Тень модерна
Оригинал взят у ilya_yu в тень модерна
Ж. Бодрийяр писал о феномене «двойника»:
«Это воображаемая фигура, которая, будучи душой, тенью, отображением в зеркале, преследует, словно нечто себе подобное, подвластный ей субъект, так что он, оставаясь самим собой, навсегда теряет свою суть, преследует в образе ощутимой и всегда предотвращаемой смерти. Впрочем, эту смерть не всегда можно предотвратить: когда двойник обретает материальную оболочку и становится видимым, он несёт неминуемую гибель»
(Прозрачность зла. М., 2000, с. 167).
Внутри модерна давно жил его тёмный двойник. И чем больше модерн умирал, тем более двойник «становился видимым».
I.
Сначала - коротко о существенных свойствах проекта «модерн» (повторяю выводы предыдущего текста). (1) Тот порядок вещей, который мы называем «модерн», основывается на сверхценности «личность», главными атрибутами которой являются «свобода» и «разум». (2) Идеология проекта принципиально нестабильна - в силу противоречивости её базовых категорий и «врождённой» потребности в самодеятельном поиске истины. (3) Европейская культура начинает бунт против рациональности как всеобщей основы социальной жизни; не в силах противостоять антирациональному бунту, идеология разума отступает - и бытие проваливается в тёмную бездну негативной свободы. Об этой «бездне» (она же - «двойник» и «тень» модерна) и пойдёт речь.
Вознося самодеятельную личность и её субъективный разум, модерн постоянно поверял себя плюрализмом идеологий и интеллектуальной критикой. Двойник впервые бледно отразился в зеркале бунтующего романтического искусства - в виде чарующей, таинственной «другой свободы» - ещё большей свободы, нежели дозволял модерн. С каждым новым витком самокритики тень модерна сгущалась.
Ю. Хабермас полагает, что кризис модерна связан с недостаточностью оснований проекта. Ценностным началом для Просвещения стал «субъект-центрированный разум»; «незавершенность» проекта Хабермас связывает с возможностью исправления этого звена, его трансформации в «коммуникативный разум». Я предложил бы такую схему:
- традиционное общество обосновывало свой образ жизни и мышления сверхценностью «Бог»;
- Ренессанс смягчил модель, выдвинув новое основание - «Я и Бог» (высокий Ренессанс для меня выражен в поэме Данте Алигьери и творениях Микеланджело Буанаротти);
- модерн предложил миру жить по принципу «Я сам»;
- Ю. Хабермас предлагает скорректировать проект, исходя из принципа «Я и Другой».
II.
Анализируя полемику романтиков, Ницше, Хайдеггера, Фуко с философией разума, Хабермас прослеживает, как философская мысль конструирует «иное разума». Уже младогегельянцы «подали на абсолютный дух в суд с целью восстановить исконные права другого, иного как предшественника разума». «Иное разума» предстает как
«непосредственно жизненные силы расколотой и подавленной человеческой природы; это вновь открытый в романтизме феномен мечты, фантазии, безумия, оргаистического возбуждения, экстаза; это эстетический, ориентированный на эстетические удовольствия опыт дезориентированной субъективности»
(Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. Двенадцать лекций.
М., 2008. С.314, 316-317).
Модерн трактовал человека в классическом духе. Человека отличает разум. Его воля - это способность разума к целеполаганию. Таким образом, модернистская свобода (та, которая воспета в лозунге «Либерте, Эгалите, Фратерните!») мыслилась как производное от разума.
А. Шопенгауэр оформил разрыв разума и воли: согласно его учению, неразумная Воля создает этот мир - худший из возможных; Ницше заявил, что миром правит воля к власти; М.Хайдеггер расшифровал волю к власти как волю к воле - как чистую волю, для себя волю; Достоевский изображает подпольного человека, чье «хотение» (воля к воле) рушит утопии разума. Воля и разум вошли в клинч. Воля - «иное разума», которое одновременно есть источник иной свободы.
III.
Чтобы как-то конкретизировать эту тёмную волю, я вынужден процитировать ещё одного философа. Поль Рикёр:
<...> если можно считать психоанализ археологией субъекта, то задача рефлексивной философии после Фрейда будет состоять в диалектическом присоединении телеологии к этой археологии. Только данная полярность arche - telos, истока и цели, импульсной основы и культурного видения может вырвать философию Cogito из объятий абстракции, идеализма, солипсизма, короче говоря, освободить ее от всех патологических форм субъективизма, извращающих позицию субъекта.
(Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике.
М., 2002, с.308 - 309)
Французский философ интерпретирует психоанализ как археологию субъекта, как аналитику низших, до-субъектных сил. Субъект обнаруживается, когда arche связывается с telos, когда субъект рассматривается вместе с какой-то телеологией (целью), каким-то сверхимпульсным горизонтом. Можно сопоставить arche с волей, а telos - с разумом; тогда мрачные ликования Ницше становятся более конкретны: ожидаемый сверхчеловек - это человек архэ, отринувший тэлос. В Средние века «тэлос» был всеобщим, его роль выполняла христианская вера. Теперь же он был сначала отдан в свободное распоряжение субъекта и, в конце концов, сдан в архив.
По-своему конструирует «иное разума» Мишель Фуко. В своих книгах «История безумия», «Ненормальные», «Надзирать и наказывать», «История сексуальности» он противопоставляет модерному «порядку вещей» мир, вытесненный, репрессированный этим порядком; мыслитель пытается получить доступ к знаниям маргиналов как «иному разума»: «Таковы, например, знания пациентов психиатрических клиник и персонала, правонарушителей и надзирателей, заключенных концлагерей и охранников, чернокожих и гомосексуалистов, женщин и колдуний, бродяг, детей и сумасшедших» (Хабермас, с. 291). Фуко ведет свою полемику с модерном «на темном фоне малоизвестных, маргинальных и альтернативных знаний» (Там же).
Внутри модерна (и подпитываясь его импульсами) формируется целая парадигма, организованная не идеями «разума» или «души», но идеологией «воли», «архэ», «маргинальных знаний». Эта своеобразная парадигма воли имеет свою мифологию, свою этику и эстетику и даже свою утопию.
IV.
Дионисийская мифология (мифология божественного безумия и экстаза) оживает у романтиков (Гёльдерлин), обосновывается Ницше, переживает Ренессанс на рубеже веков и обретает новые концептуальные очертания в философии Жоржа Батая (иногда его считают первым постмодернистом). Не вдаваясь в подробности, укажу, что рядом с Дионисом время от времени возникает фигура Сатурна (Кроноса) - прародителя и пожирателя олимпийских богов. Сатурн восходит к универсальному мифологическому образу чудовища, персонифицирующего силы тьмы и хаоса. В мифологиях появление мирового порядка происходит с победой над чудовищем (Зевс одолевает Кроноса). Сатурн - это абсолютный хаос, а Дионис - вочеловеченный хаос, своего рода анти-мессия, дарующий людям антиблагодать пьяного экстаза.
Мы знаем множество утопий разума, а вот утопий воли как будто по определению быть не может: утопия есть уже некоторый разумный диктат над волей, воля - антиутопична. Между тем, один интеллектуальный бестселлер XX века конструирует Царство Воли - это книга Михаила Бахтина о Франсуа Рабле и народной смеховой культуре. Бахтинский карнавал - это Царство Воли, где все вечно перерождается, переворачивается, насыщается, опорожняется, пребывает в состоянии абсолютной негативной свободы (свободы-от, но не свободы-в). Это разгул архэ, освободившегося от тэлос. Теория карнавала играла большую роль в теоретическом обосновании постмодернизма - в особенности русского постмодернизма.
Абсолютизация темного, маргинального начала определяет еще один, поистине колоссальный сдвиг - смену ключевой нравственно-философской оппозиции «свет и тьма» (Благо и Зло) на антитезу «власти и свободы», с известным радикализмом критики любой власти. При этом власть в рамках нарождающегося постмодерна (см. работы Фуко и «фрейдомарксистов») предстает не только как сила политическая, но и как принятые субъектом представления о правильном и должном. Царство Воли (карнавал) реализуется как свобода от политической и моральной власти, под началом экстатического и пьяного Диониса, или всепожирающего Сатурна, или смерти и Ничто («Бог мёртв»). Нетрудно заметить, что постмодернистская «власть» логически пересекается по объему со всеми старыми представлениями о «благе» (мораль, государство, нация, вера и др.).
V.
Тень модерна - парадигма воли, которая из тени стремится стать реальностью; постмодерн - это становление Царства Воли. В терминах психоанализа главный ориентир постмодерна можно обозначить как «Оно». Адресую, конечно же, к работе З. Фрейда «Я и Оно» (1923); в этом классическом фрейдистском тексте Оно предстаёт как источник сексуального и мортального влечений, а также как зона вытесненных представлений.
Возвращаюсь к своей схеме «проект - сверхценность»:
Традиция - Бог
Ренессанс - Я и Бог
Модерн - Я сам
Постмодерн - Оно
*Исправленный модерн (проект Ю. Хабермаса) - Я и Другой
Мы видим, как после «отставки» Бога происходит падение, траектория его - от высшего к низшему. Размышления Хабермаса о том, что «модерн - незавершенный проект», это попытка изменить траекторию, закрепиться на срединной позиции.
VI.
В эпоху модерна культурообразующим началом была идеология Разума. Но, по мере того как она ослабевала, из глубин субъективной жизни восставала Воля («иное разума»). Эта линия тянется от Ницше (или даже от маркиза де Сада) к зрелому постмодерну. Мир понят с этих позиций как хаос и вечная смерть, но ему не присваивается значение Скверны. Энтропия обживается посредством чистой воли, воли-к-воле. Освободить личность от диктата разума значит отсечь тэлос и выпустить архэ. Архэ как неупорядоченное множество внерациональных импульсов заселяет энтропию, создавая новые жизненные миры - карнавализованные и освободившиеся от власти. Если нарождающееся общество спектакля и неординарного насилия, танатологических культов, гей-парадов, идеологической эклектики, порнографическо-анатомического искусства, борьбы за права преступных и аморальных намерений - если это нарождающееся общество объединено каким-то смыслом, то он видится мне в мистерии совокупления для-себя-воли с социальной и онтологической энтропией.
Именно эта парадигма будет утверждаться посредством целого ряда «революций» и перейдет из сферы значений в сферу вещей. Это интеллектуальная революция Ницше, сексуальная революция в США и Европе, студенческая революция 1968 года, антикоммунистическая смута конца века, цепь цветных революций по всему миру. То, что называют постмодерном, - это состояние смерти культуры, начавшееся в связи с исчерпанием модерна. История кризиса модерна порождена отпадением Запада от Абсолюта и представляет собой скатывание к низшим ценностным обоснованиям. Добро пожаловать в Царство воли!