Дмитревский Владимир Иванович. "Бей, барабан!" Глава 6
Глава шестая
Александр Иванович Полюбин
Я только собирался напиться желудевого кофе с вкуснейшим ломтиком черного хлеба, поджаренного на льняном масле, когда в дверь постучали и на пороге появился Андрюша Устинович.
- Здравствуй, Андрюша. Садись и выпей с нами чашечку кофе, - предложила мама, перекладывая с раскаленной сковороды на тарелку квадратики поджаренного хлеба.
- Большое спасибо. Я уже... - торопливо пробормотал Андрюша и, по обыкновению расширив свои выпуклые карие глаза, стал делать мне какие-то таинственные знаки бровями, носом и даже ушами.
- Что с тобой? Болит что-нибудь? - тревожно спросила мама, заметившая странные Андрюшины гримасы.
- Нет, Софья Александровна, ничего не болит... Вчера, правда, самый чуток болело горло, но мама смазала его керосином. Теперь не болит.
- Почему же тогда ты так гримасничаешь и не хочешь выпить с Митей кофе? - продолжала настойчиво расспрашивать мама.
Я тоже ничего не мог понять. Ясно было, что он пришел ко мне не просто так и делает какие-то важные знаки. Но стоило ли отказаться от поджаренного хлеба и навлечь на себя неудовольствие мамы, которая терпеть не могла, когда я убегал из дома не позавтракав?
Андрюша беспомощно оглянулся, судорожно проглотил слюну и сразу выпалил:
- Длинный Карабин вернулся из далекой прерии!
- Ур-р-ра! - заорал я, вскакивая со стула. - Александр Иванович приехал!
- Куда ты? Подожди... Выпей кофе.
- Мамочка, потом... Пожалуйста, потом!
Но мама неумолима.
- Садись и завтракай. Александру Ивановичу надо привести себя в порядок и отдохнуть. Не будь эгоистом, Митя.
Я растерянно посмотрел на Андрюшу: ну вот, мы уже попали в эгоисты.
Андрюша легонько вздохнул и опустил глаза.
- Так я, пожалуй, пойду, - неуверенно пробормотал он.
- Посиди минутку, Митя поест, и вы пойдете. А пока я хочу сказать вам одну вещь.
Лицо мамы приняло загадочное выражение.
- Как ты думаешь, Митя, почему все наши ребята так любят Александра Ивановича? - спросила она.
У мамы удивительная способность задавать странные вопросы. Почему мы все любим Александра Ивановича? Любим - и все тут! А рассказывать все очень долго, да и мама все равно ничего не поймет. Он, например, никогда не обращается к нам так, как Надежда Власьевна, Лидия Алексеевна, Петр Петрович и другие наши воспитатели: «дети» или даже, что совсем несносно, - «деточки». Он понимает толк во множестве полезных вещей: знает, как надо налить свинцом биток, как обстругать «чижика», чтобы он прыгал на целую сажень, лучше всех нас отыскивает птичьи гнезда, плавает и саженками, и на боку, и на спине, вертит на турнике «солнышко», замечательно играет на мандолине, гитаре и балалайке, умеет чинить электрические фонарики, будильники и тому подобное.
Когда мы играли в индейцев, он брал в руки ружье, сделанное из доски, и обращался с ним как с настоящим. Он рассказывал нам об «Оводе» и о борце Лурихе, выступавшем в цирке под красной маской с эмблемой черного ворона... Он и сам знает все борцовские приемы и научил бороться «по-французски» и меня, и Колю Давыдова, и Кругликова, и даже Андрюшу Устиновича, хотя силенок у Андрюши, как у цыпленка.
Когда я с ним однажды сильно поссорился и мы не разговаривали целых два дня, я затосковал и написал ему письмо, в котором сообщал, что грозный атаман разбойников «голубая маска» ровно через десять минут явится к нему для переговоров. Письмо я передал Вальке Федорову и велел вручить его Александру Ивановичу, а сам между тем взял мамин голубой шарф из очень тонкого шелка и обмотал им лицо и голову. Затем я сунул за пояс огромный хлебный нож и еще один - узенький и длинный, в кожаном чехольчике, подаренный мне отцом. А в руке я крепко сжимал рукоятку моего верного томагавка, сейчас представлявшегося мне разбойничьей секирой. Накинув на плечи опять-таки мамин черный дождевой плащ, я спустился по лестнице, быстро прошмыгнул по коридору нижнего этажа и три раза постучал в двери квартиры, где жили Полюбины.
«Войдите», - услышал я знакомый голос. Я толкнул дверь, вошел и … обомлел... В маленькой кухоньке лицом ко мне стоял человек в длинном пальто, широкополой шляпе и в черной полумаске с узкими прорезями для глаз. Руки в черных перчатках были подняты и направляли мне в грудь два настоящих револьвера - наган и браунинг.
- Ни шагу дальше! - угрожающе предупредил человек.
Понятно, это был Александр Иванович, и мы тут же помирились.
Спрашивается: поступили бы когда-нибудь так Надежда Власьевна, Петр Петрович или кто угодно еще из служащих детского дома? Уверен, что нет!
Александр Иванович позволял нам бороться и даже сам схватывался - один на четверых.
Он вообще не возражал даже против справедливой и честной драки на кулаках, если силы противников были примерно равны. Но когда обижали слабого или несколько ребят набрасывались на одного, Александр Иванович свирепел, разбрасывал нападающих, как щенят, и потом уже совершенно спокойно предлагал зачинщикам: «Что, кулаки зачесались? Так давайте со мной!» Само собой разумеется, что никто не соглашался на такое предложение, а Александр Иванович тут же рассказывал какую-нибудь необыкновенно интересную историю, в которой правда и победа в конце концов оказывались на стороне слабейшего.
Александр Иванович был своим человеком среди нас, и все мы отлично это чувствовали.
Но мама настойчиво повторяет вопрос. И тогда я сбивчиво, перескакивая с одной мысли на другую, рассказываю о том, что мы все думаем об Александре Ивановиче и почему пойдем за ним хоть на край света.
И самое удивительное происходит тогда, когда я заканчиваю свой нестройный рассказ...
Мама, оказывается, поняла! Я вижу это по ее ласково-внимательному взгляду, по легкой, сочувственной улыбке на ее полных губах.
- Совсем свой среди вас... - повторяет она негромко. - Ты хорошо объяснил, Митя. Только, по обыкновению, страшно торопился. Теперь и я хочу поделиться с вами одной новостью. Вы будете рады.
- Какая новость, мамочка?
- Видишь ли, Александр Иванович оставил свою службу в продотряде и подал заявление в Унаробраз, чтобы его зачислили воспитателем в наш детский дом... Сейчас как раз освободилось место - Людмила Григорьевна уезжает. Я написала в Унаробраз и вот на днях получила ответ. Александр Иванович зачислен на службу в наш детский дом. Теперь он постоянно будет с вами. Ты рад, Митя?
Рад ли я? И мама еще спрашивает! Но нас с Андрюшей уже нет в комнате. Мы слетаем по лестнице, но так как это утомительно долго, то на втором пролете мы плюхаемся животами на скользкие дубовые перила и стремглав летим вниз.
Дома Александра Ивановича не оказалось.
- Да где же он?
- Может, в зале?
- Про Кольку знает?
- Ребята сказали.
- Бежим скорее!
- Бежим!
Дорога была буквально каждая секунда.
С момента внезапного отъезда батареи и бегства Коли Давыдова земля уходила у нас из-под ног. Организованная нами красная разведка выдохлась.
Командир красной разведки исчез, разведывать больше было абсолютно нечего, и наши засекреченные заставы, донесения начальников патрулей, наши, нарисованные Андрюшей, великолепные топографические карты с маленькими красными флажочками на булавках потеряли смысл.
Ослабла военная дисциплина. Валька Федоров своевольничал и дерзил, а остальные начальники патрулей с явной неохотой выполняли приказы главного штаба, потерявшие всю свою убедительность. Не далее как вчера один из самых исполнительных разведчиков - Санька Фуллер, тихий, рассудительный человек, - выслушав мое распоряжение направиться со своим патрулем за фруктовый сад и засесть на так называемой черемуховой полянке, спросил: «А зачем туда идти?» И, не дождавшись моего ответа, робко заметил: «Может, не стоит, Митя? Ребята говорят, что скучно...»
И я, так и не придумав, что можно возразить на это сокрушающее «скучно», стал уныло бормотать о дисциплине, о приказе главного штаба и о чем-то еще.
Андрюша - тот продолжал горячо настаивать на нашем возвращении в страну Фенимора Купера и Майн Рида. Он больше всех нас любил игру в индейцев и на самом деле забывал, что он - Андрюша Устинович - сын нашей детдомовской фельдшерицы, а не бесстрашный вождь Рысь.
Я понимал его, но не разделял веры, что все будет так же увлекательно, интересно и , главное, нужно, как и до приезда артиллерийской батареи. Что-то оборвалось в моем сердце, и самодельный тупой топорик, которым я когда-то так гордился, перестал быть для меня индийским томагавком. А Колька Давыдов, бежавший из детского дома на фронт, стал для меня понятнее и ближе, чем Андрюша Устинович, с которым мы всегда умели так интересно выдумывать.
В этой сложной обстановке Александр Иванович нужен был нам, как воздух.
И когда мы с Андрюшей бурей влетели в зал и, как по льду, проскользили по его натертому паркету туда, где шевелилась плотная толпа наших ребят, на сердце у меня стало легко и спокойно, - я увидел знаменитый френч Александра Ивановича из ярко-коричневого бархата, длинный, с карманами непостижимой величины.
- Александр Иванович!.. Приехали!.. А у нас тут... - закричал я, задыхаясь от волнения и от огромного количества новостей, которые мне предстояло сейчас же, немедленно выложить этому человеку во френче.
- Здорово, комиссар, - сказал Александр Иванович и протянул мне свою небольшую руку, которой он мог шутя выжать десять раз подряд чугунную двухпудовую гирю.
- У нас тут стояла целая батарея... И товарищ комиссар сказал, что мы все - юные коммунары. Мы организовали красную разведку и во всем им помогали... А теперь они уехали... И Коля Давыдов вместе с ними... - залпом выпалил я, опасаясь, что кто-нибудь другой может посвятить Александра Ивановича во все наши потрясающие новости.
- Кое-что я уже слышал, - задумчиво сказал Александр Иванович. - С красной разведкой вы хорошо придумали, а вот с Давыдовым абсолютная чепуха получилась.
И, пристально глядя мне в глаза, повторил:
- Да, никуда не годная чепуха получилась.
Признаюсь, таких слов я не ожидал. От кого угодно готов я был услышать осуждение героического поступка Кольки. Даже от мамы.
Но почему Кольку осуждает Александр Иванович, чья собственная жизнь состоит из одних приключений и, конечно, поразительных подвигов - шутка ли сказать: он инструктор продотряда и борется со спекулянтами-мешочниками и даже с настоящими бандитскими шайками, - я понять не мог.
- Почему же чепуха? - возмущенно спросил я. - Колька решил умереть за революцию, а вы говорите - чепуха... Небось вы с бандитами боретесь, и все такое, и никто не говорит, что это чепуха?!
- Всякому овощу свое время, Митя, -миролюбиво возразил Александр Иванович. - Мне, слава богу, уже двадцать третий пошел, а Давыдову сколько? Тринадцать!
- Уже четырнадцать скоро, - возразил Андрюша, вызывающе взглянув на Александра Ивановича.
Уж таков Андрюша Устинович! Если я с кем-нибудь схвачусь, он обязательно бросится мне на помощь, не задумываясь, какими силами обладает противник.
- Не знаю, - сказал Александр Иванович и пожал плечами. - Может быть, по-вашему, и правильно, когда командир отряда красных разведчиков тайно, никого не предупредив, бросает свой отряд, своих боевых товарищей и, забравшись, как какой-нибудь шкет, в собачий ящик, едет мешать людям делать большое и важное дело... А по-моему, это просто трусость.
- Почему же это обязательно в собачьем ящике? Может, он с красноармейцами, в теплушке! - перебил я.
Александр Иванович взглянул в мою сторону.
- И я готов с кем угодно спорить, ну вот хотя бы с тобой, - продолжал он, - что товарищ Мельников, а мне о нем рассказывали, примет меры, чтобы как можно скорее доставить Давыдова сюда, в детский дом.
- Спорь! Бьюсь об заклад, что товарищ комиссар оставит Давыдова при батарее, - шепнул Андрюша.
Я с силою ударил ладонью о ладонь Александра Ивановича.
- Ладно, спорим!
- А какой заклад?
- Вы сами назначайте.
- Идет. Если проиграешь ты, то отряд красных разведчиков будет делать только то, что я скажу...Ну, а ежели проиграю...
- Александр Иванович, а что мы можем делать?
- Вы скажите! Мы и без заклада поможем.
- Правда, скажите... Ну что вам стоит?..
Спор, за минуту до того волновавший и меня, и Андрюшу, и всех ребят, теснящихся вокруг Александра Ивановича, был мгновенно забыт.
Александр Иванович что-то придумал. Это было ясно для всех. Но что именно?
Я пошептался с Андрюшей и затем железным голосом комиссара гаркнул на весь зал:
- Начальники патрулей, ко мне!
Надежда Власьевна - наша дежурная воспитательница - высокая, прямая, бледно-желтая, с пучком седых волос, похожих на индейский убор, давно уже неодобрительно поглядывала в нашу сторону.
Теперь, положив на столик розовую подушечку, которую вышивала уже несколько месяцев, и величаво поднявшись со своего плетеного кресла, она громко спросила:
- Что у вас там происходит? Митя, почему ты так неистово кричишь? Сейчас же подойди ко мне.
Фуллер, Кругликов, Федоров, Катя Леденева и десяток других начальников патрулей, расталкивая мелюзгу, кинулись ко мне и застыли: руки по швам, с суровыми, настороженными лицами.
- Значит так, - сказал я. - Приказ главного штаба красной разведки: с этой минуты поступаем в распоряжение Александра Ивановича и выполняем все его приказы. Ясно?
- Ясно!! - радостно рявкнули начальники патрулей.
- Дмитрий Муромцев, немедленно подойди ко мне. В противном случае я пожалуюсь на твое непослушание Софии Александровне, - скрипуче неслось с дальнего конца зала.
Надежда Власьевна стояла у окна, прямая и тонкая, как вязальная спица, и манила меня указательным пальцем, таким же длинным и тонким, как и она сама.
- Не беспокойтесь, Надежда Власьевна, у нас тут полный порядок, - весело и громко сказал Александр Иванович и едва заметно подмигнул мне. - Ребята обещали мне помочь в устройстве театра.
Конечно, мы закричали «ура» и со всех сторон облепили Александра Ивановича. Он посмеивался и сбрасывал нас со своих плеч осторожно, как кошка, играющая с котятами.
И тут меня осенило.
- Александр Иванович, знаете что? Будьте командиром нашей красной разведки без заклада. Александр Иванович, ну пожалуйста! - выпалил я одним духом.
Александр Иванович на секунду задумался.
- Ну что ж, Митя. Я согласен. Только ты завтра же поставь этот вопрос перед главным штабом, а то как-то неладно получится - самозванный командир! И еще одна вещь: командовать красной разведкой я буду временно...
- Но почему?
- Потому что мы скоро организуем что-то другое. Ты же сам жаловался, что ребята стали скучать.
- Ну, с вами-то небось не поскучают!
- Вот я и хочу сделать так, чтобы не скучали... В общем, первая боевая операция - организация театра. Ясно, товарищ комиссар?
- Ясно, товарищ командир, - коротко, по-военному, отвечаю я, с трудом сдерживаясь от ликующего вопля.
Шутка сказать: командовать нашей красной разведкой взялся сам Александр Иванович Полюбин!
Александр Иванович Полюбин
Я только собирался напиться желудевого кофе с вкуснейшим ломтиком черного хлеба, поджаренного на льняном масле, когда в дверь постучали и на пороге появился Андрюша Устинович.
- Здравствуй, Андрюша. Садись и выпей с нами чашечку кофе, - предложила мама, перекладывая с раскаленной сковороды на тарелку квадратики поджаренного хлеба.
- Большое спасибо. Я уже... - торопливо пробормотал Андрюша и, по обыкновению расширив свои выпуклые карие глаза, стал делать мне какие-то таинственные знаки бровями, носом и даже ушами.
- Что с тобой? Болит что-нибудь? - тревожно спросила мама, заметившая странные Андрюшины гримасы.
- Нет, Софья Александровна, ничего не болит... Вчера, правда, самый чуток болело горло, но мама смазала его керосином. Теперь не болит.
- Почему же тогда ты так гримасничаешь и не хочешь выпить с Митей кофе? - продолжала настойчиво расспрашивать мама.
Я тоже ничего не мог понять. Ясно было, что он пришел ко мне не просто так и делает какие-то важные знаки. Но стоило ли отказаться от поджаренного хлеба и навлечь на себя неудовольствие мамы, которая терпеть не могла, когда я убегал из дома не позавтракав?
Андрюша беспомощно оглянулся, судорожно проглотил слюну и сразу выпалил:
- Длинный Карабин вернулся из далекой прерии!
- Ур-р-ра! - заорал я, вскакивая со стула. - Александр Иванович приехал!
- Куда ты? Подожди... Выпей кофе.
- Мамочка, потом... Пожалуйста, потом!
Но мама неумолима.
- Садись и завтракай. Александру Ивановичу надо привести себя в порядок и отдохнуть. Не будь эгоистом, Митя.
Я растерянно посмотрел на Андрюшу: ну вот, мы уже попали в эгоисты.
Андрюша легонько вздохнул и опустил глаза.
- Так я, пожалуй, пойду, - неуверенно пробормотал он.
- Посиди минутку, Митя поест, и вы пойдете. А пока я хочу сказать вам одну вещь.
Лицо мамы приняло загадочное выражение.
- Как ты думаешь, Митя, почему все наши ребята так любят Александра Ивановича? - спросила она.
У мамы удивительная способность задавать странные вопросы. Почему мы все любим Александра Ивановича? Любим - и все тут! А рассказывать все очень долго, да и мама все равно ничего не поймет. Он, например, никогда не обращается к нам так, как Надежда Власьевна, Лидия Алексеевна, Петр Петрович и другие наши воспитатели: «дети» или даже, что совсем несносно, - «деточки». Он понимает толк во множестве полезных вещей: знает, как надо налить свинцом биток, как обстругать «чижика», чтобы он прыгал на целую сажень, лучше всех нас отыскивает птичьи гнезда, плавает и саженками, и на боку, и на спине, вертит на турнике «солнышко», замечательно играет на мандолине, гитаре и балалайке, умеет чинить электрические фонарики, будильники и тому подобное.
Когда мы играли в индейцев, он брал в руки ружье, сделанное из доски, и обращался с ним как с настоящим. Он рассказывал нам об «Оводе» и о борце Лурихе, выступавшем в цирке под красной маской с эмблемой черного ворона... Он и сам знает все борцовские приемы и научил бороться «по-французски» и меня, и Колю Давыдова, и Кругликова, и даже Андрюшу Устиновича, хотя силенок у Андрюши, как у цыпленка.
Когда я с ним однажды сильно поссорился и мы не разговаривали целых два дня, я затосковал и написал ему письмо, в котором сообщал, что грозный атаман разбойников «голубая маска» ровно через десять минут явится к нему для переговоров. Письмо я передал Вальке Федорову и велел вручить его Александру Ивановичу, а сам между тем взял мамин голубой шарф из очень тонкого шелка и обмотал им лицо и голову. Затем я сунул за пояс огромный хлебный нож и еще один - узенький и длинный, в кожаном чехольчике, подаренный мне отцом. А в руке я крепко сжимал рукоятку моего верного томагавка, сейчас представлявшегося мне разбойничьей секирой. Накинув на плечи опять-таки мамин черный дождевой плащ, я спустился по лестнице, быстро прошмыгнул по коридору нижнего этажа и три раза постучал в двери квартиры, где жили Полюбины.
«Войдите», - услышал я знакомый голос. Я толкнул дверь, вошел и … обомлел... В маленькой кухоньке лицом ко мне стоял человек в длинном пальто, широкополой шляпе и в черной полумаске с узкими прорезями для глаз. Руки в черных перчатках были подняты и направляли мне в грудь два настоящих револьвера - наган и браунинг.
- Ни шагу дальше! - угрожающе предупредил человек.
Понятно, это был Александр Иванович, и мы тут же помирились.
Спрашивается: поступили бы когда-нибудь так Надежда Власьевна, Петр Петрович или кто угодно еще из служащих детского дома? Уверен, что нет!
Александр Иванович позволял нам бороться и даже сам схватывался - один на четверых.
Он вообще не возражал даже против справедливой и честной драки на кулаках, если силы противников были примерно равны. Но когда обижали слабого или несколько ребят набрасывались на одного, Александр Иванович свирепел, разбрасывал нападающих, как щенят, и потом уже совершенно спокойно предлагал зачинщикам: «Что, кулаки зачесались? Так давайте со мной!» Само собой разумеется, что никто не соглашался на такое предложение, а Александр Иванович тут же рассказывал какую-нибудь необыкновенно интересную историю, в которой правда и победа в конце концов оказывались на стороне слабейшего.
Александр Иванович был своим человеком среди нас, и все мы отлично это чувствовали.
Но мама настойчиво повторяет вопрос. И тогда я сбивчиво, перескакивая с одной мысли на другую, рассказываю о том, что мы все думаем об Александре Ивановиче и почему пойдем за ним хоть на край света.
И самое удивительное происходит тогда, когда я заканчиваю свой нестройный рассказ...
Мама, оказывается, поняла! Я вижу это по ее ласково-внимательному взгляду, по легкой, сочувственной улыбке на ее полных губах.
- Совсем свой среди вас... - повторяет она негромко. - Ты хорошо объяснил, Митя. Только, по обыкновению, страшно торопился. Теперь и я хочу поделиться с вами одной новостью. Вы будете рады.
- Какая новость, мамочка?
- Видишь ли, Александр Иванович оставил свою службу в продотряде и подал заявление в Унаробраз, чтобы его зачислили воспитателем в наш детский дом... Сейчас как раз освободилось место - Людмила Григорьевна уезжает. Я написала в Унаробраз и вот на днях получила ответ. Александр Иванович зачислен на службу в наш детский дом. Теперь он постоянно будет с вами. Ты рад, Митя?
Рад ли я? И мама еще спрашивает! Но нас с Андрюшей уже нет в комнате. Мы слетаем по лестнице, но так как это утомительно долго, то на втором пролете мы плюхаемся животами на скользкие дубовые перила и стремглав летим вниз.
Дома Александра Ивановича не оказалось.
- Да где же он?
- Может, в зале?
- Про Кольку знает?
- Ребята сказали.
- Бежим скорее!
- Бежим!
Дорога была буквально каждая секунда.
С момента внезапного отъезда батареи и бегства Коли Давыдова земля уходила у нас из-под ног. Организованная нами красная разведка выдохлась.
Командир красной разведки исчез, разведывать больше было абсолютно нечего, и наши засекреченные заставы, донесения начальников патрулей, наши, нарисованные Андрюшей, великолепные топографические карты с маленькими красными флажочками на булавках потеряли смысл.
Ослабла военная дисциплина. Валька Федоров своевольничал и дерзил, а остальные начальники патрулей с явной неохотой выполняли приказы главного штаба, потерявшие всю свою убедительность. Не далее как вчера один из самых исполнительных разведчиков - Санька Фуллер, тихий, рассудительный человек, - выслушав мое распоряжение направиться со своим патрулем за фруктовый сад и засесть на так называемой черемуховой полянке, спросил: «А зачем туда идти?» И, не дождавшись моего ответа, робко заметил: «Может, не стоит, Митя? Ребята говорят, что скучно...»
И я, так и не придумав, что можно возразить на это сокрушающее «скучно», стал уныло бормотать о дисциплине, о приказе главного штаба и о чем-то еще.
Андрюша - тот продолжал горячо настаивать на нашем возвращении в страну Фенимора Купера и Майн Рида. Он больше всех нас любил игру в индейцев и на самом деле забывал, что он - Андрюша Устинович - сын нашей детдомовской фельдшерицы, а не бесстрашный вождь Рысь.
Я понимал его, но не разделял веры, что все будет так же увлекательно, интересно и , главное, нужно, как и до приезда артиллерийской батареи. Что-то оборвалось в моем сердце, и самодельный тупой топорик, которым я когда-то так гордился, перестал быть для меня индийским томагавком. А Колька Давыдов, бежавший из детского дома на фронт, стал для меня понятнее и ближе, чем Андрюша Устинович, с которым мы всегда умели так интересно выдумывать.
В этой сложной обстановке Александр Иванович нужен был нам, как воздух.
И когда мы с Андрюшей бурей влетели в зал и, как по льду, проскользили по его натертому паркету туда, где шевелилась плотная толпа наших ребят, на сердце у меня стало легко и спокойно, - я увидел знаменитый френч Александра Ивановича из ярко-коричневого бархата, длинный, с карманами непостижимой величины.
- Александр Иванович!.. Приехали!.. А у нас тут... - закричал я, задыхаясь от волнения и от огромного количества новостей, которые мне предстояло сейчас же, немедленно выложить этому человеку во френче.
- Здорово, комиссар, - сказал Александр Иванович и протянул мне свою небольшую руку, которой он мог шутя выжать десять раз подряд чугунную двухпудовую гирю.
- У нас тут стояла целая батарея... И товарищ комиссар сказал, что мы все - юные коммунары. Мы организовали красную разведку и во всем им помогали... А теперь они уехали... И Коля Давыдов вместе с ними... - залпом выпалил я, опасаясь, что кто-нибудь другой может посвятить Александра Ивановича во все наши потрясающие новости.
- Кое-что я уже слышал, - задумчиво сказал Александр Иванович. - С красной разведкой вы хорошо придумали, а вот с Давыдовым абсолютная чепуха получилась.
И, пристально глядя мне в глаза, повторил:
- Да, никуда не годная чепуха получилась.
Признаюсь, таких слов я не ожидал. От кого угодно готов я был услышать осуждение героического поступка Кольки. Даже от мамы.
Но почему Кольку осуждает Александр Иванович, чья собственная жизнь состоит из одних приключений и, конечно, поразительных подвигов - шутка ли сказать: он инструктор продотряда и борется со спекулянтами-мешочниками и даже с настоящими бандитскими шайками, - я понять не мог.
- Почему же чепуха? - возмущенно спросил я. - Колька решил умереть за революцию, а вы говорите - чепуха... Небось вы с бандитами боретесь, и все такое, и никто не говорит, что это чепуха?!
- Всякому овощу свое время, Митя, -миролюбиво возразил Александр Иванович. - Мне, слава богу, уже двадцать третий пошел, а Давыдову сколько? Тринадцать!
- Уже четырнадцать скоро, - возразил Андрюша, вызывающе взглянув на Александра Ивановича.
Уж таков Андрюша Устинович! Если я с кем-нибудь схвачусь, он обязательно бросится мне на помощь, не задумываясь, какими силами обладает противник.
- Не знаю, - сказал Александр Иванович и пожал плечами. - Может быть, по-вашему, и правильно, когда командир отряда красных разведчиков тайно, никого не предупредив, бросает свой отряд, своих боевых товарищей и, забравшись, как какой-нибудь шкет, в собачий ящик, едет мешать людям делать большое и важное дело... А по-моему, это просто трусость.
- Почему же это обязательно в собачьем ящике? Может, он с красноармейцами, в теплушке! - перебил я.
Александр Иванович взглянул в мою сторону.
- И я готов с кем угодно спорить, ну вот хотя бы с тобой, - продолжал он, - что товарищ Мельников, а мне о нем рассказывали, примет меры, чтобы как можно скорее доставить Давыдова сюда, в детский дом.
- Спорь! Бьюсь об заклад, что товарищ комиссар оставит Давыдова при батарее, - шепнул Андрюша.
Я с силою ударил ладонью о ладонь Александра Ивановича.
- Ладно, спорим!
- А какой заклад?
- Вы сами назначайте.
- Идет. Если проиграешь ты, то отряд красных разведчиков будет делать только то, что я скажу...Ну, а ежели проиграю...
- Александр Иванович, а что мы можем делать?
- Вы скажите! Мы и без заклада поможем.
- Правда, скажите... Ну что вам стоит?..
Спор, за минуту до того волновавший и меня, и Андрюшу, и всех ребят, теснящихся вокруг Александра Ивановича, был мгновенно забыт.
Александр Иванович что-то придумал. Это было ясно для всех. Но что именно?
Я пошептался с Андрюшей и затем железным голосом комиссара гаркнул на весь зал:
- Начальники патрулей, ко мне!
Надежда Власьевна - наша дежурная воспитательница - высокая, прямая, бледно-желтая, с пучком седых волос, похожих на индейский убор, давно уже неодобрительно поглядывала в нашу сторону.
Теперь, положив на столик розовую подушечку, которую вышивала уже несколько месяцев, и величаво поднявшись со своего плетеного кресла, она громко спросила:
- Что у вас там происходит? Митя, почему ты так неистово кричишь? Сейчас же подойди ко мне.
Фуллер, Кругликов, Федоров, Катя Леденева и десяток других начальников патрулей, расталкивая мелюзгу, кинулись ко мне и застыли: руки по швам, с суровыми, настороженными лицами.
- Значит так, - сказал я. - Приказ главного штаба красной разведки: с этой минуты поступаем в распоряжение Александра Ивановича и выполняем все его приказы. Ясно?
- Ясно!! - радостно рявкнули начальники патрулей.
- Дмитрий Муромцев, немедленно подойди ко мне. В противном случае я пожалуюсь на твое непослушание Софии Александровне, - скрипуче неслось с дальнего конца зала.
Надежда Власьевна стояла у окна, прямая и тонкая, как вязальная спица, и манила меня указательным пальцем, таким же длинным и тонким, как и она сама.
- Не беспокойтесь, Надежда Власьевна, у нас тут полный порядок, - весело и громко сказал Александр Иванович и едва заметно подмигнул мне. - Ребята обещали мне помочь в устройстве театра.
Конечно, мы закричали «ура» и со всех сторон облепили Александра Ивановича. Он посмеивался и сбрасывал нас со своих плеч осторожно, как кошка, играющая с котятами.
И тут меня осенило.
- Александр Иванович, знаете что? Будьте командиром нашей красной разведки без заклада. Александр Иванович, ну пожалуйста! - выпалил я одним духом.
Александр Иванович на секунду задумался.
- Ну что ж, Митя. Я согласен. Только ты завтра же поставь этот вопрос перед главным штабом, а то как-то неладно получится - самозванный командир! И еще одна вещь: командовать красной разведкой я буду временно...
- Но почему?
- Потому что мы скоро организуем что-то другое. Ты же сам жаловался, что ребята стали скучать.
- Ну, с вами-то небось не поскучают!
- Вот я и хочу сделать так, чтобы не скучали... В общем, первая боевая операция - организация театра. Ясно, товарищ комиссар?
- Ясно, товарищ командир, - коротко, по-военному, отвечаю я, с трудом сдерживаясь от ликующего вопля.
Шутка сказать: командовать нашей красной разведкой взялся сам Александр Иванович Полюбин!