лёгкость
Когда мы готовили наш клоунско-цирковой лагерь, Крис - родитель идеи и вдохновитель всего и вся, что под руку попадётся (в буквальном смысле всего, он тогда мог вдохновить даже верёвку, и она под впечатлением от грандиозности идеи становилась канатом для клоунов-канатоходцев или большой скакалкой, на которой мы прыгали втроём часа в три ночи, пока не начинала сыпаться извёстка с потолка у соседей и великое терпение у не занятых в репетиции старших обитателей Дома), так вот, этот человек сказал примерно так:
- Больше всего я хочу, чтобы на лагере были две вещи: драйв и лёгкость.
Драйв и лёгкость... Эти слова были произнесены в один из последних дней перед отъездом на лагерь, когда над нашей компанией витало уныние: было ясно, что у нас часть задумок просто вылетает, что время и силы съело психологическое погружение, которое плотно стыковалось с неделей весенних каникул, а значит, и с лагерем, что вместо тридцати детей поедет девятнадцать, что отпадает кое-кто из взрослых, готовивших лагерь. Лёгкость! Отпусти наше действо, позволь ему быть! Так я тогда это почувствовала.
А потом уже на лагере возник момент, когда самой трудной задачей для меня оказалось вот это внутреннее разрешение воплотиться. Мы делали цирковой спектакль - на последнем дыхании, с «рассыпающимися» детьми, номера просто выпадали, связку всего этого явно надо было делать самим, так как дети уже обалдели и шли в разнос (о, сколько мы о ней мечтали и спорили, пока проектировали лагерь - о нашей общей теме чуда, об общей нити, о лейтмотиве). Если бы я тогда рулила ситуацией, спектакля бы просто не было, потому что очень хотелось собрать всех и сказать «не хотите - не делайте». Может быть, поэтому наш этюд (который готовили мои дети на театральных занятиях) в итоге не влился в заключительный общий спектакль. И всё же другие, в ком нашлось это позволение становиться и быть, тогда довели дело до конца - и у нас были гимнасты Земля и Небо (две девчонки, пяти и двенадцати лет, сами придумали номер, сами бегали репетировать, причём старшая помогала младшей, например, смыть клоунский грим, чтобы поскорее начать прогонять номер, и репетировали они его с первых дней лагеря до победного конца), у нас были танец Бабочки (когда он только разрабатывался, там была такая вспышка вдохновения, которая позволила девочке с отнюдь не лидерскими качествами захватить и увести в танец двух моих театральных девчонок), клоун, который искал воображаемую дверь и чуть не улетал в небо на воображаемом воздушном шарике (тоже замечательный мальчишка, работать с ним всю дорогу было удовольствие, а у нас на театральном он точно отыграл только что придуманного летающего зверя, причём чувствовалось, какие у него большие крылья), был носочковый театр - он возник с идеи Настеньки, человека с руками-откуда-надо, она вела мастерскую реквезита, и с первого дня в этой мастерской стали рождаться Носочки: существа из старых цветных носков, но с крыльями, клювами, языками, хвостами, глазами-бусинами, а иногда со шляпами, розами - словом, на нас вылетало и выползало всё разнообразие фаун и характеров, потом, правда, в хаосе деревенского дома они убегали от владельцев, и много было пролито слёз о непослушных, некстати исчезнувших Носочках. Обаянием носочкового театра прониклись почти все дети, в него включились и особые упрямцы, те, кто радовал нас с первых дней заявлениями, что они не пойдут на клоунаду, потому что в типпи холодно, не пойдут на скакалки и на пластику, потому что не пойдут, и не затем они вообще в деревню приехали. Настя сумела зацепить их делом, которое ведёт к реальному, осязаемому продукту, вещи, которую можно потрогать руками. Для мальчишек 6-10 лет это оказалось ключом к интересу. Взрослые тоже не устояли и подключились. Как по волшебству стала возникать ширма с прорезями, а на ней - дома, озёра, леса, небо с птицами... Приехали вести мастер-классы клоун с женой и маленьким сыном, и Валя, его жена, быстро срежессировала, как и в какой последовательности появляются из прорезей ширмы эти смешные носочковые существа. В итоге этот-то номер, как мне видится, и оказался главным и собирающим всех участников циркового действа.
Лёгкость, лёгкость... Были те из нас, для кого эти слова стали мантрой. Я с ними. Потому что в этом апреле мне больше всего не хватает лёгкости. Я хожу по трамвайной остановке - не могу стоять. Меня никогда раньше не угнетало безденежье, и даже тягостные отношения с наукой и невыполненные обещания становились мелочью, когда в северном полушарии Земли наступала весна. А сейчас я вязну в куче мелких работ, в расплывчатом графике, в вечном отсутствии денег, в бытовых проблемах, в бытовых столкновениях.
Цирк, как и театр - фильтр этой бытовщины. На занятиях клоунадой мы приводили ребят в вигвам - типпи - который на время лагеря стал цирковым шатром. Там необычно было всё, даже свет. Они подлезали, чтобы нырнуть в шатёр, а мы говорили им: «Здесь, за порогом, мы оставляем все наши проблемы, ссоры и неурядицы, здесь мы становимся клоунами, здесь особое место». Так же когда-то в детстве говорила нам Н.В., пока мы сидели с закрытыми глазами - настраивали внимание. И это очень верно. Главное - самому жить по тем же меркам, включаться и отдаваться процессу целиком, тогда эта штука - включённость - носится в воздухе и передаётся воздушно-капельным путём.
- Больше всего я хочу, чтобы на лагере были две вещи: драйв и лёгкость.
Драйв и лёгкость... Эти слова были произнесены в один из последних дней перед отъездом на лагерь, когда над нашей компанией витало уныние: было ясно, что у нас часть задумок просто вылетает, что время и силы съело психологическое погружение, которое плотно стыковалось с неделей весенних каникул, а значит, и с лагерем, что вместо тридцати детей поедет девятнадцать, что отпадает кое-кто из взрослых, готовивших лагерь. Лёгкость! Отпусти наше действо, позволь ему быть! Так я тогда это почувствовала.
А потом уже на лагере возник момент, когда самой трудной задачей для меня оказалось вот это внутреннее разрешение воплотиться. Мы делали цирковой спектакль - на последнем дыхании, с «рассыпающимися» детьми, номера просто выпадали, связку всего этого явно надо было делать самим, так как дети уже обалдели и шли в разнос (о, сколько мы о ней мечтали и спорили, пока проектировали лагерь - о нашей общей теме чуда, об общей нити, о лейтмотиве). Если бы я тогда рулила ситуацией, спектакля бы просто не было, потому что очень хотелось собрать всех и сказать «не хотите - не делайте». Может быть, поэтому наш этюд (который готовили мои дети на театральных занятиях) в итоге не влился в заключительный общий спектакль. И всё же другие, в ком нашлось это позволение становиться и быть, тогда довели дело до конца - и у нас были гимнасты Земля и Небо (две девчонки, пяти и двенадцати лет, сами придумали номер, сами бегали репетировать, причём старшая помогала младшей, например, смыть клоунский грим, чтобы поскорее начать прогонять номер, и репетировали они его с первых дней лагеря до победного конца), у нас были танец Бабочки (когда он только разрабатывался, там была такая вспышка вдохновения, которая позволила девочке с отнюдь не лидерскими качествами захватить и увести в танец двух моих театральных девчонок), клоун, который искал воображаемую дверь и чуть не улетал в небо на воображаемом воздушном шарике (тоже замечательный мальчишка, работать с ним всю дорогу было удовольствие, а у нас на театральном он точно отыграл только что придуманного летающего зверя, причём чувствовалось, какие у него большие крылья), был носочковый театр - он возник с идеи Настеньки, человека с руками-откуда-надо, она вела мастерскую реквезита, и с первого дня в этой мастерской стали рождаться Носочки: существа из старых цветных носков, но с крыльями, клювами, языками, хвостами, глазами-бусинами, а иногда со шляпами, розами - словом, на нас вылетало и выползало всё разнообразие фаун и характеров, потом, правда, в хаосе деревенского дома они убегали от владельцев, и много было пролито слёз о непослушных, некстати исчезнувших Носочках. Обаянием носочкового театра прониклись почти все дети, в него включились и особые упрямцы, те, кто радовал нас с первых дней заявлениями, что они не пойдут на клоунаду, потому что в типпи холодно, не пойдут на скакалки и на пластику, потому что не пойдут, и не затем они вообще в деревню приехали. Настя сумела зацепить их делом, которое ведёт к реальному, осязаемому продукту, вещи, которую можно потрогать руками. Для мальчишек 6-10 лет это оказалось ключом к интересу. Взрослые тоже не устояли и подключились. Как по волшебству стала возникать ширма с прорезями, а на ней - дома, озёра, леса, небо с птицами... Приехали вести мастер-классы клоун с женой и маленьким сыном, и Валя, его жена, быстро срежессировала, как и в какой последовательности появляются из прорезей ширмы эти смешные носочковые существа. В итоге этот-то номер, как мне видится, и оказался главным и собирающим всех участников циркового действа.
Лёгкость, лёгкость... Были те из нас, для кого эти слова стали мантрой. Я с ними. Потому что в этом апреле мне больше всего не хватает лёгкости. Я хожу по трамвайной остановке - не могу стоять. Меня никогда раньше не угнетало безденежье, и даже тягостные отношения с наукой и невыполненные обещания становились мелочью, когда в северном полушарии Земли наступала весна. А сейчас я вязну в куче мелких работ, в расплывчатом графике, в вечном отсутствии денег, в бытовых проблемах, в бытовых столкновениях.
Цирк, как и театр - фильтр этой бытовщины. На занятиях клоунадой мы приводили ребят в вигвам - типпи - который на время лагеря стал цирковым шатром. Там необычно было всё, даже свет. Они подлезали, чтобы нырнуть в шатёр, а мы говорили им: «Здесь, за порогом, мы оставляем все наши проблемы, ссоры и неурядицы, здесь мы становимся клоунами, здесь особое место». Так же когда-то в детстве говорила нам Н.В., пока мы сидели с закрытыми глазами - настраивали внимание. И это очень верно. Главное - самому жить по тем же меркам, включаться и отдаваться процессу целиком, тогда эта штука - включённость - носится в воздухе и передаётся воздушно-капельным путём.