Этгар Керет. Расстёгивая. Перевод перевода.
Началось всё с поцелуя. Почти всегда начинается всё с поцелуя. Элла с Цики голые в постели, соприкасаясь только языками - и она вдруг укололась обо что-то. "Ой, я тебя поранил?", - спросил Цики, и когда она помотала головой, быстро добавил: "У тебя кровь". И правда, у неё кровило что-то во рту. "Прости ради бога", - сказал он, торопливо достал формы со льдом из морозилки, с силой стукнул их об столешницу и протянул ей лёд дрожащей рукой, - "Вот, возьми, приложи к губе, это остановит кровь". У Цики всегда отлично это получалось, он в армии был фельдшером. И ещё, он работал инструктором в турпоходах. "Прости ради бога", - повторил он, бледнея, - "Наверно, я тебя случайно укусил. Ну, типа, в пылу страсти". "Ниче_о", - улыбнулась она, прижимая льдышку к нижней губе. "Хсё ха_ашо". Это было враньё, конечно. Потому что уже ничего не было "ха_ашо". Не каждый день случается, что тебя ранит до крови кто-то, с кем ты живёшь, а потом врёт, что он тебя якобы укусил, а ты отчётливо помнишь, что это был не укус, а укол.
После этого они несколько дней не целовались, из-за раны. Губы же вообще ужасно чувствительны. А потом, когда уже могли, надо было очень осторожно. Она понимала, что он что-то скрывает. И точно, однажды ночью, воспользовавшись тем, что он спал с приоткрытым ртом, она аккуратно провела пальцем у него под языком - и нашла. Там у него оказалась молния, маленькая молния. Когда она потянула застёжку, весь её Цики распахнулся как устрица, и внутри оказался Юрген. В отличие от Цики, у Юргена была небольшая бородка, аккуратной формы бакенбарды и необрезанный член. Элла как следует рассмотрела спящего Юргена. Она очень-очень тихо сложила обёртку-Цики и спрятала её в кухонный шкаф, за мусорным ведром, туда, где у них хранились мусорные пакеты.
Жить с Юргеном было нелегко. Секс был просто супер, но он много пил, а когда напивался, начинал шуметь, и вечно попадал в идиотские ситуации. Вдобавок, он обожал обвинять её в том, что это из-за неё он уехал из Европы и переехал жить сюда. Когда тут что-то случалось, по правде или в кино, он всегда говорил: "Смотри, куда твоя страна катится". На его исковерканном иврите "твоя" всегда звучало обличительно. Родителям он не нравился. Мама, которая, кстати, души не чаяла в Цики, называла Юргена гоем. Папа вечно спрашивал его о работе, а Юрген вечно усмехался и отвечал: "Работа - она же как усы, Мистер Швиро. Вышла из моды давным-давно". Никому это не казалось остроумным, в особенности усатому Эллиному папе.
В конце концов, Юрген свалил. Уехал обратно в свой Дюссельдорф, играть музыку и получать пособие. Он всегда жаловался, что в этой стране его не принимают как музыканта и певца из-за акцента. Из-за предвзятого отношения к иностранцам. Потому что немцев не любят. Элла считала, что его дурацкие мотивчики и банальные стихи даже в Германии вряд ли кому понравятся. Он однажды даже написал песню о ней. Называлась "Богиня". Там было про еблю на волнорезе, и как когда она кончила, это было как "волна, разбивающаяся о камни" - дословно.
Через шесть месяцев после того, как Юрген уехал, она как-то искала мусорный пакет и наткнулась на обёртку Цики. "Может, и зря я расстегнула молнию", - подумала она. Может. С такими вещами никогда не знаешь наверняка. Этим же вечером она вспоминала тот поцелуй и боль от укола, пока чистила зубы. Сполоснув рот как следует, она посмотрела в зеркало. Шрам всё ещё был виден, и когда она разглядела его получше, оказалось, что у неё под языком - маленькая молния. Элла нерешительно потрогала застёжку и попыталась представить себя изнутри. Это одновременно переполнило её надеждой и вызвало волнение, в основном, насчёт веснушек на руках и сухой кожи. Может, будет татуировка, подумала она, может, в виде розы? Она всегда хотела, но боялась. Думала, это больно.
После этого они несколько дней не целовались, из-за раны. Губы же вообще ужасно чувствительны. А потом, когда уже могли, надо было очень осторожно. Она понимала, что он что-то скрывает. И точно, однажды ночью, воспользовавшись тем, что он спал с приоткрытым ртом, она аккуратно провела пальцем у него под языком - и нашла. Там у него оказалась молния, маленькая молния. Когда она потянула застёжку, весь её Цики распахнулся как устрица, и внутри оказался Юрген. В отличие от Цики, у Юргена была небольшая бородка, аккуратной формы бакенбарды и необрезанный член. Элла как следует рассмотрела спящего Юргена. Она очень-очень тихо сложила обёртку-Цики и спрятала её в кухонный шкаф, за мусорным ведром, туда, где у них хранились мусорные пакеты.
Жить с Юргеном было нелегко. Секс был просто супер, но он много пил, а когда напивался, начинал шуметь, и вечно попадал в идиотские ситуации. Вдобавок, он обожал обвинять её в том, что это из-за неё он уехал из Европы и переехал жить сюда. Когда тут что-то случалось, по правде или в кино, он всегда говорил: "Смотри, куда твоя страна катится". На его исковерканном иврите "твоя" всегда звучало обличительно. Родителям он не нравился. Мама, которая, кстати, души не чаяла в Цики, называла Юргена гоем. Папа вечно спрашивал его о работе, а Юрген вечно усмехался и отвечал: "Работа - она же как усы, Мистер Швиро. Вышла из моды давным-давно". Никому это не казалось остроумным, в особенности усатому Эллиному папе.
В конце концов, Юрген свалил. Уехал обратно в свой Дюссельдорф, играть музыку и получать пособие. Он всегда жаловался, что в этой стране его не принимают как музыканта и певца из-за акцента. Из-за предвзятого отношения к иностранцам. Потому что немцев не любят. Элла считала, что его дурацкие мотивчики и банальные стихи даже в Германии вряд ли кому понравятся. Он однажды даже написал песню о ней. Называлась "Богиня". Там было про еблю на волнорезе, и как когда она кончила, это было как "волна, разбивающаяся о камни" - дословно.
Через шесть месяцев после того, как Юрген уехал, она как-то искала мусорный пакет и наткнулась на обёртку Цики. "Может, и зря я расстегнула молнию", - подумала она. Может. С такими вещами никогда не знаешь наверняка. Этим же вечером она вспоминала тот поцелуй и боль от укола, пока чистила зубы. Сполоснув рот как следует, она посмотрела в зеркало. Шрам всё ещё был виден, и когда она разглядела его получше, оказалось, что у неё под языком - маленькая молния. Элла нерешительно потрогала застёжку и попыталась представить себя изнутри. Это одновременно переполнило её надеждой и вызвало волнение, в основном, насчёт веснушек на руках и сухой кожи. Может, будет татуировка, подумала она, может, в виде розы? Она всегда хотела, но боялась. Думала, это больно.