Дмитревский Владимир Иванович. "Бей, барабан!" Глава 12
Часть вторая
Настоящее приходит не сразу.
Глава двенадцатая
Юкскаутский отряд
Когда мама поправилась и получила назначение заведующей железнодорожным детским интернатом и мы покинули узкую, пропахшую карболкой и еще какой-то гадостью комнату, я вздохнул с облегчением. Все-таки нелегко было жить почти два месяца в четырех стенах без друзей, без привычных занятий.
Конечно, интернат ничем не напоминал наш федяшовский детский дом. Приземистый деревянный домик под ржаво-красной крышей стоял на высокой насыпи за вокзалом, по ту сторону железнодорожных путей.
В нем было всего четыре комнаты: две спальни мальчиков, спальня девочек и общая комната, нечто среднее между столовой и клубом. Мамину комнату, совсем крошечную, я не считал.
К жизни в интернате не сразу привыкнешь.
Паровозные гудки. Они не умолкают ни днем, ни ночью. Ревут, подвывают, переговариваются на все голоса, точно вечно настраивающийся оркестр из одних паровозных сирен. Ритмичный стук колес, лязг буферов, глухой гул, доносящиеся из вагонных мастерских, мелодичное пение рожков стрелочников и разбойничьи посвисты кондукторов дополняют этот странный оркестр.
Возле здания интерната торчат четыре каких-то поджарых и прокопченных клена, а ближайший железнодорожный садик - десять деревьев и четыре скамейки, так что настоящей зелени не найти.
Но самое главное, что так резко отличает мою жизнь в интернате от жизни в детском доме, - это разобщенность и равнодушие друг к другу обитателей интерната. Все они дети железнодорожников с полустанков и маленьких станций, поблизости от которых нет школ. Приезжают они в Тулу на рабочем поезде рано утром в понедельник, живут в интернате до субботы, а в субботу, опять же на рабочих поездах, уезжают в Ясную Поляну и Щекино, в Хомяково, Ревякино и Лаптево…
Находясь в интернате, ребята ходят в железнодорожную школу первой и второй ступени, помогают друг другу учить уроки и, так как с питанием и здесь плоховато, по вечерам пекут или варят привезенную из дома картошку и едят ее, посыпав крупной сероватой солью, обжигая пальцы и губы. Но все их главные интересы - дома. Они ждут не дождутся субботы, когда можно будет, подкрепившись казенным кулешом и куском селедки, забросить тетради и учебники в тумбочку и налегке сломя голову мчаться через пути, чтобы успеть к четырехчасовому рабочему поезду.
Ваня Новиков - комсомолец. Мы с ним члены президиума ячейки РКСМ при железнодорожной школе. Он хоть и старше меня, но какой-то вялый и нерешительный.
Я попробовал потолковать с ним об организации детского пролеткульта при интернате.
- Это что за детпролеткульт? - удивился Ваня. - И скажи ты мне, пожалуйста, Митька, какой в нем для нас прок будет?
Я стал рассказывать Новикову про наш Федяшовский детпролеткульт и про то, как я ездил в Тулу на конференцию, но Ваня только хрюкнул и махнул рукой.
- Тут того и гляди живот к спине прилипнет от голода, а он с театрами да конференциями… И так на заседания чуть не через день ходить приходится.
Убедившись, что с интернатскими никакой каши не сваришь, я пошел в Губкоммол, рассчитывая найти кого-нибудь из детпролеткультовцев.
В комнате, где когда-то помещался губком детпролеткультов и где я получал инструкции то от Гриши Владимирова, то от лучшего нашего оратора Лебедева, то от самого Васи Кузина, за письменным столом сидел какой-то незнакомый узколицый парень. От него я узнал горестную весть - губком детпролеткультов расформирован полгода назад. Это, значит, произошло, когда на нас наступал сыпной тиф.
- А как же теперь с детьми? Кто же их организует и ведет? - спросил я растерянно.
- По этому вопросу ты, товарищ, должен обратиться к заведующему детским отделом - вторая дверь направо.
Я открыл вторую дверь направо и ужасно обрадовался - в комнате находился Кузин.
- Это ты, Вася?.. Вот хорошо! - воскликнул я, протягивая ему руку.
- Здорово, Муромцев. А я думал, куда это наш федяшовский Монтигомо Ястребиный Коготь пропал… Как живешь, брат?
Кажется, Вася Кузин тоже обрадовался встрече со мной.
Я рассказал Василию об эпидемии сыпного тифа, скосившей федяшовских детпролеткультовцев.
- Я тоже им болел. Насилу отлежался. Без жратвы, знаешь, как трудно поправиться. А почему ты так долго не приходил?
- Мать тифом болела. Потом на новом месте устраивался. Теперь в Туле живем. В школу железнодорожную я поступил. Вот так время и прошло.
- А чего ты теперь хочешь? - спросил Кузин, рассматривая меня холодновато-насмешливыми глазами.
Я обрисовал обстановку, сложившуюся в интернате.
- А ты не теряйся. Возьми и организуй там детскую коммунистическую группу.
- Ничего об этих группах не знаю. Ты толком о них расскажи.
- А чего рассказывать? - лениво начал Кузин. - Губком комсомола принял решение о роспуске нашего губкома, как органа, повторяющего работу комсомола. При Губкоммоле образован детский отдел, а вместо детпролеткультов создаются деткомгруппы.
- А что в этих группах ребята должны делать? - спросил я. Уже само название «группа» показалось мне убийственно скучным.
- Как тебе сказать, - протянул Кузин. - Формы деятельности деткомгрупп нами еще разрабатываются. Надеюсь, ты читал мою статью по этому поводу в «Коммунаре»?
Я не читал статьи Васи Кузина, но не посмел признаться ему в этом.
- Угу, конечно, читал, - пробормотал я, краснея.
- Тогда нечего и спрашивать. Задача групп ясна - подготовить надежную смену комсомолу. - Кузин зевнул, затем достал коробку «Иры» и с наслаждением закурил. - Так что, брат, действуй!
Я смотрел на голубые колечки дыма, поднимающиеся к потолку, и раздумывал над словами старшего товарища. Как это так - действуй? А если интернатские не имеют никакого желания организовываться? Почему же Вася Кузин, самый главный организатор детских пролеткультов, не научит меня, как и чем можно заинтересовать ребят? Я как раз собирался задать такой вопрос Кузину, но он предупредил меня.
- Между прочим, Муромцев, я недавно женился. На Люське. Помнишь, была избрана на губернской конференции в секретариат? Беленькая такая.
Ну и ну! Кузин - женатый человек. Какой же из него теперь заведующий детским отделом? Что понимают «женатики» в наших делах?
- Как же ты теперь живешь - женатый? - пробормотал я. - Наверное, трудно приходится?
- Так вот и живу, - усмехнулся Кузин. - Привыкаю. А ты, Муромцев, действуй, и если что, - прямо ко мне.
Так мы и расстались. Я понял, что на Кузина надежды мало. Правда, Кузин все-таки вспомнил обо мне и рекомендовал Привокзальному райкому комсомола использовать меня в работе среди детей. Меня позвал к себе секретарь райкома, товарищ Машков, и предложил:
- У нас в райкоме две лишние комнаты. Обосновывайся там и начинай заворачивать. Столы и табуретки мы тебе дадим, ну и там всякой канцелярии подбросим.
Так я стал председателем оргбюро по работе среди детей Привокзального района. А заместителем я взял к себе Ваню Новикова, и он стал отрабатывать свою подпись, стараясь добиться такого же росчерка, как у Звонарева - старшего помощника начальника станции, где отец Вани служил стрелочником. Я тоже любил подписывать мною же написанные фиолетовыми чернилами бумаги. Подпись я обязательно ставил красными, комиссарскими, чернилами или цветным карандашом. Получалось очень внушительно. Жаль только, что писать бумаги было не о чем и посылать их некому. В Привокзальном районе существовало оргбюро по работе среди детей, но не существовало никакой детской организации.
Зато в интернате в конце концов лед тронулся. Под руководством молодого актера Баркашева, который по совместительству являлся помощником моей мамы, мы начали репетировать пьесу-сказку в двух действиях - «Царевна Несмеяна». Я решил тряхнуть стариной и согласился сыграть роль дьяка Кирьяка - смешную, но, как говорил Баркашев, «центральную» - тем более, что Несмеяну репетировала Тоня Щеглова, очень хорошенькая, хотя и насмешливая, как, наверное, все хорошенькие девочки.
После очень удачного спектакля - мы показывали «Царевну Несмеяну» и в клубе вагонных мастерских, и в клубе «Эрмитаж», и даже на сцене настоящего «Театра миниатюр» - мы здорово разгорячились и включили в свой репертуар «Вильгельма Телля» Шиллера, «На дне» Горького и «Царь Федор Иоаннович» Алексея Толстого. Наш режиссер считал, что возиться с такими пьесами нам придется года два, не меньше, но зато мы сделаемся настоящими актерами.
Теперь все свободное время уходило на репетиции. Ваня вызвался играть роль Гесслера и вовсе перестал ходить в оргбюро. В двух наших комнатах было холодно и запущенно. Стекла заросли сверкающей изморозью, чернила - и красные и фиолетовые - замерзли, а одна непроливайка так даже лопнула, и темно-зеленые брызги стекла и багровые комочки замерзших чернил разлетелись по всему покрывающему стол листу синей бумаги, на котором Ваня раз двести поставил свою подпись с загогулиной. Мне даже стыдно было заходить в оргбюро; и хотя, встречаясь со мной, Машков весело здоровался и называл меня вожаком железнодорожных ребят, я отлично сознавал, что дело заморозилось и вожак из меня пока что не получился.
Режиссер отнял у Вани Новикова роль Гесслера. Да и в самом деле, какой же из него мог получиться грозный и жестокий австрийский наместник! Ваня сутулился, плечи у него были узкие, а лицо красноватое, с большим носом, похожим на разношенный башмак. Когда он твердил роль Гесслера, то, округляя свой маленький рот с заячьей губой, обязательно сворачивал его в левую сторону. Кому же играть Гесслера? У Вани оказался товарищ по классу - Ледик Сушков - сын железнодорожного доктора. Ваня как-то привел его с собою на репетицию, и наш режиссер пришел в восторг. Казалось, что Ледик и родился для того, чтобы сыграть роль грозного тирана. Стройный, с хорошо развитыми, развернутыми плечами и выпуклою грудью, он должен был совершенно замечательно выглядеть в рыцарских доспехах. Но Ледик заявил, что почти все вечера у него заняты.
- Мы со старшим братом занимаемся гимнастикой на снарядах. Уже больше года. Мы с ним записаны в общество «Сокол». Слышали о таком? Помещается оно в бывшей женской гимназии на Посольской, а главный технический руководитель - сам Абанин… Неужели не слышали? Это же знаменитейший гимнаст.
И, как мы его ни уговаривали, Ледик не сдался. Но к нам, в интернат, он приходил довольно часто, и я с ним подружился. Ледик очень любил читать, и у него водились разные интересные книжки. У меня тоже собралась изрядная библиотека: полное собрание Фенимора Купера, два или три романа Хаггарда, «Овод», «Спартак», «Джузеппе Гарибальди», затем «Два маленьких дикаря» Сетон-Томпсона» и, наконец, «Красная звезда» Богданова. Ледик набросился на Фенимора Купера, потому что, кроме книг о Соколином Глазе, других куперовских сочинений о моряках, корсарах и шпионе, оказывается, не читал. В свою очередь, он приносил мне «В трущобах Индии» Луи Жаколио и целую серию романов о благородном разбойнике Антоне Кречете.
Как-то раз Ледик принес мне старый номер журнала «Мир приключений» за 1916 год. На обложке изображены были какие-то ребята в широкополых шляпах и ковбойских платках на шеях.
- Очень интересные рассказы, - сказал он мне. - И знаешь, Митя, какая штука: все, что здесь написано, - правда.
Это действительно оказались необыкновенно интересные рассказы. О каких-то бойскаутах и герлскаутах. Дело происходило во время войны с германцами. Эти самые скауты - английские мальчики и девочки - помогли своим солдатам и офицерам в войне с неприятелем. Главным образом скауты занимались разведкой. Они отлично умели ориентироваться на местности, находить дорогу без компаса, составлять топографические карты, наводить переправу через речки и ущелья, сигнализировать посредством азбуки Морзе и семафора, оказывать первую помощь раненым и много чего еще.
В одном рассказе пять английских мальчиков из какого-то патруля «Черногривых львов» выследили двух германских лазутчиков, которых в черную штормовую ночь высадили на английский берег прямо из подводной лодки. Эти лазутчики намеревались взорвать очень важную электростанцию и действовали так энергично, что, если бы не скауты, станция непременно взлетела бы на воздух.
Потом была история о двух девочках - Джесси и Маргарет, герлскаутах, - спасших тяжелораненого английского офицера Френсиса Никлсона. Тут уже события происходили в Африке, где между английскими и германскими империалистами разгорелась жестокая борьба за колонии. Всего в журнале было десять рассказов. Я прочитал их залпом, в одну ночь. Удивительно, что я никогда раньше о скаутах не слышал. Моя мама, когда я ее спросил, кто такие бойскауты, неуверенно ответила:
- В переводе на русский - мальчики-разведчики. «Бой» - по-английски - мальчик, «скаут» - что-то вроде разведчика или следопыта… Может, это и не совсем точно… «Герл» - девочка, значит - девочки-разведчицы.
- Но что же они разведывают? И потом, где же существует такая организация? - с волнением спрашивал я маму.
- Вероятно, в Англии, но я, по правде сказать, слышала о скаутах мельком и толком тебе ничего не могу сказать.
- Но почему же скаутов нет в России?
Мама пожала плечами.
- Право, не знаю, Митя. А потом, все это, может быть, только вымысел писателя.
Нет, это был не вымысел. Я не хотел, не мог допустить, что только что открытая мною возможность жить необычайно увлекательно, нетерпеливо дожидаясь наступления завтрашнего дня, как бы соединив вместе и увлечение детства - игру в индейцев - и все самое интересное, что было в детских пролеткультах, с нетерпеливым и настойчивым желанием принимать участие в борьбе за мировую революцию, всего лишь выдумка какого-то писателя. Может, просто никому еще не пришло в голову, что можно организовать скаутов в Советской Республике.
На другой день я пошел к Сушковым и стал допрашивать Ледика:
- Что ты знаешь о скаутах?
- Ровнешенько ничего, - признался Ледик.
- Почему бы нам не организовать скаутов в Туле?
- Вот тоже выдумал! В рассказах говорится о войне с Германией. Я думаю, что этих скаутов специально организовали во время войны. А что они могут делать у нас?
Я попытался объяснить Ледику, что изучение сигнализации, топографии, санитарного дела и прочих полезных и интересных вещей может проводиться и без войны, просто на всякий случай. Ледик помотал головой.
- По-моему, это все выдумки. С меня достаточно «Сокола». Там, по крайней мере, я получаю удовольствие и, кроме того, вот - пожалуйста…
Он согнул правую руку в локте; под серенькой бумажной тканью вздулись бугры мускулов. Я ткнул пальцем в бицепс.
- Железо! - восхитился я.
Ледик заулыбался.
- Вот видишь! А ты со своей топографией.
Тогда я подошел к нему с другого конца.
- Откуда у тебя эта книжка?
- Не моя она. Взял почитать у одного брата. Так «сокола» друг друга зовут - братьями.
- А он кто?
- Как это кто? Гимнаст. А зовут его Викторин Раевский…
- Я непременно должен с ним увидеться. Устроишь?
- Нет ничего легче. Приходи к нам на занятия, там и познакомишься с Викторином.
Так я и сделал: в один свободный от репетиции вечер поднялся по широкой лестнице в актовый зал бывшей женской гимназии, где проводило свои занятия тульское гимнастическое общество «Сокол».
Занятия еще не начинались. Высоченный двухсветный зал сейчас освещался одной электрической лампой, прикрученной к похожей на перевернутый церковный купол, позванивающей и сверкающей хрустальной люстре. Экономили электричество и две другие лампы зажигали только во время занятий. В разных концах зала находились гимнастические снаряды: турник, брусья, кольца, стойки и трамплин для прыжков, длинное бревно, обшитое кожей и укрепленное на козлах, которое почему-то называли «кобылой», и более короткое - «козел». Между снарядами расхаживали братья-«сокола», как называл их Ледик, все здоровые, мускулистые ребята, в белых маечках с красным кантиком и в синих трикотажных штанах. Кроме Сушковых - Ледика и старшего Шурика, - я никого не знал, хотя лица некоторых младших казались мне знакомыми.
Ледик тотчас же подвел ко мне невысокого гибкого паренька с маленькой, совсем круглой головой и близко поставленными темными глазами.
- Викторин Раевский, - назвался паренек и, улыбнувшись так, что на матово-желтых щеках его появились ямочки, протянул мне маленькую сильную ладонь.
- Это твою книжку о бойскаутах дал мне Ледик? - тотчас же спросил я.
- Да. У нас «Мир приключений» за несколько лет собран. Выписывали для старшего брата и для меня, пока не началась революция. А тебе она понравилась?
- В том-то и дело, что понравилась. Я удивляюсь, почему это у нас скаутов нет.
- А может и есть, то есть, вернее сказать, были, - загадочно заметил Раевский.
- Неужели были? Ты что-нибудь про них знаешь?
Викторин осторожно поправил прядку смоляных волос, упавшую на лоб, и, оглянувшись по сторонам, понизил голос.
- Видишь ли, до революции, когда мы еще жили в Петрограде, мой брат был скаутом первого разряда.
Я схватил Раевского за плечо.
- Это же замечательно! Понимаешь, совершенно замечательно! Ты познакомишь меня со своим братом, и он расскажет все о бойскаутах. Где он - твой брат?
- Брата нет. Он, как говорится, пропал без вести.
- Ого! Значит, твой брат служил в Красной Армии! - воскликнул я.
Раевский чуть приметно поморщился.
- Почему же обязательно в Красной Армии? В общем, пропал без вести и ничем не может нам помочь.
- Эх, черт, какая досада!.. Ведь мы могли бы организовать в Туле отряд бойскаутов…
- Ты думаешь, это удалось бы? - сделав круглые глаза, спросил Викторин.
- А почему нет? Конечно, скауты в Советской республике должны быть не такими, как в капиталистической Англии. А название… Ну, например, мы могли бы называться юными коммунистическими скаутами. Разве плохо?
- Юные коммунистические… - как-то недоверчиво пробормотал Раевский, потом тряхнул своей чернявой головкой и, ухмыльнувшись, сказал: - Пожалуй, это может пройти.
Я попросил Раевского оставить мне еще на несколько дней номер журнала «Мир приключений».
- Можешь оставить его совсем. Я его тебе дарю, - великодушно решил Раевский.
Вот так все и завертелось. Я не пошел в Губком комсомола к Кузину, чтобы посоветоваться с ним о своей новой затее. Боялся, что примет он ее в штыки и опять станет попрекать меня «индейщиной». Вот организую отряд, начнем как следует заниматься, тогда - другое дело, тогда и насмешки Кузина будут не страшны. Но, столкнувшись с ним носом к носу на Киевской, около Губнаробраза, я не удержался и спросил, кто такие бойскауты.
- Реакционная буржуазная детская организация, призванная готовить безропотных слуг империализма, - нахмурившись, сказал Кузин. Потом подозрительно: - А почему ты, Муромцев, о них спрашиваешь?
- Да так, вообще, - неопределенно ответил я. - А если это будут юные коммунистические скауты?
- Таких не было, нет и быть не может, - отрезал Кузин.
И тут он ошибся. Первый тульский юкскаутский отряд я организовал при гимнастическом обществе «Сокол». Для этого мне и самому, конечно, пришлось стать «соколом» и вступить в младшую гимнастическую группу. Пришлось два раза в неделю уклоняться от репетиции и шагать через весь город в бывшую женскую гимназию научиться прыгать через «козла», подтягиваться на турнике и кольцах, отвечать на приветствия технического руководителя Абанина бодрым выкриком «наздар», называть совершенно чужих ребят братьями и, окончив все подтягивания, подпрыгивания и пробежки, маршировать по залу, распевая песню о «соколах», которые в скором времени «широкой лентой охватят весь шар земной». Зато вслед за Викторином Раевским в отряд юных коммунистических скаутов записались Николай и Виктор Сухотины, Гриша Левин, Ваня Марков и еще несколько ребят из младшей группы.
Скоро я познакомился с Михаилом Васильевичем Пружининым, который, как мне кажется, исполнял в «сокольском» обществе комиссарские обязанности. Это был высокий красивый человек с черными кудрями и маленькой, тщательно подстриженной бородкой. До революции, как я узнал от Раевского, он преподавал историю «классикам», то есть в мужской классической гимназии, а сейчас был обыкновенным шкрабом - школьным работником.
Михаил Васильевич очень одобрительно отнесся к моей затее.
- Когда-то, во дни оны, я тоже был причастен к созданию в России организации юных разведчиков. Так мы называли бойскаутов у себя в Орле. И, должен тебе признаться, Митя, что до сих пор считаю систему скаутинг самой действенной воспитательной системой, способствующей формированию порядочных людей, скромных, но с сильными характерами.
- Знаете что, Михаил Васильевич, будьте начальником нашего отряда, - тут же предложил я.
Пружинин задумался.
- Вот как мы сделаем, Митя, - сказал он наконец, решительно встряхнув кудрями. - Начни заниматься с уже записавшимися, я погляжу, что у вас из этого получится, и тогда вернемся к нашему разговору.
А что могло получиться? Юкскаутов под моим началом оказалось только семь человек. Я провел первый сбор тут же в раздевалке, когда все «сокола» переоделись и разошлись. Под потолком горела маленькая электрическая лампочка, бросающая совсем слабый и какой-то зловеще багровый свет. Мы сидели на старых, поломанных партах, сдвинутых в один из углов комнаты.
Когда я стал рассказывать ребятам о задачах юкскаутов, представлявшихся мне совершенно такими же, что и задачи детпролеткультов - подготовлять стойких юных коммунаров, Викторин Раевский, сидевший на парте рядом со мной, с сомнением покачал головой.
- Ты что-то путаешь! Насколько мне известно, скауты никакой политикой не занимаются.
Мы с ним горячо поспорили. Остальные сидели вокруг и только хлопали глазами.
- Давай-ка лучше я научу ребят, как вязать разные узлы, - обрывая спор, предложил Раевский. Он пошарил в кармане и достал кусок шпагата. Затем предложил, чтобы каждый юкскаут завязал шпагат «морским узлом». Никто из нас не знал, как вяжется «морской узел». Тогда за дело взялся Викторин. Он до тех пор связывал и развязывал шпагат, пока Ване Маркову не надоело и он воскликнул:
- Эх ты!... Дай-ка я его тройным рыбацким затяну.
И затянул так, что никто из нас, в том числе и Раевский, развязать узел не смог.
- Будем чертить топографические карты, - сказал я, но тут же с ужасом сообразил, что не знаю, как их чертят.
После этого я сделал еще две или три попытки провести сбор, всякий раз крепко споря с Раевским, и наконец в отчаянии обратился к Михаилу Васильевичу. Он молча выслушал, тряхнул кудрями и неожиданно легко согласился стать нашим начальником.
Когда в младшей группе узнали, что начальником юкскаутского отряда будет Михаил Васильевич Пружинин, сразу записалось четырнадцать человек. Теперь это был уже отряд. Конечно, ни о каких клятвах или, там, торжественных обещаниях, которые должны давать скауты - так, по крайней мере, понял я из прочитанных рассказов, - мы пока не думали. Ведь нужно было овладеть множеством специальностей, совершить уйму добрых дел, быть может, даже какие-нибудь подвиги, и уж только после этого давать присягу.
Под начальством Пружинина мы выходили на улицу и, шлепая по весенней грязи, зорко оглядывались по сторонам в поисках «добрых дел».
Ох, как это было трудно! Ну, допустим, идет пожилой или даже совсем старый человек и тащит какой-нибудь тяжелый баул или мешок. Надо помочь? Безусловно! Пружинин или я кричу: «Юкскауты, будьте готовы!» И двадцать ребят наперегонки, отталкивая друг друга и на ходу перебраниваясь, мчатся к старушке и отнимают у нее корзинку. Старушка ничего не понимает, сердится, а иногда начинает голосить. Тогда подходит Михаил Васильевич и подробно растолковывает бабушке, кто мы такие, почему ходим по улице целой ватагой и чего мы, собственно, от нее добиваемся. Некоторые после таких разъяснений охотно соглашались, чтобы скауты донесли их ношу до дому, и очень умилялись. Другие продолжали разглядывать нас недоверчиво и расставались со своей поклажей так, словно бы делали нам огромное одолжение. Один раз на углу бывшей Суворовской и Никольской в канаве застряло заднее колесо тяжело нагруженной телеги, и лошадь, несмотря на истошные крики возчика, кажется, не собиралась ее вытащить. Столпились прохожие, давали разные полезные советы. И тут Пружинин, стоя на тротуаре, выпростал из-под черной своей крылатки руки и, показав на застрявший воз, громко воскликнул: «Будьте готовы!» Все мы, двадцать здоровых ребят, как коршуны на добычу, бросились на телегу и мигом на руках выволокли ее из канавы. Возчик очень благодарил Михаила Васильевича: он вез несколько бочек с солеными огурцами на базар, чтобы продать их по несусветным спекулянтским ценам. Значит, мы помогли спекулянту.
Я не выдержал и сказал о своих сомнениях Пружинину.
- Да, в какой-то степени ты прав. Но тебе следует задуматься о причинах, породивших эту отвратительную спекуляцию, и, уверяю тебя, ты не найдешь прямого и ясного ответа. Я же рад, что мы столь охотно помогали человеку, не раздумывая над тем, кто он. В этом - преодоление животного эгоизма, свойственного двуногим.
Нет, не такие «добрые дела» представлялись мне в мыслях. Спасти утопающего ребенка, неожиданно и незаметно оказать помощь каким-нибудь нуждающимся старикам, рискуя собственной жизнью, предотвратить крушение поезда… Именно такие «добрые дела» чуть не каждый день совершают английские бойскауты в книжке «Мир приключений».
Я все чаще и чаще обращался к Михаилу Васильевичу с тревожным вопросом: как нам быть дальше?
И вот он пригласил меня к себе домой и за стаканом чая поговорил совершенно откровенно, как взрослый со взрослым. Прежде всего он выразил сомнение, что наш юкскаутский отряд сможет просуществовать без поддержки какого-нибудь солидного учреждения.
- Сокольское общество не следует принимать в расчет. Оно - на добровольных началах, существует на членские взносы и на сохранившиеся еще от стародавних времен сбережения. Кроме того, не стану скрывать от тебя, Митя, на нас косятся. Да, да. косятся! Происходит это только из-за непонимания целей и идей общества. Ты - комсомолец и, пожалуй, не поймешь меня, если я скажу, что революция не снимает с общества заботы о здоровье людей. Наоборот… Впрочем, я ухожу от темы… Ты сам мне говорил, что комсомол не слишком поощряет всякого рода «индейщину». Ведь верно? Ну, а скаутизм без «индейщины» - кокон, из которого выпорхнула бабочка. Как же нам быть? Искать влиятельную поддержку. Если бы я имел возможность, то поехал бы в Москву и повидался с Владимиром Александровичем Протопоповым. Он - один из организаторов скаутизма в России и, кроме того, умнейший и благороднейший человек. Насколько я знаю, живет в Москве и скульптор Иннокентий Жуков, тоже один из виднейших скаутмастеров России. Полагаю, они лучше нас знают, что нужно делать при сложившихся обстоятельствах, и могут дать ценный совет…
- Я поеду в Москву, - перебил я Пружинина. - У моей мамы проездной билет. Она теперь железнодорожница.
- Отлично! - тряхнув кудрями, воскликнул Михаил Васильевич. Тебе - подростку, да еще комсомольцу, удобнее, нежели мне, вступить в подобные переговоры.
Мы еще немного поговорили с Пружининым, а потом он написал подробное письмо Владимиру Александровичу Протопопову о нашем тульском житье-бытье.
Мама выправила мне проездной билет.
Настоящее приходит не сразу.
Глава двенадцатая
Юкскаутский отряд
Когда мама поправилась и получила назначение заведующей железнодорожным детским интернатом и мы покинули узкую, пропахшую карболкой и еще какой-то гадостью комнату, я вздохнул с облегчением. Все-таки нелегко было жить почти два месяца в четырех стенах без друзей, без привычных занятий.
Конечно, интернат ничем не напоминал наш федяшовский детский дом. Приземистый деревянный домик под ржаво-красной крышей стоял на высокой насыпи за вокзалом, по ту сторону железнодорожных путей.
В нем было всего четыре комнаты: две спальни мальчиков, спальня девочек и общая комната, нечто среднее между столовой и клубом. Мамину комнату, совсем крошечную, я не считал.
К жизни в интернате не сразу привыкнешь.
Паровозные гудки. Они не умолкают ни днем, ни ночью. Ревут, подвывают, переговариваются на все голоса, точно вечно настраивающийся оркестр из одних паровозных сирен. Ритмичный стук колес, лязг буферов, глухой гул, доносящиеся из вагонных мастерских, мелодичное пение рожков стрелочников и разбойничьи посвисты кондукторов дополняют этот странный оркестр.
Возле здания интерната торчат четыре каких-то поджарых и прокопченных клена, а ближайший железнодорожный садик - десять деревьев и четыре скамейки, так что настоящей зелени не найти.
Но самое главное, что так резко отличает мою жизнь в интернате от жизни в детском доме, - это разобщенность и равнодушие друг к другу обитателей интерната. Все они дети железнодорожников с полустанков и маленьких станций, поблизости от которых нет школ. Приезжают они в Тулу на рабочем поезде рано утром в понедельник, живут в интернате до субботы, а в субботу, опять же на рабочих поездах, уезжают в Ясную Поляну и Щекино, в Хомяково, Ревякино и Лаптево…
Находясь в интернате, ребята ходят в железнодорожную школу первой и второй ступени, помогают друг другу учить уроки и, так как с питанием и здесь плоховато, по вечерам пекут или варят привезенную из дома картошку и едят ее, посыпав крупной сероватой солью, обжигая пальцы и губы. Но все их главные интересы - дома. Они ждут не дождутся субботы, когда можно будет, подкрепившись казенным кулешом и куском селедки, забросить тетради и учебники в тумбочку и налегке сломя голову мчаться через пути, чтобы успеть к четырехчасовому рабочему поезду.
Ваня Новиков - комсомолец. Мы с ним члены президиума ячейки РКСМ при железнодорожной школе. Он хоть и старше меня, но какой-то вялый и нерешительный.
Я попробовал потолковать с ним об организации детского пролеткульта при интернате.
- Это что за детпролеткульт? - удивился Ваня. - И скажи ты мне, пожалуйста, Митька, какой в нем для нас прок будет?
Я стал рассказывать Новикову про наш Федяшовский детпролеткульт и про то, как я ездил в Тулу на конференцию, но Ваня только хрюкнул и махнул рукой.
- Тут того и гляди живот к спине прилипнет от голода, а он с театрами да конференциями… И так на заседания чуть не через день ходить приходится.
Убедившись, что с интернатскими никакой каши не сваришь, я пошел в Губкоммол, рассчитывая найти кого-нибудь из детпролеткультовцев.
В комнате, где когда-то помещался губком детпролеткультов и где я получал инструкции то от Гриши Владимирова, то от лучшего нашего оратора Лебедева, то от самого Васи Кузина, за письменным столом сидел какой-то незнакомый узколицый парень. От него я узнал горестную весть - губком детпролеткультов расформирован полгода назад. Это, значит, произошло, когда на нас наступал сыпной тиф.
- А как же теперь с детьми? Кто же их организует и ведет? - спросил я растерянно.
- По этому вопросу ты, товарищ, должен обратиться к заведующему детским отделом - вторая дверь направо.
Я открыл вторую дверь направо и ужасно обрадовался - в комнате находился Кузин.
- Это ты, Вася?.. Вот хорошо! - воскликнул я, протягивая ему руку.
- Здорово, Муромцев. А я думал, куда это наш федяшовский Монтигомо Ястребиный Коготь пропал… Как живешь, брат?
Кажется, Вася Кузин тоже обрадовался встрече со мной.
Я рассказал Василию об эпидемии сыпного тифа, скосившей федяшовских детпролеткультовцев.
- Я тоже им болел. Насилу отлежался. Без жратвы, знаешь, как трудно поправиться. А почему ты так долго не приходил?
- Мать тифом болела. Потом на новом месте устраивался. Теперь в Туле живем. В школу железнодорожную я поступил. Вот так время и прошло.
- А чего ты теперь хочешь? - спросил Кузин, рассматривая меня холодновато-насмешливыми глазами.
Я обрисовал обстановку, сложившуюся в интернате.
- А ты не теряйся. Возьми и организуй там детскую коммунистическую группу.
- Ничего об этих группах не знаю. Ты толком о них расскажи.
- А чего рассказывать? - лениво начал Кузин. - Губком комсомола принял решение о роспуске нашего губкома, как органа, повторяющего работу комсомола. При Губкоммоле образован детский отдел, а вместо детпролеткультов создаются деткомгруппы.
- А что в этих группах ребята должны делать? - спросил я. Уже само название «группа» показалось мне убийственно скучным.
- Как тебе сказать, - протянул Кузин. - Формы деятельности деткомгрупп нами еще разрабатываются. Надеюсь, ты читал мою статью по этому поводу в «Коммунаре»?
Я не читал статьи Васи Кузина, но не посмел признаться ему в этом.
- Угу, конечно, читал, - пробормотал я, краснея.
- Тогда нечего и спрашивать. Задача групп ясна - подготовить надежную смену комсомолу. - Кузин зевнул, затем достал коробку «Иры» и с наслаждением закурил. - Так что, брат, действуй!
Я смотрел на голубые колечки дыма, поднимающиеся к потолку, и раздумывал над словами старшего товарища. Как это так - действуй? А если интернатские не имеют никакого желания организовываться? Почему же Вася Кузин, самый главный организатор детских пролеткультов, не научит меня, как и чем можно заинтересовать ребят? Я как раз собирался задать такой вопрос Кузину, но он предупредил меня.
- Между прочим, Муромцев, я недавно женился. На Люське. Помнишь, была избрана на губернской конференции в секретариат? Беленькая такая.
Ну и ну! Кузин - женатый человек. Какой же из него теперь заведующий детским отделом? Что понимают «женатики» в наших делах?
- Как же ты теперь живешь - женатый? - пробормотал я. - Наверное, трудно приходится?
- Так вот и живу, - усмехнулся Кузин. - Привыкаю. А ты, Муромцев, действуй, и если что, - прямо ко мне.
Так мы и расстались. Я понял, что на Кузина надежды мало. Правда, Кузин все-таки вспомнил обо мне и рекомендовал Привокзальному райкому комсомола использовать меня в работе среди детей. Меня позвал к себе секретарь райкома, товарищ Машков, и предложил:
- У нас в райкоме две лишние комнаты. Обосновывайся там и начинай заворачивать. Столы и табуретки мы тебе дадим, ну и там всякой канцелярии подбросим.
Так я стал председателем оргбюро по работе среди детей Привокзального района. А заместителем я взял к себе Ваню Новикова, и он стал отрабатывать свою подпись, стараясь добиться такого же росчерка, как у Звонарева - старшего помощника начальника станции, где отец Вани служил стрелочником. Я тоже любил подписывать мною же написанные фиолетовыми чернилами бумаги. Подпись я обязательно ставил красными, комиссарскими, чернилами или цветным карандашом. Получалось очень внушительно. Жаль только, что писать бумаги было не о чем и посылать их некому. В Привокзальном районе существовало оргбюро по работе среди детей, но не существовало никакой детской организации.
Зато в интернате в конце концов лед тронулся. Под руководством молодого актера Баркашева, который по совместительству являлся помощником моей мамы, мы начали репетировать пьесу-сказку в двух действиях - «Царевна Несмеяна». Я решил тряхнуть стариной и согласился сыграть роль дьяка Кирьяка - смешную, но, как говорил Баркашев, «центральную» - тем более, что Несмеяну репетировала Тоня Щеглова, очень хорошенькая, хотя и насмешливая, как, наверное, все хорошенькие девочки.
После очень удачного спектакля - мы показывали «Царевну Несмеяну» и в клубе вагонных мастерских, и в клубе «Эрмитаж», и даже на сцене настоящего «Театра миниатюр» - мы здорово разгорячились и включили в свой репертуар «Вильгельма Телля» Шиллера, «На дне» Горького и «Царь Федор Иоаннович» Алексея Толстого. Наш режиссер считал, что возиться с такими пьесами нам придется года два, не меньше, но зато мы сделаемся настоящими актерами.
Теперь все свободное время уходило на репетиции. Ваня вызвался играть роль Гесслера и вовсе перестал ходить в оргбюро. В двух наших комнатах было холодно и запущенно. Стекла заросли сверкающей изморозью, чернила - и красные и фиолетовые - замерзли, а одна непроливайка так даже лопнула, и темно-зеленые брызги стекла и багровые комочки замерзших чернил разлетелись по всему покрывающему стол листу синей бумаги, на котором Ваня раз двести поставил свою подпись с загогулиной. Мне даже стыдно было заходить в оргбюро; и хотя, встречаясь со мной, Машков весело здоровался и называл меня вожаком железнодорожных ребят, я отлично сознавал, что дело заморозилось и вожак из меня пока что не получился.
Режиссер отнял у Вани Новикова роль Гесслера. Да и в самом деле, какой же из него мог получиться грозный и жестокий австрийский наместник! Ваня сутулился, плечи у него были узкие, а лицо красноватое, с большим носом, похожим на разношенный башмак. Когда он твердил роль Гесслера, то, округляя свой маленький рот с заячьей губой, обязательно сворачивал его в левую сторону. Кому же играть Гесслера? У Вани оказался товарищ по классу - Ледик Сушков - сын железнодорожного доктора. Ваня как-то привел его с собою на репетицию, и наш режиссер пришел в восторг. Казалось, что Ледик и родился для того, чтобы сыграть роль грозного тирана. Стройный, с хорошо развитыми, развернутыми плечами и выпуклою грудью, он должен был совершенно замечательно выглядеть в рыцарских доспехах. Но Ледик заявил, что почти все вечера у него заняты.
- Мы со старшим братом занимаемся гимнастикой на снарядах. Уже больше года. Мы с ним записаны в общество «Сокол». Слышали о таком? Помещается оно в бывшей женской гимназии на Посольской, а главный технический руководитель - сам Абанин… Неужели не слышали? Это же знаменитейший гимнаст.
И, как мы его ни уговаривали, Ледик не сдался. Но к нам, в интернат, он приходил довольно часто, и я с ним подружился. Ледик очень любил читать, и у него водились разные интересные книжки. У меня тоже собралась изрядная библиотека: полное собрание Фенимора Купера, два или три романа Хаггарда, «Овод», «Спартак», «Джузеппе Гарибальди», затем «Два маленьких дикаря» Сетон-Томпсона» и, наконец, «Красная звезда» Богданова. Ледик набросился на Фенимора Купера, потому что, кроме книг о Соколином Глазе, других куперовских сочинений о моряках, корсарах и шпионе, оказывается, не читал. В свою очередь, он приносил мне «В трущобах Индии» Луи Жаколио и целую серию романов о благородном разбойнике Антоне Кречете.
Как-то раз Ледик принес мне старый номер журнала «Мир приключений» за 1916 год. На обложке изображены были какие-то ребята в широкополых шляпах и ковбойских платках на шеях.
- Очень интересные рассказы, - сказал он мне. - И знаешь, Митя, какая штука: все, что здесь написано, - правда.
Это действительно оказались необыкновенно интересные рассказы. О каких-то бойскаутах и герлскаутах. Дело происходило во время войны с германцами. Эти самые скауты - английские мальчики и девочки - помогли своим солдатам и офицерам в войне с неприятелем. Главным образом скауты занимались разведкой. Они отлично умели ориентироваться на местности, находить дорогу без компаса, составлять топографические карты, наводить переправу через речки и ущелья, сигнализировать посредством азбуки Морзе и семафора, оказывать первую помощь раненым и много чего еще.
В одном рассказе пять английских мальчиков из какого-то патруля «Черногривых львов» выследили двух германских лазутчиков, которых в черную штормовую ночь высадили на английский берег прямо из подводной лодки. Эти лазутчики намеревались взорвать очень важную электростанцию и действовали так энергично, что, если бы не скауты, станция непременно взлетела бы на воздух.
Потом была история о двух девочках - Джесси и Маргарет, герлскаутах, - спасших тяжелораненого английского офицера Френсиса Никлсона. Тут уже события происходили в Африке, где между английскими и германскими империалистами разгорелась жестокая борьба за колонии. Всего в журнале было десять рассказов. Я прочитал их залпом, в одну ночь. Удивительно, что я никогда раньше о скаутах не слышал. Моя мама, когда я ее спросил, кто такие бойскауты, неуверенно ответила:
- В переводе на русский - мальчики-разведчики. «Бой» - по-английски - мальчик, «скаут» - что-то вроде разведчика или следопыта… Может, это и не совсем точно… «Герл» - девочка, значит - девочки-разведчицы.
- Но что же они разведывают? И потом, где же существует такая организация? - с волнением спрашивал я маму.
- Вероятно, в Англии, но я, по правде сказать, слышала о скаутах мельком и толком тебе ничего не могу сказать.
- Но почему же скаутов нет в России?
Мама пожала плечами.
- Право, не знаю, Митя. А потом, все это, может быть, только вымысел писателя.
Нет, это был не вымысел. Я не хотел, не мог допустить, что только что открытая мною возможность жить необычайно увлекательно, нетерпеливо дожидаясь наступления завтрашнего дня, как бы соединив вместе и увлечение детства - игру в индейцев - и все самое интересное, что было в детских пролеткультах, с нетерпеливым и настойчивым желанием принимать участие в борьбе за мировую революцию, всего лишь выдумка какого-то писателя. Может, просто никому еще не пришло в голову, что можно организовать скаутов в Советской Республике.
На другой день я пошел к Сушковым и стал допрашивать Ледика:
- Что ты знаешь о скаутах?
- Ровнешенько ничего, - признался Ледик.
- Почему бы нам не организовать скаутов в Туле?
- Вот тоже выдумал! В рассказах говорится о войне с Германией. Я думаю, что этих скаутов специально организовали во время войны. А что они могут делать у нас?
Я попытался объяснить Ледику, что изучение сигнализации, топографии, санитарного дела и прочих полезных и интересных вещей может проводиться и без войны, просто на всякий случай. Ледик помотал головой.
- По-моему, это все выдумки. С меня достаточно «Сокола». Там, по крайней мере, я получаю удовольствие и, кроме того, вот - пожалуйста…
Он согнул правую руку в локте; под серенькой бумажной тканью вздулись бугры мускулов. Я ткнул пальцем в бицепс.
- Железо! - восхитился я.
Ледик заулыбался.
- Вот видишь! А ты со своей топографией.
Тогда я подошел к нему с другого конца.
- Откуда у тебя эта книжка?
- Не моя она. Взял почитать у одного брата. Так «сокола» друг друга зовут - братьями.
- А он кто?
- Как это кто? Гимнаст. А зовут его Викторин Раевский…
- Я непременно должен с ним увидеться. Устроишь?
- Нет ничего легче. Приходи к нам на занятия, там и познакомишься с Викторином.
Так я и сделал: в один свободный от репетиции вечер поднялся по широкой лестнице в актовый зал бывшей женской гимназии, где проводило свои занятия тульское гимнастическое общество «Сокол».
Занятия еще не начинались. Высоченный двухсветный зал сейчас освещался одной электрической лампой, прикрученной к похожей на перевернутый церковный купол, позванивающей и сверкающей хрустальной люстре. Экономили электричество и две другие лампы зажигали только во время занятий. В разных концах зала находились гимнастические снаряды: турник, брусья, кольца, стойки и трамплин для прыжков, длинное бревно, обшитое кожей и укрепленное на козлах, которое почему-то называли «кобылой», и более короткое - «козел». Между снарядами расхаживали братья-«сокола», как называл их Ледик, все здоровые, мускулистые ребята, в белых маечках с красным кантиком и в синих трикотажных штанах. Кроме Сушковых - Ледика и старшего Шурика, - я никого не знал, хотя лица некоторых младших казались мне знакомыми.
Ледик тотчас же подвел ко мне невысокого гибкого паренька с маленькой, совсем круглой головой и близко поставленными темными глазами.
- Викторин Раевский, - назвался паренек и, улыбнувшись так, что на матово-желтых щеках его появились ямочки, протянул мне маленькую сильную ладонь.
- Это твою книжку о бойскаутах дал мне Ледик? - тотчас же спросил я.
- Да. У нас «Мир приключений» за несколько лет собран. Выписывали для старшего брата и для меня, пока не началась революция. А тебе она понравилась?
- В том-то и дело, что понравилась. Я удивляюсь, почему это у нас скаутов нет.
- А может и есть, то есть, вернее сказать, были, - загадочно заметил Раевский.
- Неужели были? Ты что-нибудь про них знаешь?
Викторин осторожно поправил прядку смоляных волос, упавшую на лоб, и, оглянувшись по сторонам, понизил голос.
- Видишь ли, до революции, когда мы еще жили в Петрограде, мой брат был скаутом первого разряда.
Я схватил Раевского за плечо.
- Это же замечательно! Понимаешь, совершенно замечательно! Ты познакомишь меня со своим братом, и он расскажет все о бойскаутах. Где он - твой брат?
- Брата нет. Он, как говорится, пропал без вести.
- Ого! Значит, твой брат служил в Красной Армии! - воскликнул я.
Раевский чуть приметно поморщился.
- Почему же обязательно в Красной Армии? В общем, пропал без вести и ничем не может нам помочь.
- Эх, черт, какая досада!.. Ведь мы могли бы организовать в Туле отряд бойскаутов…
- Ты думаешь, это удалось бы? - сделав круглые глаза, спросил Викторин.
- А почему нет? Конечно, скауты в Советской республике должны быть не такими, как в капиталистической Англии. А название… Ну, например, мы могли бы называться юными коммунистическими скаутами. Разве плохо?
- Юные коммунистические… - как-то недоверчиво пробормотал Раевский, потом тряхнул своей чернявой головкой и, ухмыльнувшись, сказал: - Пожалуй, это может пройти.
Я попросил Раевского оставить мне еще на несколько дней номер журнала «Мир приключений».
- Можешь оставить его совсем. Я его тебе дарю, - великодушно решил Раевский.
Вот так все и завертелось. Я не пошел в Губком комсомола к Кузину, чтобы посоветоваться с ним о своей новой затее. Боялся, что примет он ее в штыки и опять станет попрекать меня «индейщиной». Вот организую отряд, начнем как следует заниматься, тогда - другое дело, тогда и насмешки Кузина будут не страшны. Но, столкнувшись с ним носом к носу на Киевской, около Губнаробраза, я не удержался и спросил, кто такие бойскауты.
- Реакционная буржуазная детская организация, призванная готовить безропотных слуг империализма, - нахмурившись, сказал Кузин. Потом подозрительно: - А почему ты, Муромцев, о них спрашиваешь?
- Да так, вообще, - неопределенно ответил я. - А если это будут юные коммунистические скауты?
- Таких не было, нет и быть не может, - отрезал Кузин.
И тут он ошибся. Первый тульский юкскаутский отряд я организовал при гимнастическом обществе «Сокол». Для этого мне и самому, конечно, пришлось стать «соколом» и вступить в младшую гимнастическую группу. Пришлось два раза в неделю уклоняться от репетиции и шагать через весь город в бывшую женскую гимназию научиться прыгать через «козла», подтягиваться на турнике и кольцах, отвечать на приветствия технического руководителя Абанина бодрым выкриком «наздар», называть совершенно чужих ребят братьями и, окончив все подтягивания, подпрыгивания и пробежки, маршировать по залу, распевая песню о «соколах», которые в скором времени «широкой лентой охватят весь шар земной». Зато вслед за Викторином Раевским в отряд юных коммунистических скаутов записались Николай и Виктор Сухотины, Гриша Левин, Ваня Марков и еще несколько ребят из младшей группы.
Скоро я познакомился с Михаилом Васильевичем Пружининым, который, как мне кажется, исполнял в «сокольском» обществе комиссарские обязанности. Это был высокий красивый человек с черными кудрями и маленькой, тщательно подстриженной бородкой. До революции, как я узнал от Раевского, он преподавал историю «классикам», то есть в мужской классической гимназии, а сейчас был обыкновенным шкрабом - школьным работником.
Михаил Васильевич очень одобрительно отнесся к моей затее.
- Когда-то, во дни оны, я тоже был причастен к созданию в России организации юных разведчиков. Так мы называли бойскаутов у себя в Орле. И, должен тебе признаться, Митя, что до сих пор считаю систему скаутинг самой действенной воспитательной системой, способствующей формированию порядочных людей, скромных, но с сильными характерами.
- Знаете что, Михаил Васильевич, будьте начальником нашего отряда, - тут же предложил я.
Пружинин задумался.
- Вот как мы сделаем, Митя, - сказал он наконец, решительно встряхнув кудрями. - Начни заниматься с уже записавшимися, я погляжу, что у вас из этого получится, и тогда вернемся к нашему разговору.
А что могло получиться? Юкскаутов под моим началом оказалось только семь человек. Я провел первый сбор тут же в раздевалке, когда все «сокола» переоделись и разошлись. Под потолком горела маленькая электрическая лампочка, бросающая совсем слабый и какой-то зловеще багровый свет. Мы сидели на старых, поломанных партах, сдвинутых в один из углов комнаты.
Когда я стал рассказывать ребятам о задачах юкскаутов, представлявшихся мне совершенно такими же, что и задачи детпролеткультов - подготовлять стойких юных коммунаров, Викторин Раевский, сидевший на парте рядом со мной, с сомнением покачал головой.
- Ты что-то путаешь! Насколько мне известно, скауты никакой политикой не занимаются.
Мы с ним горячо поспорили. Остальные сидели вокруг и только хлопали глазами.
- Давай-ка лучше я научу ребят, как вязать разные узлы, - обрывая спор, предложил Раевский. Он пошарил в кармане и достал кусок шпагата. Затем предложил, чтобы каждый юкскаут завязал шпагат «морским узлом». Никто из нас не знал, как вяжется «морской узел». Тогда за дело взялся Викторин. Он до тех пор связывал и развязывал шпагат, пока Ване Маркову не надоело и он воскликнул:
- Эх ты!... Дай-ка я его тройным рыбацким затяну.
И затянул так, что никто из нас, в том числе и Раевский, развязать узел не смог.
- Будем чертить топографические карты, - сказал я, но тут же с ужасом сообразил, что не знаю, как их чертят.
После этого я сделал еще две или три попытки провести сбор, всякий раз крепко споря с Раевским, и наконец в отчаянии обратился к Михаилу Васильевичу. Он молча выслушал, тряхнул кудрями и неожиданно легко согласился стать нашим начальником.
Когда в младшей группе узнали, что начальником юкскаутского отряда будет Михаил Васильевич Пружинин, сразу записалось четырнадцать человек. Теперь это был уже отряд. Конечно, ни о каких клятвах или, там, торжественных обещаниях, которые должны давать скауты - так, по крайней мере, понял я из прочитанных рассказов, - мы пока не думали. Ведь нужно было овладеть множеством специальностей, совершить уйму добрых дел, быть может, даже какие-нибудь подвиги, и уж только после этого давать присягу.
Под начальством Пружинина мы выходили на улицу и, шлепая по весенней грязи, зорко оглядывались по сторонам в поисках «добрых дел».
Ох, как это было трудно! Ну, допустим, идет пожилой или даже совсем старый человек и тащит какой-нибудь тяжелый баул или мешок. Надо помочь? Безусловно! Пружинин или я кричу: «Юкскауты, будьте готовы!» И двадцать ребят наперегонки, отталкивая друг друга и на ходу перебраниваясь, мчатся к старушке и отнимают у нее корзинку. Старушка ничего не понимает, сердится, а иногда начинает голосить. Тогда подходит Михаил Васильевич и подробно растолковывает бабушке, кто мы такие, почему ходим по улице целой ватагой и чего мы, собственно, от нее добиваемся. Некоторые после таких разъяснений охотно соглашались, чтобы скауты донесли их ношу до дому, и очень умилялись. Другие продолжали разглядывать нас недоверчиво и расставались со своей поклажей так, словно бы делали нам огромное одолжение. Один раз на углу бывшей Суворовской и Никольской в канаве застряло заднее колесо тяжело нагруженной телеги, и лошадь, несмотря на истошные крики возчика, кажется, не собиралась ее вытащить. Столпились прохожие, давали разные полезные советы. И тут Пружинин, стоя на тротуаре, выпростал из-под черной своей крылатки руки и, показав на застрявший воз, громко воскликнул: «Будьте готовы!» Все мы, двадцать здоровых ребят, как коршуны на добычу, бросились на телегу и мигом на руках выволокли ее из канавы. Возчик очень благодарил Михаила Васильевича: он вез несколько бочек с солеными огурцами на базар, чтобы продать их по несусветным спекулянтским ценам. Значит, мы помогли спекулянту.
Я не выдержал и сказал о своих сомнениях Пружинину.
- Да, в какой-то степени ты прав. Но тебе следует задуматься о причинах, породивших эту отвратительную спекуляцию, и, уверяю тебя, ты не найдешь прямого и ясного ответа. Я же рад, что мы столь охотно помогали человеку, не раздумывая над тем, кто он. В этом - преодоление животного эгоизма, свойственного двуногим.
Нет, не такие «добрые дела» представлялись мне в мыслях. Спасти утопающего ребенка, неожиданно и незаметно оказать помощь каким-нибудь нуждающимся старикам, рискуя собственной жизнью, предотвратить крушение поезда… Именно такие «добрые дела» чуть не каждый день совершают английские бойскауты в книжке «Мир приключений».
Я все чаще и чаще обращался к Михаилу Васильевичу с тревожным вопросом: как нам быть дальше?
И вот он пригласил меня к себе домой и за стаканом чая поговорил совершенно откровенно, как взрослый со взрослым. Прежде всего он выразил сомнение, что наш юкскаутский отряд сможет просуществовать без поддержки какого-нибудь солидного учреждения.
- Сокольское общество не следует принимать в расчет. Оно - на добровольных началах, существует на членские взносы и на сохранившиеся еще от стародавних времен сбережения. Кроме того, не стану скрывать от тебя, Митя, на нас косятся. Да, да. косятся! Происходит это только из-за непонимания целей и идей общества. Ты - комсомолец и, пожалуй, не поймешь меня, если я скажу, что революция не снимает с общества заботы о здоровье людей. Наоборот… Впрочем, я ухожу от темы… Ты сам мне говорил, что комсомол не слишком поощряет всякого рода «индейщину». Ведь верно? Ну, а скаутизм без «индейщины» - кокон, из которого выпорхнула бабочка. Как же нам быть? Искать влиятельную поддержку. Если бы я имел возможность, то поехал бы в Москву и повидался с Владимиром Александровичем Протопоповым. Он - один из организаторов скаутизма в России и, кроме того, умнейший и благороднейший человек. Насколько я знаю, живет в Москве и скульптор Иннокентий Жуков, тоже один из виднейших скаутмастеров России. Полагаю, они лучше нас знают, что нужно делать при сложившихся обстоятельствах, и могут дать ценный совет…
- Я поеду в Москву, - перебил я Пружинина. - У моей мамы проездной билет. Она теперь железнодорожница.
- Отлично! - тряхнув кудрями, воскликнул Михаил Васильевич. Тебе - подростку, да еще комсомольцу, удобнее, нежели мне, вступить в подобные переговоры.
Мы еще немного поговорили с Пружининым, а потом он написал подробное письмо Владимиру Александровичу Протопопову о нашем тульском житье-бытье.
Мама выправила мне проездной билет.