Храм Христа Спасителя на страницах знакомых книг
Сегодня ездила в Храм Христа Спасителя святить куличи, и попала под ужасный ливень и по пути туда, и по пути обратно. Пришлось ехать, а не идти, хотя до Храма мне недалеко, и все равно успела вымокнуть. Просто не помню, когда в субботу перед Пасхой в Москве была такая погода. Обычно, какие бы циклоны и антициклоны не сражались в московском небе, в этот день всегда солнечно и тепло. Но нынешняя весна вообще ни на что не похожа...
И все же, несмотря на то, что в Храм я явилась в виде мокрой курицы наяды, атмосфера в Нижней церкви (там в боковых приделах происходит освящение) была приятной. Масса трогательных впечатлений - восьмидесятилетняя старушка привела с собой маленького правнука и попросила священника благословить мальчика (что батюшка и сделал с большим удовольствием), две сельские женщины, оказавшиеся в Москве проездом, принесли освятить продукты, купленные в каком-то буфете - маленький куличик, пачку творожной массы и два простых вареных яйца. Я поделилась с ними крашеными яйцами к их большой радости... Молодая влюбленная пара не могла оторваться друг от друга даже в Храме и все время обнималась, но как только появился батюшка, лица у ребят сделались серьезными, они расцепили руки и принялись креститься.
У меня сложное отношение к нынешнему "возрожденному" Храму, я долго вообще не могла его воспринимать как святое место, но год за годом он становится все более живым... Несмотря на все недочеты при строительстве и оформлении, и на все сомнительные истории, с ним связанные. Все-таки, Храм создают не строители, не иконописцы и даже не священники, а те, кто приходит туда молиться.
Василий Нестеренко. Храм Христа Спасителя
Храм, который был построен в 19 веке и освящен в дни Коронации Александра III, тоже поначалу многим не нравился. Его постройка слишком затянулась, и за десятилетия, прошедшие с момента создания проекта до освящения выстроенного Храма, поменялись вкусы и представления о прекрасном. Многие люди, наблюдавшие процесс строительства, ворчали или изощрялись по поводу Храма в остроумии. Но были и такие, кто изначально признавал его архитектурным шедевром.
В 20 веке Храм стал уже привычной составляющей архитектурного облика Москвы, но "эстеты" продолжали его поругивать. Путеводитель "По Москве", выпущенный в издательстве Сабашниковых в 1917 году (накануне революционных потрясений), не относит Храм к числу выдающихся строений: "Императором Николаем I было поставлено непременным условием - создать храм в древнерусском духе. Тон разработал проект именно в таком направлении, и византийский в основе храм снабдил чертами, заимствованными из древнерусского зодчества, но не выказал при этом достаточно таланта. Здание не поражает ни величественностью, ни стройностью линий. (...) Холодом веет от высоких, преднамеренно гладких стен. Бедность замысла не скрашивается барельефами, опоясывающими здание" (удивительно, но это сказано именно о Храме Христа Спасителя).
И все же в большинстве своем москвичи Храм приняли и полюбили. Через 20-30 лет после освящения он уже казался горожанам своим, символом родного города, местом, с которым связаны теплые воспоминания. Это заметно в книгах писателей, живших в Москве. То, что запало в душу, отзывалось порой через десятилетия, но именно впечатлениями начала 20 века, еще мирной жизни, патриархальной Москвы, осененной золотым куполом Храма, проникнуты страницы известных произведений.
Строительство Храма. Верхняя часть здания в лесах
Иван Шмелев, к примеру, в своей ностальгически-документальной прозе не раз возвращался к образу Храма. Для Шмелева Храм был совсем родным - его отец, строительный подрядчик, глава артели плотников, получил задание крепить леса на возводимом Храме. И причастность к созданию этого чуда была предметом особой гордости в глубоко религиозной семье.
Иван Шмелев
"Кто это, в золотом шлеме исполина, видный на всю Москву, отовсюду блистающий сияньем, за многие версты видный, со всех концов? Звон великого Храма чудный: много в нем серебра, и медь его по-особому певуча: глухая, мягкая, будто земля взывает. Из мягкого камня Храм, песчаный, светлый. Стены его - все наше: память о собравшейся с ратными силами России, Александр Невский, Дмитрий Донской, Владимир, Ольга. Какая даль! Высечено веками в камне", - писал Шмелев (рассказ "Город-призрак").
Несколько иное отношение к Храму было у Ивана Бунина.
Иван Бунин и Вера Муромцева
Отстраненно взирает на Храм герой рассказа Бунина "Чистый понедельник" из окна квартиры своей возлюбленной. Но и для него Храм - неотъемлемая часть московской жизни. "Странная любовь!", - думал я и... стоял, смотрел в окна. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него... "Странный город!" - говорил я себе"...
Борис Пастернак в юности, в 1910-х годах, жил с родителями на Волхонке напротив Храма Христа Спасителя; здесь прошли его студенческие годы. Фасад главного дома был обращен в сторону Музея изобразительных искусств, а флигель, в котором была квартира Пастернаков, "смотрел" на Храм. Может быть даже неосознанно, но Пастернак воспринимал Храм с его золотым куполом как символ родины, дома, мирной жизни. Годы спустя это находило отражение в его книгах. Доктору Юрию Живаго (носителю многих личных переживаний автора), возвращавшемуся после испытаний войны и Февральской революции, Храм, парящий над Москвой, кажется приметой обретения дома.
Борис Пастернак в юности
"Три года перемен, неизвестности, переходов, война, революция, потрясения, обстрелы, сцены гибели, сцены смерти, взорванные мосты, разрушения, пожары - все это вдруг превратилось в огромное пустое место, лишенное содержания.
Первым истинным событием после долгого перерыва было это головокружительное приближение в поезде к дому, который цел и есть еще на свете, и где дорог каждый камушек. Вот что было жизнью, вот что было переживанием, вот за чем гонялись искатели приключений, вот что имело в виду искусство - приезд к родным, возвращение к себе, возобновление существования.
Рощи кончились. Поезд вырвался из лиственных теснин на волю. Отлогая поляна широким бугром уходила вдаль, подымаясь из оврага. Вся она была покрыта грядами темно-зеленой картошки. (...) Вдруг из тучи косо посыпался крупный, сверкающий на солнце грибной дождь. (...) Не успел доктор обратить на это внимание, как из-за горы показался Храм Христа Спасителя и в следующую минуту - купола, крыши, дома и трубы всего города.
- Москва, - сказал он, возвращаясь в купе. - Пора собираться",
В послереволюционные годы Храм для многих становился оплотом веры, противостоящим произволу и безбожию. Один из тех, кто принял Храм в свое сердце, - Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, человек, с первых дней жизни обреченный на несчастья, и достигший при этом удивительных высот духа. Его мать умерла вскоре после родов, а отец, проникновенно писавший о страданиях своих персонажей, возненавидел новорожденного сына, обвиняя его в смерти несчастной женщины.
Даниил Андреев
Даниил воспитывался в доме родственников матери, где его любили, но от бед защитить не могли. Потеря близких, болезни, революция и Гражданская война, невозможность найти себя в профессии, Отечественная война и служба в военной похоронной команде в блокадном Ленинграде, фронтовая инвалидность, арест и 25 лет лагерей за "создание антисоветской организации и террористические умыслы" (и одновременно - арест его родных и друзей, общим числом 19 человек, для придания "организации" массовости)... Трудно представить, какие еще беды можно пережить.
Когда ковчегом старинной веры
Стоял над столицею Храм Христа,
Весна у стен его, в тихих скверах,
Была мечтательна и чиста.
Даниил Андреев, писатель и религиозный философ
В советской Москве после гражданской войны обосновалась группа молодых писателей, прибывших в столицу в поисках "карьеры и фортуны". Они были хорошо знакомы между собой и представляли некое сообщество, взаимно подпитывая таланты друг друга - Михаил Булгаков, Валентин Катаев, Илья Ильф, Евгений Петров, Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий... Москва для них стала своей, как и они для нее. Для них не стоял вопрос - так или не так построен Храм Христа Спасителя. Храм был частью Москвы, ее символом, маяком, который своим светом манил их к себе издалека ("На горизонте, за подмосковными лесами нам уже блеснула на солнце звезда золотого купола Христа Спасителя"... Валентин Катаев "Алмазный мой венец")
Особое отношение к Храму было у Михаила Булгакова.
Михаил Булгаков
Упоминание Храма Христа Спасителя можно встретить во многих произведениях писателя, но самый драматичный образ - уже не Храма, а его тени, призрака уничтоженной святыни мы находим в романе "Мастер и Маргарита". Храм прямо не назван, но играет важную роль - именно с ним связан момент внутреннего преображения Ивана Бездомного.
В одной из ранних редакций романа говорилось прямо: "...Иванушка скакнул и выскочил на набережную храма Христа Спасителя". Но работа над рукописью продолжалась и после того, как Храм был взорван. Оставить упоминание о нем, как о существующем, значило привязать повествование к определенной дате (до декабря 1931 года). А в тексте романа есть подсказки, свидетельствующие, что действие "советских" глав Булгаков все же развернул в более поздний период. Кот Бегемот проверяет у киевского дяди Берлиоза Поплавского паспорт (паспорта были введены в 1932 году). Маргарита едет по Арбату в троллейбусе (а троллейбусы пошли по Москве в 1934 году). Таких зацепок много.
Вот и Храма как такового в булгаковской Москве уже нет. Но остались его следы, его тень... В сцене безумной погони Ивана за нечистой силой, когда он, воинствующий безбожник, уже догадывается, с кем имеет дело, и прихватывает в старом домике на Остоженке бумажную иконку и чьи-то венчальные свечи, как эфемерную защиту, ноги сами приводят его на набережную, где недавно стоял Храм. "Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки". Загадочный "амфитеатр" - это пологие ступени лестницы, спускавшиеся от Храма к реке, где устраивалась Иордань, символическая купель, у которой отмечался праздник Крещения. Это было то немногое, что осталось после уничтожения Храма. И то, что поэт именно здесь неизвестно зачем кидается в холодную воду, рискуя, "что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность", - не случайно. Иван и сам неосознанно принимает крещение, ставшее первым шагом к его духовному обновлению.
Владислав Галкин в роли Ивана Бездомного
Валентин Катаев, как ему казалось, спокойно воспринял разрушение Храма; он не видел этого лично. Но позже, до последних своих дней он возвращался и возвращался к нему в памяти. Храм был связан для него с потерянной любовью. Девушкой, вызвавшей у писателя это сильное и мучительное чувство, была младшая сестра Булгакова Елена, Леля, приезжавшая в гости к брату из Киева.
Снос Храма Христа Спасителя
В книге "Алмазный мой венец", которую сам Катаев определил как "свободный полет моей фантазии, основанный на истинных происшествиях", Булгакова автор называет "синеглазым", а его сестру "синеглазкой".
"...Но на месте плавательного бассейна я до сих пор вижу призрак Храма Христа Спасителя, на ступенях которого перед бронзовой дверью сижу я, обняв за плечи синеглазку"...
Валентин Катаев в молодости
Влюбленные перед разлукой провели целый день в блужданиях по Москве и, совершенно измученные, добрели до Храма, устало опустившись на его ступени. "Мы не спали почти целые сутки, навсегда прощались и все никак не могли оторваться друг от друга. Нам казалось невероятным, что мы уже никогда не увидимся. В этот мучительно длинный летний день мы любили друг друга сильнее, чем за все время нашего знакомства. Казалось, мы не сможем прожить и одного дня друг без друга. И в то же время мы знали, что между нами навсегда все кончено. Какая же страшная сила разлучала нас? Не знаю. Не знал ни тогда, ни теперь, когда пишу эти строки. Она тоже не знала. И никогда не узнает, потому что ее уже нет на свете".
