(no subject)
Виды любви:
Агапэ - платоническая
Строгэ - любовь-дружба
Прагма - любовь по расчету
Мания - эйфория / отчаяние
Людус - игра
Эрос - страсть
«Не обещайте деве юной любови вечной на земле». А почему никто не спрашивает, что обещает юная дева? Кроме любви и верности?
ВТ никогда ничего не обещал. Он всегда избегал определенности.
Ты всегда обеспечивал тыл.
Наступая, не шел напролом.
Ах, каким осторожным ты был,
И дорога стелилась ковром…
Ты - полуденный дождь в сентябре.
Ты - осенние листья в окне.
Я - чуть видная тень во дворе.
Ты идешь не ко мне, не ко мне.
Ты всегда отступал налегке,
Хоть победы твои не легки.
Я в повязанном криво платке
Вырываю безумья ростки.
Я смотрюсь в свои прежние дни,
Как в заросший неприбранный сад.
А тебя путевые огни
Вдаль ведут, все вперед, - не назад.
Сад покинут тобой уж давно,
Невозможно твой след различить.
Я печально любуюсь в окно
На паучью летящую нить.
Ты продумывал ход, затаясь.
Ты разгадывал мысли других.
Словно кружева тонкая вязь
Сам собою сплетался мой стих.
Вылетала в открытую дверь
На свободу беспечная жизнь.
Ты всегда побеждал без потерь.
Победивший, прошу, удались!
Я давно уплатила всю дань.
Победил - так не стоит жалеть.
Уходи же, не трогай, отстань.
Дай мне мысли в чулан запереть…
Ох, снова щадящий самообман: никто меня не жалел и жалеть не собирался. Новый 1982 (нынче юбилей, круглая дата, 20 лет прошло!) год я встречала одна. Мама с октября лежала в Кащенко. В 81 году умерла бабушка, годом раньше - дедушка. Мама всю жизнь не могла обходиться без поддержки своих родителей. Она не была способна существовать самостоятельно. Не жила дольше одного дня в купленном ей родителями кооперативе, хотя этот кооператив - светлый, чистый, аккуратно обставленный и снабженный всем необходимым, находился всего-то в одной остановке метро от дома дедушки с бабушкой. В ту опрятную квартирку мы приезжали ненадолго, на день-два. На второй-третий день мы возвращались. Народные эзотерики непременно сказали бы, что мама пила из них кровь и вгоняла их в гроб. А лишившись подпитки, впала в отчаяние. В сентябре она устроила меня (с большим трудом) работать лаборантом на биофак. Сейчас мало кто помнит, что в те времена, окончив среднюю школу, трудоустраивались только с помощью комсомольской путевки - такой красочной бумажки наподобие билета на детскую новогоднюю елку. Трудоустраиваться полагалось только на производство. И никак иначе! Но по блату (старый, забытый термин), через сотрудников покойного дедушки мама раздобыла эту самую комсомольскую путевку на биофак МГУ. Так я стала работать.
ВТ, сам окончил биофак, и очень его любил. Он заходил туда довольно часто. Мы обязательно посещали столовые, иногда - окрестные бары, любимые ВТ в студенческие годы. Он рассказывал, что в их времена порядки не были строгими, и можно было спокойно расписать пиво на мостике.
Когда я расписывала подвиги знакомых факультетских эзотериков, казавшихся мне невероятно продвинутыми, ВТ вспоминал своих однокурсников, ходивших босиком по снегу, певших мантры и вызывавших духов в общежитии. Ничто не ново под луной! (На моем курсе встретились все перечисленные типажи.)
Как-то ВТ принес с собой кофейный ликер и шоколадку. Мы влезли на чердак, сели на какие-то грязные доски (ВТ не погнушался постелить мне под пятую точку свою новую кожаную куртку). Мы распивали этот ликер и целовались.
Преподавательская работа давала маме много свободного времени.
Часто она не вставала с дивана, лежала и плакала.
Как-то я вызвала маме терапевта из поликлиники, а сама уехала на работу. Вернулась - дома никого, на кровати - записка от терапевта о том, что мать госпитализирована в психиатрическую больницу.
Ее выписали уже после нового года. Я навещала ее, беседовала с врачом. Есть ли надежда, на изменения маминого тяжелого характера в лучшую сторону? - спросила я врачиху. Та ответила, что мама не изменится никогда.
ВТ заходил ко мне несколько раз. Почти всегда я выпивала 72-го портвейна. Так легче было делать вид, что занимаюсь с ним обычным развратом.
Новый год - это когда сбываются надежды.
А я сижу и жду. Все беспросветно, безнадежно.
И море снежное безбрежно,
А ожиданье - ложно.
И снова самообман - само безбрежное снежное море несет надежду на грядущие дни, награду, отраду и намекает на бесконечное завтра. Наверное поэтому я и уничтожила ту тетрадь.
Наша самая последняя встреча состоялась несколько лет спустя.
Память сохранила картинку. Мы идем мимо храма Всех Святых на Соколе, под длинн черного пальто болтаются джинсы и стоптанные замшевых сапоги без каблука. На голове шляпа а-ля Армен Григорян. Теперь я хиппи. «Тихие растительные люди», - говорит ВТ.
Я крещусь на храм и читаю «честнейшую Херувим».
ВТ удивляется еще больше, отстраняется и исчезает навеки.
Агапэ - платоническая
Строгэ - любовь-дружба
Прагма - любовь по расчету
Мания - эйфория / отчаяние
Людус - игра
Эрос - страсть
«Не обещайте деве юной любови вечной на земле». А почему никто не спрашивает, что обещает юная дева? Кроме любви и верности?
ВТ никогда ничего не обещал. Он всегда избегал определенности.
Ты всегда обеспечивал тыл.
Наступая, не шел напролом.
Ах, каким осторожным ты был,
И дорога стелилась ковром…
Ты - полуденный дождь в сентябре.
Ты - осенние листья в окне.
Я - чуть видная тень во дворе.
Ты идешь не ко мне, не ко мне.
Ты всегда отступал налегке,
Хоть победы твои не легки.
Я в повязанном криво платке
Вырываю безумья ростки.
Я смотрюсь в свои прежние дни,
Как в заросший неприбранный сад.
А тебя путевые огни
Вдаль ведут, все вперед, - не назад.
Сад покинут тобой уж давно,
Невозможно твой след различить.
Я печально любуюсь в окно
На паучью летящую нить.
Ты продумывал ход, затаясь.
Ты разгадывал мысли других.
Словно кружева тонкая вязь
Сам собою сплетался мой стих.
Вылетала в открытую дверь
На свободу беспечная жизнь.
Ты всегда побеждал без потерь.
Победивший, прошу, удались!
Я давно уплатила всю дань.
Победил - так не стоит жалеть.
Уходи же, не трогай, отстань.
Дай мне мысли в чулан запереть…
Ох, снова щадящий самообман: никто меня не жалел и жалеть не собирался. Новый 1982 (нынче юбилей, круглая дата, 20 лет прошло!) год я встречала одна. Мама с октября лежала в Кащенко. В 81 году умерла бабушка, годом раньше - дедушка. Мама всю жизнь не могла обходиться без поддержки своих родителей. Она не была способна существовать самостоятельно. Не жила дольше одного дня в купленном ей родителями кооперативе, хотя этот кооператив - светлый, чистый, аккуратно обставленный и снабженный всем необходимым, находился всего-то в одной остановке метро от дома дедушки с бабушкой. В ту опрятную квартирку мы приезжали ненадолго, на день-два. На второй-третий день мы возвращались. Народные эзотерики непременно сказали бы, что мама пила из них кровь и вгоняла их в гроб. А лишившись подпитки, впала в отчаяние. В сентябре она устроила меня (с большим трудом) работать лаборантом на биофак. Сейчас мало кто помнит, что в те времена, окончив среднюю школу, трудоустраивались только с помощью комсомольской путевки - такой красочной бумажки наподобие билета на детскую новогоднюю елку. Трудоустраиваться полагалось только на производство. И никак иначе! Но по блату (старый, забытый термин), через сотрудников покойного дедушки мама раздобыла эту самую комсомольскую путевку на биофак МГУ. Так я стала работать.
ВТ, сам окончил биофак, и очень его любил. Он заходил туда довольно часто. Мы обязательно посещали столовые, иногда - окрестные бары, любимые ВТ в студенческие годы. Он рассказывал, что в их времена порядки не были строгими, и можно было спокойно расписать пиво на мостике.
Когда я расписывала подвиги знакомых факультетских эзотериков, казавшихся мне невероятно продвинутыми, ВТ вспоминал своих однокурсников, ходивших босиком по снегу, певших мантры и вызывавших духов в общежитии. Ничто не ново под луной! (На моем курсе встретились все перечисленные типажи.)
Как-то ВТ принес с собой кофейный ликер и шоколадку. Мы влезли на чердак, сели на какие-то грязные доски (ВТ не погнушался постелить мне под пятую точку свою новую кожаную куртку). Мы распивали этот ликер и целовались.
Преподавательская работа давала маме много свободного времени.
Часто она не вставала с дивана, лежала и плакала.
Как-то я вызвала маме терапевта из поликлиники, а сама уехала на работу. Вернулась - дома никого, на кровати - записка от терапевта о том, что мать госпитализирована в психиатрическую больницу.
Ее выписали уже после нового года. Я навещала ее, беседовала с врачом. Есть ли надежда, на изменения маминого тяжелого характера в лучшую сторону? - спросила я врачиху. Та ответила, что мама не изменится никогда.
ВТ заходил ко мне несколько раз. Почти всегда я выпивала 72-го портвейна. Так легче было делать вид, что занимаюсь с ним обычным развратом.
Новый год - это когда сбываются надежды.
А я сижу и жду. Все беспросветно, безнадежно.
И море снежное безбрежно,
А ожиданье - ложно.
И снова самообман - само безбрежное снежное море несет надежду на грядущие дни, награду, отраду и намекает на бесконечное завтра. Наверное поэтому я и уничтожила ту тетрадь.
Наша самая последняя встреча состоялась несколько лет спустя.
Память сохранила картинку. Мы идем мимо храма Всех Святых на Соколе, под длинн черного пальто болтаются джинсы и стоптанные замшевых сапоги без каблука. На голове шляпа а-ля Армен Григорян. Теперь я хиппи. «Тихие растительные люди», - говорит ВТ.
Я крещусь на храм и читаю «честнейшую Херувим».
ВТ удивляется еще больше, отстраняется и исчезает навеки.