих теории, одна из которых была инновационной, а ко второй пришли и другие, и позже, когда Хайм попыталась опровергнуть вот эту вторую теорию, справедливо расширив на ее предмет положения первой, я смогла доказать, что все правильно в обоих случаях. Это была чистая математика, это был чистый разум, абсолютная красота.
Тем временем, стало известно, что город терроризируют вампиры и, возможно, оборотни. История пугала, но недолго. И без вампиров в городе были злодеи, так к чему классифицировать их как-то, если протокол безопасности один и тот же?
Ближе к вечеру я пошла в Хофбург говорить про изобретения. Мысль «зачем я это делаю» вертелась на языке, но не формулировалась. В Хофбурге я ждала невероятно долго в каких-то покоях с диваном и бликами огня на потолке, под звучащий из Оперы вальс. Я полулежала и думала, что можно что-то попросить у императора за службу, которую я так или иначе служу, но поняла, что мне ничего не нужно. Я пришла к нему с дарами, просто потому что они у меня для него сейчас есть. Все эти макроресурсы - это цифры на бумаге. Мы равные - он несет на плечах Австро-Венгрию, а я несу на плечах цивилизацию, и я могу дать ему неизмеримо больше, чем он мне. Тогда я и поняла - зачем пришла. Я пришла, чтобы проверить его. Узнать, достоин он или недостоин, вынесет он или не вынесет новый мир на плечах. И, когда мы встретились, я спросила его, что мне делать, когда мы изобретем смертельное оружие. Не если, а когда. Он взял тайм-аут.
Вернувшись в Гильдию я села беседовать с Алишей и Лайлой Ковач. Мы говорили долго и обстоятельно. Мы говорили о сострадании, ответственности, праве на жизнь, свободу и смерть. Мы говорили о природе кукол (големов), о технической природе вампиров, о сильных мира сего и о нашей роли в этом мире. Мы сошлись на том, что каждый эксперимент - это убийство с коэффициентом вероятности. Пока мы никого не убили, но это вопрос времени, а раз мы это понимаем, значит это все равно что случилось. Мы действовали в рамках максим, Красному Кресту было к нам не придраться, но мы мучали людей. В Наррентурме их мучали даже без их на то воли. Мы вручали людям пистолет для русской рулетки, говоря «давай, это нужно для развития науки». Будем честными, это нужно было для развития науки, но это был пистолет для русской рулетки.
Наступало время Выбора, и мы его сделали. Каждая из нас получила Выбор. Страшный. Странный и неуместный. Как обычно, выбор всегда не вовремя и не такой, который хочешь.
Мне было страшно сознавать, что я отвергаю все максимы из-за того что не могу выносить сострадания, которое испытываю. Из-за того, что если я не изобрету чего-то - его изобретут другие, с другим пониманием последствий, возможно, менее щепетильные и менее умеющие считать матмодели общества или более вожделеющие власть.
Ни одна из нас не считала окружающий мир утопией, мы смотрели открытыми глазами и видели боль, манипуляции, ложь, смерть и гордыню. После открытия Выбора мы еще несколько часов держали Белый Совет о том, куда нам идти, что делать, если или когда. Мы договорились, что раз мы выбрали свободу, то нам нужно быть очень внимательными к собственной гордыне и к собственному стремлению изменить для людей мир в лучшую сторону против их воли. Мы решили стать такими темными, с которыми и светлых не надо. «Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Страшным в нашем тайном обществе было то, что Лайла была куклой в одном браслете. Это значило, что у нее есть хозяин. Мы с Алишей сошлись на идее, что мы постараемся, не говоря Лайле, найти второй браслет и освободить ее, ведь даже если разделяла наши взгляды на свободу воли по приказу, свобода ее воли не должна нами игнорироваться. Нельзя насилием научить человека не применять насилия. Потом Лайла окажется куклой в двух браслетах, просто мы не видели второго. Это будет как гора с плеч.
Мы создали манифест трансгуманизма, признав людьми всех, кто испытывает эмоции и имеет разум. Я не знаю, как другие, но я не верила в магию, считая, что мы имеем дело с технологией, что в случае человеческой души, что в случае кукольной. Мы сочли, что нужно дать ОБЧРам свободу, равно как и куклам. Нельзя владеть тем, кто имеет свою волю.
Дальнейшим моим императивом стало убеждение как можно большего числа людей пройти Выбор.
Просыпаться анархистом в мире говноутопии - неприятно. Я долго не решалась выйти из особняка, потому что каждый казался мне врагом. Я на миг перестала доверять своим подругам по тайному обществу. Остановилась и сказала себе «Стоп, страх не приведет ни к чему хорошему. Страх заставляет забиваться в угол и рвать всех подходящих, даже если они несут помощь. Люди за стенами не враги, даже если они узнают и упрячут в Наррентурм, они те, ради любви к кому я принимаю ответственность и иду на Выбор». Я отреклась от своей жизни в этот момент, и одновременно я обрела аутентичность. Меня покинула страсть, и наполнили дихотомии, которые тут же приступили к поиску синтеза. Меня покинул страх, я поняла, что если мне светит Наррентурм - то я могу просто оставить ростки своих идей на свободе, и семена взойдут на удобренной почве сами, а моя жизнь не имеет значения после моей смерти, потому что я остаюсь жить в идеях, которые уже давно вытеснили из меня все остальное.
Для реализации планов по освобождению людей требовалось дать им право на смерть без необходимости разрушать свою личность прежде. Мы узнали, что если человек убивает гаджетом - он не живет до этого убийства с тяжкой ношей предвидения, он может реабилитироваться, особенно если он не слишком умен и способен верить. Но убийство без гаджета требует быть маньяком, удовольствие от беспомощности жертвы было необходимым минимумом для убийства. Из нас троих ученым-маньяком оказалась Алиша, которая готова была с удовольствием убивать людей ради науки, потому что желала развития науки, наука была для нее самоцелью. Для меня наука была больше неизбежностью, закономерностью, чем-то, что все равно возникает, как ни борись, наука - как время. Лайла же, будучи роботом, убивать людей не могла никак. Я представляла себе, что получить удовольствие от беспомощности врага можно только в том случае, если вы уже давно сражаетесь не на жизнь, а на смерть, и ты его, наконец, поверг. Эта мысль дала мне идею о том, что нужно обеспечивать людей смертельным оружием. Не для нападения, а для защиты. И простой расчет с поправкой на отрицательный отбор во власть показал, что смертельное оружие нужно раздать случайным людям, а его схемы - всем ученым и инженерам.
Для производства смертельного оружия вдали от глаза педантичной фрау Хайм я придумала схему с двумя лабораториями, меня поддержала недоинформированная Эмилия Шкода (которая примкнет к нам позже). Мы арендовали одну тайную лабораторию, с помпой и участием Красного Креста ее разморозив, а потом придумали вторую в особняке Шкоды, которая проводила больше времени на дирижаблях, чем на рабочем месте, чем (а также тем, что не проверяла меня не смотря на поимку на месте преступления) восхищала меня как начальник нашего научного цирка.
Мы продолжили эксперименты, я продолжила заниматься бюрократией, император неправильно ответил на мой вопрос о том, что будем делать со смертельным оружием, чем поставил себя далеко от первого места в очереди ожидания на получение смертельного оружия. Я искренне надеялась, что он отвергнет максимы, прежде отринув гордыню и страх за свою жизнь, ведь я не боялась смерти сама, будучи уверена, что я бессмертна, хотя и безымянна в вечной жизни своих идей. А он боялся смерти и хотел себе смертельное оружие. Анонимно, тайно, за любую цену, которую я назову. Мне стало легко и скучно.
К счастью, в моей жизни появилась принцесса Мария Александровна со своей историей про любовь к ОБЧР Виктория. Я поняла, что если кого-то можно любить, то он жив. Он уже настолько сложен, что в нем заводится нечто большее, некий новый смысл, искусственный интеллект. Я узнала у Теслы, как оживить ОБЧР, жаль успел это сделать только он.
Я закончила свою историю, оставив последнюю из страстей: прекрасный Максвелл, буквально думавший мои мысли о математике, отказался заниматься совместно чем-либо кроме науки, и мне было печально, что я своим предложением причинила боль его чудесной жене, ну а я прогнала принца Альберта, поняв, что упоение жестокостью не может быть оправдано ничем.
У меня сложилась игра про науку, любовь и сострадание, трансгуманизм, отказ от гордыни, власть, получаемую по желанию и обнаруженную случайно, про ответственность, про то, как быть лидером, и про то, что ты должен отстаивать свой выбор и что в зависимости от того, какими словами называть вещи - меняется суть этих вещей.
Моим счастьем были Лайла, Алиша и Эмилия. Моим спасением была безымянная (для меня) фрейлина-в-зеленом-жакете. Моим открытием были лорд Максвелл и Мария Александровна. Моим противоречием была Элиза Хайм, такая другая, но невероятно своя. Моим вожделением были Тесла и Гаусс, такие живые и яркие, такие полные того, чего не было бы во мне без их огня. Моей болью и моим поражением был император Франц-Иосиф. Моим разочарованием и моим освобождением был принц Альберт. Моим проводником был Добрило Вукович, который, не смотря на признание в отвержении максим счел меня воплощением идей гуманизма.
Алиша и Элиза, вы представлены к государственным наградам Австро-Венгрии указом его императорского величества. Я выполнила свое обещание.