(no subject)
НЕИЗВЕСТНОЕ ИНТЕРВЬЮ С.В.ВОЛКОВА
Давно я ничего тут не писал, особенно относящегося к политике, но вот юзер Alex Ver-gin опубликовал на фейсбуке скленное из кусочков интервью С.В.Волкова годичной давности, представляющееся мне важным и интересным. Републикую его с предисловием первого публикатора:
С.В. Волков в интервью годичной давности малоизвестному сайту Great&Sovereign. Интервью было выложено по частям и неряшливо - я сшил его и выкладываю здесь целиком. Кажется, ни в чем не устарело. (К тому же, как обычно у него, речь о фундаментальных факторах, а они меняются медленно).
G&S: Сергей Владимирович, промежуточные результаты нынешней военной кампании явно не соответствуют потенциалу России в ее сравнении с Украиной. Одна из самых серьезных проблем Российской Армии на данный момент - личный состав. Нынешняя контрактная (наемная) армия зачастую характеризуется как аккумулятор посредственных кадров, служащих ради чего угодно, но не ради служения Отечеству. Как историк элит, Вы довольно часто обращаетесь к предмету военной социологии, например, в книге «Элитные социальные группы и государственная служба в России». Хотелось бы услышать ваши ответы на вопросы о недавнем прошлом и настоящем нашей армии.Насколько нам известно, Вы служили в Советской Армии. Не могли бы Вы рассказать, когда, где и как это было? Какое впечатление произвели на Вас офицеры и сверхсрочнослужащие?
СВВ: Я проходил срочную службу в 1973-1975 гг. в Москве, попав после учебного батальона в штаб стоявшего на той же территории полевого узла связи Генштаба (он имел статус отдельного полка и штаб, равный дивизионному); я лично знал всех офицеров своей части и учебного батальона, а на учениях имел возможность общаться и с десятками офицеров других частей, так что мог получить представление о более трех сотнях офицеров. Общее впечатление (я до того мог судить только по своим родственникам) было разочаровывающим: по культурному уровню слишком многие вовсе не отличались от солдат, не умели разговаривать без нецензурных связок и т.д. Несколько лучше было старшее поколение (поступавшее в конце 40-х - начале 50-х, когда престиж армии был высок), а хуже всего - капитаны-майоры производства хрущевских времен; многие из самых молодых производили неплохое впечатление, думаю, главным образом благодаря тому, что большинство из них были уже потомственными офицерами. Что касается сверхсрочнослужащих (их тогда только что переименовали в прапорщиков), то их было немного, солдаты называли их «кусками», и они пользовались всеобщим презрением.
G&S: В 80-е годы сложилась практика призыва студентов в ВС СССР на должности рядового состава, а в нынешнее правление появилась неадекватно большая прослойка людей, вообще не имеющих никакого отношения к РА благодаря получению высшего образования и из-за сокращения программ военной подготовки в ВУЗах. Как, по Вашему мнению, в идеале должны складываться отношения между будущими «белыми воротничками» и Вооруженными Силами?
СВВ: В СССР сфера высшего образования была безумно гипертрофирована, и в настоящее время эта тенденция сохраняется. Поэтому сокращение военных кафедр ВУЗов было логичным (иначе офицеров запаса было бы больше, чем рядовых). Но отмена призыва студентов (или лиц, окончивших ВУЗы без военных кафедр) - коль скоро призыв как таковой сохраняется - абсолютно не оправдана (тем более, что «высшее образование» абсолютного большинства этих лиц профанировано и никакой реальной ценности не представляет). По моему мнению, прослойки лиц, требующих в случае мобилизации длительной подготовки с нуля, быть вообще не должно.
G&S: Многие говорят о непрекращающемся длительном кризисе офицерства. Где и когда он берет начало и какие меры необходимо предпринять для исправления ситуации, особенно в столь долго нарождающейся группе, как высший офицерский состав (генералитет)?
СВВ: В принципе деградация неизбежно связана с тем, что после большевистского переворота офицерство утратило характер элитной социальной группы и перестало отличаться от всей массы «военнослужащих». Русских офицеров-эмигрантов, захваченных в 1945 г. в Восточной Европе и вывезенных в СССР, более всего поражало именно то, что между советскими офицерами и солдатами не было вообще никакой социально-культурной и интеллектуальной разницы, они носили только разные погоны. Со временем, к 70-м годам, с формированием офицерского корпуса как по преимуществу наследственной социальной группы эта ситуация начала постепенно выправляться, но обстоятельства 90-х годов не способствовали завершению этого процесса. Что же касается высшего состава, то тут, как и в сфере формирования политического руководства, действовал фактор длительной практики отрицательного отбора в смысле нежелательности выдвижения реально хорошо образованных, самостоятельно мыслящих и инициативных лиц, причем в отношении вооруженных сил он действовал наиболее сурово. Если в военные годы обстоятельства заставляли постоянно отступать от этого принципа, то в мирное время он господствовал абсолютно. Счастливым исключением обычно были только способные дети высокопоставленных лиц, на которых эти ограничения не могли, естественно, распространяться.
G&S: Насколько серьезным фактором отрицательного отбора в офицерский корпус вообще и в генералитет в частности является идеология и связанные с ней политические ограничения?
СВВ: Этот фактор играл главную роль в первые десятилетия коммунистического режима, но отчасти сохранял свое влияние и в дальнейшем. В РФ, как представляется, он как принцип практически отсутствует, сохраняя свое влияние лишь в силу личных взглядов тех конкретных лиц, которые принимают кадровые решения (и которые укоренены в советской идеологии). В настоящее время основным отрицательным фактором является система назначений по принципу личных пристрастий и клановых связей, препятствующая выдвижению «ничьих» или «посторонних».
G&S: Какие сценарии нереволюционной смены элит в России кажутся Вам наиболее вероятными?
СВВ: Базовым сценарием является «поколенный». Элиты неизбежно меняются с приходом в их состав лиц нового поколения, обладающих несколько иным опытом и иной социальной памятью. При этом вовсе не обязательно, чтобы в составе новой элиты был повышенный процент «неофитов» - лиц, не принадлежащих по происхождению к истеблишменту (обычно он составляет 20-25%), важнее то, что это, независимо от происхождения, люди иного поколения. Теоретически возможен также и сценарий целенаправленного переформирования элит государственной властью (последнее время много говорится о так называемой «национализации» элиты). Но он менее вероятен в силу известной (и доходящей до полного идиотизма) приверженности власти принципу «своих не сдаем».
G&S: Почему случилось так, что РФ имеет чуть ли не худшие по результатам своей деятельности элиты на постсоветском пространстве?
СВВ: Элита РФ вследствие незавершенности складывания нормального (наследственного) истеблишмента в СССР (на что ушло бы время жизни еще пары поколений) и событий 90-х представляет собой случайное смешение совершенно различных элементов, начисто лишенных сколько-то сходных представлений о целях своего личного существования и существования самого «своего» государства. (Тогда как в любой нормальной стране при всей разнице во взглядах и наличии известного числа оригинальничающих «маргиналов», истеблишмент по базовым вопросам един и отождествляет себя со своим государством, и даже осколки СССР достаточно едины в своем национализме). По сути нет и самого государства как той инстанции, которая заинтересована в выдвижении и поощрении лучших для достижения целей своего развития, потому что само это «развитие» мыслится в категориях интересов соперничающих привластных кланов.
G&S: К кому из состава официальной элиты Вы испытываете наибольшую симпатию? А из состава неформальных лидеров общественного мнения?
СВВ: Я не знаком лично с лицами, о которых идет речь, поэтому правильнее говорить не о симпатии, а о моих представлениях об их сравнительной дееспособности. Наиболее приличными и при этом в наименьшей степени приверженными вредоносным идеям мне кажутся Кириенко, Козак и Дюмин. Из лидеров общественного мнения я ни к кому не могу относиться даже с минимальным одобрением, поскольку все те, кого принято таковыми считать, представляют враждебное мне начало - либо как советофилы, либо как приверженцы интересов иных государств. Даже наиболее пристойные из популярных блогеров и создателей т.н. «консервативных» сайтов при ближайшем рассмотрении оказываются достаточно «красными». Есть, среди высказывающихся, разумеется, и вполне симпатичные мне лица, но они малозаметны и на принадлежность к категории «лидеров общественного мнения» претендовать ни в коей степени не могут.
G&S: Несколько лет назад в издательстве «Чёрная Сотня» увидело свет второе, существенно дополненное издание вашего центрального публицистического труда «Почему РФ - не Россия». Учитывая то, когда он был напечатан впервые, Вас можно считать если не автором этого тезиса, то определённо ярчайшим его экспонентом. Поскольку тезис проистекает из целостного мировоззрения, а оно раскрывается лишь косвенно через Ваши тексты о различных феноменах, событиях и персоналиях, хотелось бы обратиться к нему напрямую. Как Вы относитесь к тому, что в существующем сегодня подобии общественной дискуссии противники военной кампании на Украине (либо даже лояльные ей перебежчики) с правого фланга мотивируют свою позицию Вашим тезисом, из которого Вы делаете прямо противоположное заключение? Какое напутствие Вы могли бы дать в реалиях 2023 года национально-мыслящим русским людям в РФ и за её пределами?
СВВ: В целом отношусь как к злонамеренному недомыслию (хотя в каких-то случаях больше злонамеренности, в каких-то - недомыслия). Тезис о том, что РФ - не Россия означает для меня констатацию факта отсутствия между ними правопреемства - прискорбного факта, порожденного приверженностью властей РФ советской традиции и их неспособностью стать на путь такого правопреемства. Что и определяет мою оппозицию РФ-ному режиму, ибо «Россия» для меня - это та «Великая, Единая и Неделимая Россия», за которую боролось против большевиков Белое движение в Гражданскую войну, и идеалом представляется восстановление соответствующей формы государственности.
Использование же очевидного факта непригодности советских последышей для дела возрождения России в качестве оправдания недопущения самой перспективы ее возрождения путем дальнейшего расчленения пространства исторической России (к чему сводится нынешнее «украйнофильство») - есть проявление либо ненависти к российской государственности как таковой, либо крайней глупости. Полагаю, национально-мыслящим русским людям в нынешних тяжелых обстоятельствах следует сохранять надежду на то, что здоровое естественное начало в будущих поколениях пробьет себе дорогу и по возможности способствовать этому, не соблазняясь аргументами ни советофилов, ни расчленителей. - (курсив мой - С.К.)
G&S: Насколько нам известно, ни в этом труде, ни в своём ЖЖ Вы не ссылаетесь на авторов (историки, юристы, философы, богословы и т.п.), повлиявших на Ваше политическое мышление и вдохновляющих вас. Не могли бы Вы рассказать о значимых фигурах для Вашего интеллектуального становления?
СВВ: Таких авторов не было - просто потому, что с раннего детства увлекаясь мировой и отечественной историей, я всегда стремился изучать фактическую сторону: что и как реально происходило и что представляли собой те или иные социальные и государственные институты, и совершенно не интересовался тем, что об этом думают и как эти факты интерпретируют какие-то другие люди. Никаких авторитетов в этом смысле для меня не существовало.
В специальных монографиях я обращал внимание на результаты исследований, игнорируя мнения и выводы их авторов. Мое политическое мышление и убеждения были целиком и полностью сформированы наблюдениями за историческими реалиями. С трудами «лидеров общественного мнения» прошлого я познакомился много позже того, как сформировались мои собственные взгляды и, естественно, симпатию и признательность вызывали те из них, у кого я находил суждения, сходные с моими. Понятно, что тот же Ортега-и-Гассет с его «коленопреклоненным созерцанием действительности» не мог не произвести на меня самое благоприятное впечатление. Из отечественных мыслителей мне наиболее близки Б.Н. Чичерин, М.Н. Катков и И.А. Ильин.Меня вдохновляли, разумеется, историки, создавшие капитальные труды в своих областях, но восхищался я именно проделанной ими работой, а не выдвигаемыми теориями (к теориям я вообще отношусь прохладно, готовый за полчаса выдвинуть десяток своих, благо для этого достаточно абсолютизировать одну из многих составляющих процесса).Что же касается собственных исторических занятий, то тут для меня ориентиром были люди, проводившие аналогичные исследования по своим странам и периодам (в частности, мое увлечение реестром служилого слоя империи было стимулировано трудами С.Б. Веселовского по предшествующему периоду).
G&S: Говоря о массовом обществе, Вы полагаете его исключительно временным феноменом. На чём зиждется эта мысль? Действительно ли Вы уверены, что оно было неизбежным, и европейские государства должны были к этому явлению «адаптироваться», вместо того, чтобы с ним бороться в кон. XVIII - п.п. XIX века?
СВВ: Массовое общество ХХ в. было порождено развитием научно-технического прогресса («промышленной революцией»), обусловившим, в свою очередь, демографический взрыв XIX в. Полагаю, что бороться с этими объективными процессами любому государству было невозможно, не ставя себя в положение аутсайдера среди других.Однако наиболее экстремальные формы, в которых воплотились в 20-30-х социально-политические изменения, уже в начале второй половины столетия были сильно деформированы или вовсе исчезли, а процессы вертикальной мобильности (хотя уже с заметно измененным составом истеблишмента) стали входить в привычное русло.С конца 80-х годов явно наметилась тенденция концентрации власти и собственности в руках очень малой доли истеблишмента, что вошло в противоречие с идеологией «массового общества», как она понималась ранее. Говорить о конце «массового общества» еще рано, но очевидно, что нынешняя ситуация очень сильно отличается от периода его утверждения.
G&S: Противопоставляя советскую инерцию РФ нынешнему доминированию крайне левого дискурса в Европе и Северной Америке, Вы говорите об этих вещах как о временной политической практике. Однако не видите ли Вы всё-таки перманентной инволюции в последние 200/300/500 лет, уверенного и неукоснительного движения в сторону всё большей эгалитарной энтропии с закреплением, по меньшей мере, части революционных преобразований через Реформацию, Французскую революцию, Весну народов, красный Октябрь и студенческие движения 1968 года?
СВВ: Движение в сторону эгалитарной энтропии в определенной мере было приближением к «массовому обществу», однако и формы организации традиционных обществ не могли на протяжении столетий оставаться неизменными. Кроме того, те явления, о которых здесь идет речь, имели отношение только к весьма небольшой части мира. Поэтому я не стал бы делать столь широких обобщений в общемировом масштабе. Едва ли не на большинство территорий эти явления не оказали никакого влияния, а во многих случаях и социальная стратификация, и суть социальных отношений остаются характерными даже не для «массового», а для традиционного общества (будучи лишь слегка прикрыты «современной» оболочкой). Наконец, этот самый «крайне левый дискурс» - явление не столько социальное и экономическое, сколько чисто идеологическое и находится в очевидном противоречии с реальным состоянием дел (в частности, с той тенденцией концентрации власти и собственности, о которой я упомянул выше).
G&S: В своё время упоминали о том, что являетесь «экономически либералом». Значит ли это, что Вы разделяете конкретно экономические модели классических либералов 18 века, т.е. физиократов, мыслителей в духе Адама Смита или Фридриха Листа, или просто полагаете ограничение/отсутствие хозяйственного регулирования со стороны государства необходимым благом?
СВВ: Я просто полагаю, что экономика должна по возможности быть свободной от непосредственного влияния государства и во всяком случае не должна находиться в руках государственных чиновников. Чиновник и предприниматель - носители принципиально разных функций и разной «профессиональной идеологии», которые не должны смешиваться. Наилучший результат обычно достигался при экономической свободе и жесткой политической власти, поощряющей предпринимательскую деятельность, но пресекающей влияние ее носителей на власть и политику. То есть максимум «либерализма» в экономике при минимуме его в политике.
G&S: Есть ли возможность оздоровления и детабуирования исторической памяти Русского Освободительного Движения, если популярная дискуссия на эту тему обнаруживает крайне поверхностное знакомство подавляющего большинства участников с его историей и целями, а сама тема нередко служит прикрытием и легитимацией для маргинальных политических взглядов?
СВВ: В настоящее время я не вижу такой возможности в условиях форменного помешательства на ВОВ, провоцирующего советофильские настроения и не оставляющего места для серьезной дискуссии. Однако такое положение даже в сравнительно краткой исторической перспективе - вещь преходящая
.
G&S: Наконец, насколько, по Вашему мнению, корректна характеристика нынешнего конфликта как гражданской войны и почему?
СВВ: Если исходить из виртуального существования пространства исторической России, то корректна, потому что конфликтующие государственные образования непосредственно и официально возводят себя к тем, что участвовали в Гражданской войне (петлюровская УНР и «Советская Россия») и в этом смысле просто как бы продолжают (вернее - возобновляют) ее.Если исходить из понимания РФ и Украины как равноценных «субъектов международного права», то, конечно, нет. В рамках отдельно взятой Украины говорить о гражданской войне, разумеется, можно было (во всяком случае, до вхождения основной опоры антикиевской оппозиции в состав РФ).
Давно я ничего тут не писал, особенно относящегося к политике, но вот юзер Alex Ver-gin опубликовал на фейсбуке скленное из кусочков интервью С.В.Волкова годичной давности, представляющееся мне важным и интересным. Републикую его с предисловием первого публикатора:
С.В. Волков в интервью годичной давности малоизвестному сайту Great&Sovereign. Интервью было выложено по частям и неряшливо - я сшил его и выкладываю здесь целиком. Кажется, ни в чем не устарело. (К тому же, как обычно у него, речь о фундаментальных факторах, а они меняются медленно).
G&S: Сергей Владимирович, промежуточные результаты нынешней военной кампании явно не соответствуют потенциалу России в ее сравнении с Украиной. Одна из самых серьезных проблем Российской Армии на данный момент - личный состав. Нынешняя контрактная (наемная) армия зачастую характеризуется как аккумулятор посредственных кадров, служащих ради чего угодно, но не ради служения Отечеству. Как историк элит, Вы довольно часто обращаетесь к предмету военной социологии, например, в книге «Элитные социальные группы и государственная служба в России». Хотелось бы услышать ваши ответы на вопросы о недавнем прошлом и настоящем нашей армии.Насколько нам известно, Вы служили в Советской Армии. Не могли бы Вы рассказать, когда, где и как это было? Какое впечатление произвели на Вас офицеры и сверхсрочнослужащие?
СВВ: Я проходил срочную службу в 1973-1975 гг. в Москве, попав после учебного батальона в штаб стоявшего на той же территории полевого узла связи Генштаба (он имел статус отдельного полка и штаб, равный дивизионному); я лично знал всех офицеров своей части и учебного батальона, а на учениях имел возможность общаться и с десятками офицеров других частей, так что мог получить представление о более трех сотнях офицеров. Общее впечатление (я до того мог судить только по своим родственникам) было разочаровывающим: по культурному уровню слишком многие вовсе не отличались от солдат, не умели разговаривать без нецензурных связок и т.д. Несколько лучше было старшее поколение (поступавшее в конце 40-х - начале 50-х, когда престиж армии был высок), а хуже всего - капитаны-майоры производства хрущевских времен; многие из самых молодых производили неплохое впечатление, думаю, главным образом благодаря тому, что большинство из них были уже потомственными офицерами. Что касается сверхсрочнослужащих (их тогда только что переименовали в прапорщиков), то их было немного, солдаты называли их «кусками», и они пользовались всеобщим презрением.
G&S: В 80-е годы сложилась практика призыва студентов в ВС СССР на должности рядового состава, а в нынешнее правление появилась неадекватно большая прослойка людей, вообще не имеющих никакого отношения к РА благодаря получению высшего образования и из-за сокращения программ военной подготовки в ВУЗах. Как, по Вашему мнению, в идеале должны складываться отношения между будущими «белыми воротничками» и Вооруженными Силами?
СВВ: В СССР сфера высшего образования была безумно гипертрофирована, и в настоящее время эта тенденция сохраняется. Поэтому сокращение военных кафедр ВУЗов было логичным (иначе офицеров запаса было бы больше, чем рядовых). Но отмена призыва студентов (или лиц, окончивших ВУЗы без военных кафедр) - коль скоро призыв как таковой сохраняется - абсолютно не оправдана (тем более, что «высшее образование» абсолютного большинства этих лиц профанировано и никакой реальной ценности не представляет). По моему мнению, прослойки лиц, требующих в случае мобилизации длительной подготовки с нуля, быть вообще не должно.
G&S: Многие говорят о непрекращающемся длительном кризисе офицерства. Где и когда он берет начало и какие меры необходимо предпринять для исправления ситуации, особенно в столь долго нарождающейся группе, как высший офицерский состав (генералитет)?
СВВ: В принципе деградация неизбежно связана с тем, что после большевистского переворота офицерство утратило характер элитной социальной группы и перестало отличаться от всей массы «военнослужащих». Русских офицеров-эмигрантов, захваченных в 1945 г. в Восточной Европе и вывезенных в СССР, более всего поражало именно то, что между советскими офицерами и солдатами не было вообще никакой социально-культурной и интеллектуальной разницы, они носили только разные погоны. Со временем, к 70-м годам, с формированием офицерского корпуса как по преимуществу наследственной социальной группы эта ситуация начала постепенно выправляться, но обстоятельства 90-х годов не способствовали завершению этого процесса. Что же касается высшего состава, то тут, как и в сфере формирования политического руководства, действовал фактор длительной практики отрицательного отбора в смысле нежелательности выдвижения реально хорошо образованных, самостоятельно мыслящих и инициативных лиц, причем в отношении вооруженных сил он действовал наиболее сурово. Если в военные годы обстоятельства заставляли постоянно отступать от этого принципа, то в мирное время он господствовал абсолютно. Счастливым исключением обычно были только способные дети высокопоставленных лиц, на которых эти ограничения не могли, естественно, распространяться.
G&S: Насколько серьезным фактором отрицательного отбора в офицерский корпус вообще и в генералитет в частности является идеология и связанные с ней политические ограничения?
СВВ: Этот фактор играл главную роль в первые десятилетия коммунистического режима, но отчасти сохранял свое влияние и в дальнейшем. В РФ, как представляется, он как принцип практически отсутствует, сохраняя свое влияние лишь в силу личных взглядов тех конкретных лиц, которые принимают кадровые решения (и которые укоренены в советской идеологии). В настоящее время основным отрицательным фактором является система назначений по принципу личных пристрастий и клановых связей, препятствующая выдвижению «ничьих» или «посторонних».
G&S: Какие сценарии нереволюционной смены элит в России кажутся Вам наиболее вероятными?
СВВ: Базовым сценарием является «поколенный». Элиты неизбежно меняются с приходом в их состав лиц нового поколения, обладающих несколько иным опытом и иной социальной памятью. При этом вовсе не обязательно, чтобы в составе новой элиты был повышенный процент «неофитов» - лиц, не принадлежащих по происхождению к истеблишменту (обычно он составляет 20-25%), важнее то, что это, независимо от происхождения, люди иного поколения. Теоретически возможен также и сценарий целенаправленного переформирования элит государственной властью (последнее время много говорится о так называемой «национализации» элиты). Но он менее вероятен в силу известной (и доходящей до полного идиотизма) приверженности власти принципу «своих не сдаем».
G&S: Почему случилось так, что РФ имеет чуть ли не худшие по результатам своей деятельности элиты на постсоветском пространстве?
СВВ: Элита РФ вследствие незавершенности складывания нормального (наследственного) истеблишмента в СССР (на что ушло бы время жизни еще пары поколений) и событий 90-х представляет собой случайное смешение совершенно различных элементов, начисто лишенных сколько-то сходных представлений о целях своего личного существования и существования самого «своего» государства. (Тогда как в любой нормальной стране при всей разнице во взглядах и наличии известного числа оригинальничающих «маргиналов», истеблишмент по базовым вопросам един и отождествляет себя со своим государством, и даже осколки СССР достаточно едины в своем национализме). По сути нет и самого государства как той инстанции, которая заинтересована в выдвижении и поощрении лучших для достижения целей своего развития, потому что само это «развитие» мыслится в категориях интересов соперничающих привластных кланов.
G&S: К кому из состава официальной элиты Вы испытываете наибольшую симпатию? А из состава неформальных лидеров общественного мнения?
СВВ: Я не знаком лично с лицами, о которых идет речь, поэтому правильнее говорить не о симпатии, а о моих представлениях об их сравнительной дееспособности. Наиболее приличными и при этом в наименьшей степени приверженными вредоносным идеям мне кажутся Кириенко, Козак и Дюмин. Из лидеров общественного мнения я ни к кому не могу относиться даже с минимальным одобрением, поскольку все те, кого принято таковыми считать, представляют враждебное мне начало - либо как советофилы, либо как приверженцы интересов иных государств. Даже наиболее пристойные из популярных блогеров и создателей т.н. «консервативных» сайтов при ближайшем рассмотрении оказываются достаточно «красными». Есть, среди высказывающихся, разумеется, и вполне симпатичные мне лица, но они малозаметны и на принадлежность к категории «лидеров общественного мнения» претендовать ни в коей степени не могут.
G&S: Несколько лет назад в издательстве «Чёрная Сотня» увидело свет второе, существенно дополненное издание вашего центрального публицистического труда «Почему РФ - не Россия». Учитывая то, когда он был напечатан впервые, Вас можно считать если не автором этого тезиса, то определённо ярчайшим его экспонентом. Поскольку тезис проистекает из целостного мировоззрения, а оно раскрывается лишь косвенно через Ваши тексты о различных феноменах, событиях и персоналиях, хотелось бы обратиться к нему напрямую. Как Вы относитесь к тому, что в существующем сегодня подобии общественной дискуссии противники военной кампании на Украине (либо даже лояльные ей перебежчики) с правого фланга мотивируют свою позицию Вашим тезисом, из которого Вы делаете прямо противоположное заключение? Какое напутствие Вы могли бы дать в реалиях 2023 года национально-мыслящим русским людям в РФ и за её пределами?
СВВ: В целом отношусь как к злонамеренному недомыслию (хотя в каких-то случаях больше злонамеренности, в каких-то - недомыслия). Тезис о том, что РФ - не Россия означает для меня констатацию факта отсутствия между ними правопреемства - прискорбного факта, порожденного приверженностью властей РФ советской традиции и их неспособностью стать на путь такого правопреемства. Что и определяет мою оппозицию РФ-ному режиму, ибо «Россия» для меня - это та «Великая, Единая и Неделимая Россия», за которую боролось против большевиков Белое движение в Гражданскую войну, и идеалом представляется восстановление соответствующей формы государственности.
Использование же очевидного факта непригодности советских последышей для дела возрождения России в качестве оправдания недопущения самой перспективы ее возрождения путем дальнейшего расчленения пространства исторической России (к чему сводится нынешнее «украйнофильство») - есть проявление либо ненависти к российской государственности как таковой, либо крайней глупости. Полагаю, национально-мыслящим русским людям в нынешних тяжелых обстоятельствах следует сохранять надежду на то, что здоровое естественное начало в будущих поколениях пробьет себе дорогу и по возможности способствовать этому, не соблазняясь аргументами ни советофилов, ни расчленителей. - (курсив мой - С.К.)
G&S: Насколько нам известно, ни в этом труде, ни в своём ЖЖ Вы не ссылаетесь на авторов (историки, юристы, философы, богословы и т.п.), повлиявших на Ваше политическое мышление и вдохновляющих вас. Не могли бы Вы рассказать о значимых фигурах для Вашего интеллектуального становления?
СВВ: Таких авторов не было - просто потому, что с раннего детства увлекаясь мировой и отечественной историей, я всегда стремился изучать фактическую сторону: что и как реально происходило и что представляли собой те или иные социальные и государственные институты, и совершенно не интересовался тем, что об этом думают и как эти факты интерпретируют какие-то другие люди. Никаких авторитетов в этом смысле для меня не существовало.
В специальных монографиях я обращал внимание на результаты исследований, игнорируя мнения и выводы их авторов. Мое политическое мышление и убеждения были целиком и полностью сформированы наблюдениями за историческими реалиями. С трудами «лидеров общественного мнения» прошлого я познакомился много позже того, как сформировались мои собственные взгляды и, естественно, симпатию и признательность вызывали те из них, у кого я находил суждения, сходные с моими. Понятно, что тот же Ортега-и-Гассет с его «коленопреклоненным созерцанием действительности» не мог не произвести на меня самое благоприятное впечатление. Из отечественных мыслителей мне наиболее близки Б.Н. Чичерин, М.Н. Катков и И.А. Ильин.Меня вдохновляли, разумеется, историки, создавшие капитальные труды в своих областях, но восхищался я именно проделанной ими работой, а не выдвигаемыми теориями (к теориям я вообще отношусь прохладно, готовый за полчаса выдвинуть десяток своих, благо для этого достаточно абсолютизировать одну из многих составляющих процесса).Что же касается собственных исторических занятий, то тут для меня ориентиром были люди, проводившие аналогичные исследования по своим странам и периодам (в частности, мое увлечение реестром служилого слоя империи было стимулировано трудами С.Б. Веселовского по предшествующему периоду).
G&S: Говоря о массовом обществе, Вы полагаете его исключительно временным феноменом. На чём зиждется эта мысль? Действительно ли Вы уверены, что оно было неизбежным, и европейские государства должны были к этому явлению «адаптироваться», вместо того, чтобы с ним бороться в кон. XVIII - п.п. XIX века?
СВВ: Массовое общество ХХ в. было порождено развитием научно-технического прогресса («промышленной революцией»), обусловившим, в свою очередь, демографический взрыв XIX в. Полагаю, что бороться с этими объективными процессами любому государству было невозможно, не ставя себя в положение аутсайдера среди других.Однако наиболее экстремальные формы, в которых воплотились в 20-30-х социально-политические изменения, уже в начале второй половины столетия были сильно деформированы или вовсе исчезли, а процессы вертикальной мобильности (хотя уже с заметно измененным составом истеблишмента) стали входить в привычное русло.С конца 80-х годов явно наметилась тенденция концентрации власти и собственности в руках очень малой доли истеблишмента, что вошло в противоречие с идеологией «массового общества», как она понималась ранее. Говорить о конце «массового общества» еще рано, но очевидно, что нынешняя ситуация очень сильно отличается от периода его утверждения.
G&S: Противопоставляя советскую инерцию РФ нынешнему доминированию крайне левого дискурса в Европе и Северной Америке, Вы говорите об этих вещах как о временной политической практике. Однако не видите ли Вы всё-таки перманентной инволюции в последние 200/300/500 лет, уверенного и неукоснительного движения в сторону всё большей эгалитарной энтропии с закреплением, по меньшей мере, части революционных преобразований через Реформацию, Французскую революцию, Весну народов, красный Октябрь и студенческие движения 1968 года?
СВВ: Движение в сторону эгалитарной энтропии в определенной мере было приближением к «массовому обществу», однако и формы организации традиционных обществ не могли на протяжении столетий оставаться неизменными. Кроме того, те явления, о которых здесь идет речь, имели отношение только к весьма небольшой части мира. Поэтому я не стал бы делать столь широких обобщений в общемировом масштабе. Едва ли не на большинство территорий эти явления не оказали никакого влияния, а во многих случаях и социальная стратификация, и суть социальных отношений остаются характерными даже не для «массового», а для традиционного общества (будучи лишь слегка прикрыты «современной» оболочкой). Наконец, этот самый «крайне левый дискурс» - явление не столько социальное и экономическое, сколько чисто идеологическое и находится в очевидном противоречии с реальным состоянием дел (в частности, с той тенденцией концентрации власти и собственности, о которой я упомянул выше).
G&S: В своё время упоминали о том, что являетесь «экономически либералом». Значит ли это, что Вы разделяете конкретно экономические модели классических либералов 18 века, т.е. физиократов, мыслителей в духе Адама Смита или Фридриха Листа, или просто полагаете ограничение/отсутствие хозяйственного регулирования со стороны государства необходимым благом?
СВВ: Я просто полагаю, что экономика должна по возможности быть свободной от непосредственного влияния государства и во всяком случае не должна находиться в руках государственных чиновников. Чиновник и предприниматель - носители принципиально разных функций и разной «профессиональной идеологии», которые не должны смешиваться. Наилучший результат обычно достигался при экономической свободе и жесткой политической власти, поощряющей предпринимательскую деятельность, но пресекающей влияние ее носителей на власть и политику. То есть максимум «либерализма» в экономике при минимуме его в политике.
G&S: Есть ли возможность оздоровления и детабуирования исторической памяти Русского Освободительного Движения, если популярная дискуссия на эту тему обнаруживает крайне поверхностное знакомство подавляющего большинства участников с его историей и целями, а сама тема нередко служит прикрытием и легитимацией для маргинальных политических взглядов?
СВВ: В настоящее время я не вижу такой возможности в условиях форменного помешательства на ВОВ, провоцирующего советофильские настроения и не оставляющего места для серьезной дискуссии. Однако такое положение даже в сравнительно краткой исторической перспективе - вещь преходящая
.
G&S: Наконец, насколько, по Вашему мнению, корректна характеристика нынешнего конфликта как гражданской войны и почему?
СВВ: Если исходить из виртуального существования пространства исторической России, то корректна, потому что конфликтующие государственные образования непосредственно и официально возводят себя к тем, что участвовали в Гражданской войне (петлюровская УНР и «Советская Россия») и в этом смысле просто как бы продолжают (вернее - возобновляют) ее.Если исходить из понимания РФ и Украины как равноценных «субъектов международного права», то, конечно, нет. В рамках отдельно взятой Украины говорить о гражданской войне, разумеется, можно было (во всяком случае, до вхождения основной опоры антикиевской оппозиции в состав РФ).