(no subject)
О, Алла-Х Пугачева! - возгласил на новогоднем Голубом Огоньке Акопян и по-восточному поклонился…
Да, так оно и было, - Алла Борисовна, почти Аллах…
Был ее портрет, вырезанный из журнала, в песеннике с расходящимися в стороны солнечными лучами.
Несколько любимых пластинок ставились на вертушку, пока взрослые на работе. Можно слушать, лежать на диване, а слезы будут стекать по щекам, увлажняя волосы и щекоча уши.
Мы никогда не будем вместе. Но воображение - великая сила. Оно рисовало картины самые обычные, самые простые и при этом абсолютно несбыточные.
Пока однажды не стало понятно, что НЕ БУДЕТ НИЧЕГО И НИКОГДА.
Депрессия еще только начиналась постепенно, стихи прорывались яркими вспышками, а перепады давления и головокружение наваливались внезапно, в самых неожиданных местах - плыло в глазах, подступала тошнота - по дороге в магазин, дома, на самой середине пустячного разговора с подружками...
После каждого похода в институт в памяти прокручивались малейшие детали внешности и поведения ВТ. Его слова. Множество картинок покадрово проходили пред мысленным взором - вот он сидит за экспериментальной установкой, Вот он курит, вот думает, склонившись над столом. Разговаривает с сотрудниками, улыбается, шутит. Лицо принимает различные выражения, а голос так вкрадчив, негромок. Делали одежды, складки на джинсах - скульптурные складки, как одежды у статуи. В школе я изводила нудными рассказами свою лучшую подругу Ю. Не понимаю, как она это терпела - бесконечные, занудные перечни: что сказал, как повернулся, как выглядел несравненный ВТ. Добрешей души Ю. даже однажды призналась, что без этого моего бреда ей чего-то не хватает, так она к нему привыкла.
Постерами во весь мысленный экран шли развернутые планы: ВТ подбадривающим жестом прихватывает меня за руку, его пальцы на предплечье почти сходятся вместе - столь тонка тогда была эта ручонка; мы идем в столовую, а за окном - красивые ветки с осенними листьями. Меняемся книгами. Прочитанная книга возвращается с якобы забытыми между страниц закладками - красивыми картинками, переписанными от руки стишками и умными фразами. Все-таки было, было что-то от актера и женщины в этом взрослом без пяти минут кандидате наук…
Любые книги в то время читались «с Ним», Он незримо присутствовал в каждом жесте, событии, сопровождал на любой прогулке, - в парк, в магазин, в прачечную. Все, что я узнавала, видела, чувствовала, я немедленно транслировала ВТ. Он и понятия не имел о том, что к нему постоянно идет от меня информация, - в этом я была уверена, но прекратить посылать навязчивые сигналы, остановиться, отключиться, перестать вести изнуряющие душу односторонние беседы с Ним в собственной голове было не в моих силах. Порой внутри поднималась волна возмущения: ну почему я обязана свою жизнь делить с ним. Почему это небо, эти деревья в парке, эти дорожки были только моими, а теперь половину я отдаю ему. Безвозмездно. А самое обидное, что он не в состоянии ни принять мой огромный дар, ни даже догадаться об этом даре…
Я писала его имя на небесной тверди огромными черными буквами.
Не будь мое счастье таким упорным и отчаянным, дай он мне хоть лучик надежды, буквы на небе засеребрились бы и рассыпались бриллиантами.
Я ничего не знала про Люси. Наверное Люси ин зе скай виз даймондс - это архетип…
Школьные уроки превращались в наркотический трип с открытыми глазами, когда проигрывание на внутреннем экране кино о «совместной» жизни с ВТ напрочь заслоняли бубнеж училок. Сюжеты этих картин по вечерам сводились к занятиям любовью, днем - к отдыху на природе, купанию и путешествиям. И, конечно, к совместным занятиям научной работой, проведению экспериментов, чем мы в основном и занимались в институте.
В мою дурную голову не могла прийти простая мысль о том, что, будучи любителем животных, мне ни в коем случае нельзя заниматься физиологией. Надо посвятить себя ботанике, а не вивисекции!
Впоследствии я множество раз удивлялась, как из любителя животных я превратилась в их мучителя, даже «во имя науки». Ведь всякие фальшивые фразы еще с младенчества терпеть ненавидела.
И так вляпаться…
В конце концов, постоянно расширенное сознание отразило самое себя: подобно капитану Лебядкину, я начала прозревать бесконечность. Бесконечность между зеркалами, поставленными друг против друга. И эти зеркала - мы. Идея о наблюдателе, сделавшем и поставившем зеркала, почему-то явилась лишь через несколько лет.
Мысли об ином предназначении посещали меня и раньше, но как-то отдельно от остального житейского фона, вкраплениями. И, наконец, мне пришло в голову спросить ВТ, что он об этом думает. Свой вопрос «о главном» я задала в будничной обстановке, во время перекура после очередного успешного введения электродов в ядро Дейтерса в мозг живой подопытной крысы.
- А ты не задумывался, что мы призваны сюда для чего-то большего, чем то, чем мы здесь занимаемся?
Я думала, что ВТ не обратит внимания на вопрос или ответит поверхностно, не задумываясь, или мимо ушей пропустит. Отшутится, пробуферирует. Ничего подобного: ВТ все понял моментально:
- Такие вопросы задавать не полагается, - сказал он с совершенно особой интонацией, и как-то очень определенно уточнил, что за грань бытия заглядывать нельзя. Я тогда сразу просекла, что он думал об этом, и думал неоднократно!
Почему именно нельзя, и кто запретил заглядывать, я уточнять не стала, решила, что он предпочитает держаться определенности в целях психической самозащиты. Как ученый, он понимал, что психика - в сущности, темный лес. Что бы там ни утверждали мудрецы, стоящие на его опушке. И никакими электродами психику ты не измеришь. Хотя конечно, примитивную эйфорию вызвать легко, и даже очень легко. И ничего не стоит направить в определенные структуры такой разряд электричества, что мозг будет получать удовольствие, которое довольно скоро приведет организм к истощению.
Вдвоем мы обошли все столовки, мороженные и блинные в районе Сокола.
Все районы родного города для меня связаны с какими-нибудь близкими людьми. Часовая, Гидропроект и улица Алабяна посвящались ВТ. По иронии судьбы, Ленинградское шоссе нынче необратимо и безобразно видоизменили, проезжая часть уродливо разрослась, наполнилась неописуемыми туннелями и хитрыми разъездами. Кажется, что строительство там не кончится никогда. Ленинградка стала похожа на дорогу в ад. И тень этих изменений затронула все окрестности: от Сокола до Аэропорта навтыкали высотные дома на каждом свободном пятачке, на оборонном заводе «Алмаз» в гигантских цехах продают неимоверные количества разных предметов. Магазины там не обойти и за целый день, а цены в них самые высокие. В том же бывшем «Алмазе» процветают «Старик Хоттабыч» и прочие отрыжки капитализма. Прежде на их месте была глухая стена, вдоль которой мы бесконечно долго шли из института в маёвскую блинную или столовку в Гидропроекте. ВТ не отличался высоким ростом, но тротуар в одном месте дал уклон, в результате чего ВТ вдруг оказался намного выше. Маленький черный цветочек мелькнул на его рубашке, и голова моя, вращаясь, куда-то поплыла в невероятном блаженстве...
Никакой физический контакт не сравнится с наслаждением сидеть друг против друга и принимать самую простую пищу. Японцы поняли это несколько столетий назад. Их эстетика с пустотами, с прямыми линиями, квадратами, сочетаниями скупых естественных поверхностей, их изящные досуги и строгий минимализм стали доступны европейскому варварскому сознанию лишь на пороге 20 века…
Когда мое сердце разбилось, - а возвращаться к тому моменту приходится раз за разом, - память делает петли, охватывая все более широкие круги событий, - когда оно разбилось, я подняла с пола черепки и аккуратно их склеила. Ненавижу клеить черепки. Выбрасывание почти также приятно, как и приобретение. Но сердце можно клеить до бесконечности. Мое стало похоже на дискотечный шарик над танцполом, что облеплен зеркальными квадратиками. Звенит и качается под музыку, развлекает танцующих. Оно развлекает вас, мои друзья, и на что оно еще нужно?
Когда оно разбилось впервые, что-то случилось с картинками памяти: всё вдруг подернулось мутной завесой. И то, что было ярким вчера, вмиг потеряло четкость изображения. Полиняли цвета, расплылись контуры. Скульптурные складки джинсов утратили светящуюся мягкую линию. ЗД изображение превратилось в потрепанную аналоговую копию старого телевизора. Чувства вместе с картинками ушли в прошлое, хотя встречи продолжались, а отношения теряли романтический настрой.